Я ощутила из света Ревика очередной предостерегающий импульс, когда он погладил меня рукой по волосам. Он остановился ровно настолько, чтобы сильнее стиснуть меня, прижимая мою голову к своей груди. И вновь я ощутила от него столько любви, что моё сердце готово было разлететься на куски.

— Я ненавижу это, — промямлила я в его футболку.

Он обнял меня крепче.

Я ощутила очередной импульс предостережения, но в этот раз он был мягче.

Я также уловила дурное предчувствие и, возможно… не знаю, нерешительность? Чем дольше я чувствовала это, тем острее понимала, что вдобавок ко всему остальному он хотел поговорить со мной о чём-то. Может, попросить или спросить о чём-то. И это определённо заставляло его нервничать.

И всё же это было намного меньше того, что меня беспокоило.

Ощутив очередную волну нервозности из его света, я подняла взгляд.

— Что? — спросила я.

Его светлые глаза всматривались в мои. Похожие на стекло. Или даже на слегка окрашенный хрусталь.

Как-то раз Ревик сказал мне, что некоторые люди считали его цвет глаз пугающим, даже отталкивающим. Его партнёрам было сложно в них смотреть. Ему говорили, что его глаза холодные, безжизненные… с мертвым взглядом. Как у машины.

Я думала, что они абсолютно прекрасны. И всегда так считала.

Когда я подумала об этом, Ревик закрыл глаза на несколько секунд. Завиток жара вышел из его света вместе с большим количеством боли, чем всё, что он позволял мне почувствовать с тех пор, как очнулся после Дубая. Этого оказалось достаточно, чтобы у меня перехватило дыхание, а сердце пропустило несколько ударов.

— Я хочу секса, — сказал он хрипло. — Я хочу этого так сильно, что знаю — сейчас мне нужно тебя отпустить. Мне нужно уйти, Элли. Немедленно. Прежде чем ты попытаешься соблазнить меня по-настоящему.

Последнее предложение он сказал почти в шутку. Умолкнув, он отвёл взгляд, уставившись в дальнюю стену. Затем протяжно выдохнул.

Я видела, как сжались его челюсти прежде, чем он посмотрел на меня.

К чему бы ни сводилось его решение, он только что его принял.

— Возможно, у меня есть… решение проблемы, — осторожно сказал он.

Его акцент снова усилился. Я почувствовала, как мой свет открывается. Словно услышав меня или ощутив перемену в моём свете, он добавил:

— …Тебе оно может не понравиться. Моё решение проблемы.

Сделав вдох, я кивнула, давая ему почувствовать, что и так подозревала это.

Ревик поколебался. Я чувствовала, как он подбирает слова, затем мысленно воюет с ними, пытаясь решить, как спросить. Всё это время я держала свои мысли в дальних уголках сознания, хотя уже подозревала, к чему это может идти.

В итоге он вообще ничего не сказал.

Вместо этого он показал мне образы.

Даже эти образы пришли ко мне с осторожностью. И ревностью. Я чувствовала его ревность и злость на меня, потому что я все усложнила для него после ситуации с Чандрэ.

Часть того, что я видела и чувствовала, была воспоминаниями.

Не только его воспоминаниями, но и воспоминаниями, которыми я поделилась с ним. Я видела крепость Повстанцев в Китае и то, что случилось в общей комнате после той миссии в Сан-Паоло. Я видела нас в Нью-Йорке, тот наш разговор в «Третьей Драгоценности» после возвращения из Южной Америки.

Закончив посылать мне воспоминания, Ревик отправил поток дополнительной информации, затопив мой свет словами, эмоциями… снова образами.

Он послал свои беспокойства о моей реакции на его просьбу, тот факт, что это предложил Балидор, что Ревик поговорит с Джоном от моего лица, но если мы всё же сделаем это, он очень хотел присутствия Джона и Врега, а также Балидора и Юми и большей части команды разведчиков.

За исключением Чандрэ. Её имя было исключено из списка.

Это Ревик чертовски ясно дал понять.

Он сказал мне, что даже близко не подпустит Кэт или Уллису, или кого-либо, чьего присутствия я не хотела — за исключением Джона, и возможно, он пойдет на уступку даже в этом отношении, но он довольно сильно убежден, что Джон и Врег должны быть там. Он определенно хотел присутствия Врега. Он не ждал, что Джон согласится на участие Врега без него, потому что они женаты, и Ревик всё равно хотел, чтобы Джон тоже был там.

И так далее. Это продолжалось некоторое время.

И да, были и другие вещи, но это самое основное.

Закончив излагать это всё, Ревик просто ждал.

Он не отпускал меня. Он также не говорил. Он всматривался в моё лицо, крепко обнимая, пока я обдумывала его предложение в своём сознании.

Я уже знала, что соглашусь на это.

Если так Ревик укрощал меня, если он какими-то маневрами подводил меня к этому, даже использовал моё чувство вины из-за Чандрэ… ну, я не могла заставить себя переживать на эту тему. Он наконец-то вымотал меня до такой степени, что во мне не хватало оснований для отказа.

И я не думала, что он подводил меня к этому.

Я знала, что в итоге мы, возможно, всё равно пожалеем об этом. И да, я ненавидела идею об участии Врега и Джона. Я также ненавидела мысль о том, что там будет Балидор, главным образом потому, что я знала — Ревика это побеспокоит сильнее, чем он когда-либо признается мне.

Я всё это знала, но всё равно понимала, что соглашусь.

Так что я лишь кивнула.

— Ладно, Ревик, — сказала я. — Ладно.

Глава 10. Конец расы

Министр обороны Джохан (Джо) Саторн поднял взгляд на гигантский новостной монитор, который занимал целую стену в зале для совещаний. Сосредоточившись на экране, он осознал, что не может оторваться. Он настолько зациклился на тех образах, что почти полностью пересёк комнату и только потом посмотрел на сам стол.

Как только это случилось, он вздрогнул.

Там сидела женщина. Одна.

Она смотрела на него маленькими, но на удивление яркими тёмными глазами, морщинистое лицо оставалось неподвижным под похожей на шлем стрижкой из седых волос. Эти глаза казались почти непрозрачными, словно в её глазницы вставили мокрую речную гальку.

Саторн моргнул под её напряжённым взглядом, затем заставил себя расслабиться.

Она была жутковатой старой кошёлкой, несомненно, но она не имела над ним власти.

Определённо одна из тех, кто пришел к власти через назначения и закулисные сделки, и у нее не было никакой способности очаровывать или даже общаться с нормальными людьми. Вероятно, она каким-то образом связана с классом жертвователей или с чьей-то важной семьей.

Никто бы никогда не проголосовал за такое лицо.

Он выдавил из себя улыбку, стараясь как можно дружелюбнее помахать рукой.

— Мы первые? — спросил он. — А я-то тут беспокоюсь, что опоздал.

— Так и есть, — сказала она.

Её голос был резким. Ничто в её поведении никак не отреагировало на его улыбку.

Как ни странно, Саторн также уловил едва заметный намек на немецкий акцент. Ему показалось, что он слышал это ранее в её голосе, но никогда так явно. Откуда, чёрт возьми, она родом на самом деле? И почему она это скрывает? Насколько он знал, не существовало никакого положения о том, что только урождённый гражданин страны может быть главным судьей Верховного суда.

В любом случае, акцент был странным — смесь европейского немецкого и чего-то, что он не мог идентифицировать. У Саторна были родственники-немцы. Он знал разницу.

Может, она швейцарка? Был ли немецкий для неё также вторым языком?

Как бы то ни было, акцент, который, как он подозревал, был настоящим, открыто насмехался над американским акцентом Среднего Запада, который она обычно изображала.

— Собрание отменили, — так же резко сказала Новак.

— Отменили? — Саторн приподнял брови. — Почему?

— У неё появились другие дела. Которые не могли ждать.

Саторн знал, что Новак имела в виду Президента.

Кивнув, он обдумал её слова. Если старухи не было там с Брукс и остальными, это должно быть что-то военное.