Мне повезло: Вемиан Корри обработал все увечья на моей коже. Прочистил раны, смазал тело мазью, наложил тугие повязки. На мне все заживает быстро, и скоро от пребывания в катакомбах на мне ни останется и следа. Но только не внутренне… Моя память полна пугающих воспоминаний, которые бьют не хуже, чем тонкий упругий хлыст Баллиона.

Помнится, когда болт охотника Саттара попал в мою шкуру, Таррум призвал свое колдовство, и оно почти исцелило меня. Сейчас бы мне не помешало немного той древней силы, но я вижу, как мужчина истощен после прогулки по подземельям.

– А тебе? – с иронией спрашиваю, опустив как всегда желанное для него обращение «норт». Он усмехается:

– Мрачновато.

Мы молчим. Он хочет мне что-то сообщить, но все отступает. А мне тяжело даже слово сказать.

– Поблагодарила бы! – раздраженно меня укоряет. Было бы за что… Серость Арканы не способна заменить ледяную красоту северного полуострова – Айсбенга.

– Много чести… – выдыхаю я.

Наконец, он говорит мне то, что все собирался. Встречается с моими глазами и отрешенно произносит:

– Я знаю, что ты соврала.

Я не чувствую удивления, на меня не накатывает тревожное волнение от его вскользь брошенной фразы. Мою ложь Ларре Таррум слышал лишь единожды. Может, я что-то умалчивала, но напрямую врать не решалась – боялась, почует. Но в тот раз все было иначе. Тогда он сам скрутил мое тело болью, и я могла ее побороть. Но не стала… Подчинилась, чтобы ловко его обдурить. Соблазн был велик – разве я могла удержаться?

Мне интересно, кто раскрыл ему правду, но вопрос не задаю. Что он изменит?

Я позволяю человеку почувствовать радость победы. Пусть ликует от того, что снова почуял мои помыслы и заодно провел инквизиторов, вызволяя меня.

– Яд ведь подлил немой?

– Кто же еще? – усмехаюсь я.

– Действительно, – бормочет он. Затем поднимает голову. В глазах – пустота. – Зачем? Зачем, Лия?

– Что тебе интересно?

– Ты ведь убила Аэдана… Моими руками.

Как всегда наблюдательно, норт. В моих жилах закипает огонь. Гнев накатывает на меня. От его нелепых вопросов, от которых я устаю, от этого отрешенного взгляда… Хватит мучить меня.

– Аэдан вел игру против меня. Ты сам знаешь… А что до твоих рук, – я мрачно улыбаюсь, – Ими же ты убил моего дона. А я не умею прощать.

Его лицо трогает злость – отражение моей ярости. А потом он вдруг начинает смеяться, хмуро и без радости, но мне хочется поддержать его смех. Так нелепо!

– Тогда мы в расчете, волчица.

– Похоже на то…

Если не считать, что я все еще нахожусь в сумрачной империи и надо мной имеет власть хозяин – человек. А в остальном – жизнь начинает налаживаться.

Ларре пьян. Он с трудом стоит на ногах, опираясь на стену, и со злостью бросает мне:

– Что ты сделала со мной?

Его язык заплетается, а тело шатает. Я морщусь, ощущая резкий хмельной запах. Сама тоже едва сдержусь: меня одолевает дикая слабость – до сих пор еще не отошла от пребывания в подземельях инквизиторов. Я не хочу ничего отвечать мужчине. Его нетрезвый, помутненный рассудок вызывает у меня лишь омерзение. Демонстративно молчу, но он хватает меня за грудки, заставляя смотреть прямо в его замутненные дурные глаза.

– Почему я не могу быть с другими людьми? Доверять кому-то? – спрашивает Таррум заплетающимся языком, – Что это за чувство... Мерзкое, скребущееся в душе, которое уходит лишь рядом с тобой?

От него несет спиртом. Этот дух просто сводит меня с ума, проникая в ноздри и вызывая подступающую к горлу тошноту. Мне от нее никак не избавиться.

– Отвечай, сука!

Его глаза неестественно блестят, а зрачок расширен. Взгляд осоловевший, тяжелый.

– Говори, вйан тебя раздери!

Он нависает надо мной, и я чую – вот-вот упадет. Ударит? Нет, держится. Не с руки норту бить всякую шваль, для этого у него есть верные слуги.

– Как же меня бесит твое молчание...

Он падает. Я не успеваю отскочить в сторону, и его громоздкое, тяжелое тело подминает меня под себя. Приходиться упираться ему руками в грудь, пытаясь оттолкнуть от себя, но проще неподвижную скалу сдвинуть, чем Ларре Таррума. Его близость мне неприятна. Едкий запах коконом окутывает меня.

Мне жарко под ним. Грудь мужчины пылает, будто раскаленная. Мне никак не удается вывернуться из его захвата.

– Мне кажется, я проклят, – выдыхает он мне в губы. Я дергаюсь, и он целует меня. Искушение – вот что в этом прикосновении. Терпкое, липкое, несмотря на запах хмеля. Он дразнит, проводя языком по моему рту, и проникает внутрь с жадностью страдающего от лютой жажды.

Я кусаю его, но Ларре почему-то мрачно смеется.

– Как всегда отталкиваешь меня...

– Слезь с меня, – рычу, сквозь сжатые зубы.

Он перекатывается, высвобождая мое тело из плена.

– Ли-и-я... Непослушная волчица.

Мне хочется опрокинуть на себя чан с водой или зарыться с головой в чистый снег, чтобы стереть с себя этот мерзкий запах.

– Ли-и-я...

Его  нетрезвость для меня – такой соблазн. Наконец-то ответить, вывалить на него в отместку всю эту грязь. Все равно ведь забудет, одурманенный этой хмельной ночью. Хотя знаю, что человек не поймет, я решаюсь поделиться с ним своими давними догадками. Просто не могу больше молчать.

– В твоих жилах течет волчья кровь... – признаюсь я, выдавая тайну, которую до сих пор бережно хранила.

Все сходится: и обычный мускусный запах его тела, напоминающий звериный, и странности, сводящие Ларре с ума – его тяга к лесу и моим братьям, а еще жуткое одиночество среди людей, мучающее несмотря на видимость дружбы с Лени.

И он прав: для него это проклятье. Норт никогда не сможет его одолеть и лишь будет страдать, убиваемый и порабощенный им навсегда.

– Я могу превращаться в волка? – наивно спрашивает меня мужчина.

– Нет. Ты никогда этого не сможешь.

Он не понимает серьезности моих слов. Страшной правды, которую я от него скрывала. Даже ему, моему врагу, я не решалась причинить ужасную боль такой истиной. Но она тоже мучила меня, сводя с ума не меньше, чем его.

– Издеваешься?

Таррум мне не верит, не готов признать, что один из его дальних предков, принадлежал к волкам и передал ему это страстное желание быть со стаей, но кровь людей, изрядно оказавшаяся в его жилах, перечеркнула навсегда возможность это осуществить. Хуже нет такой жизни...

– Ли-и-я... – искушая, тянет он мое имя.

Я не ухожу – сбегаю от него, не давая оказаться со мной рядом и не предоставляя возможности задать новый коварный вопрос. Мне самой на них тяжело отвечать, а молчание – хуже горчащей правды.

Я хочу вырваться на волю, но сейчас, чтобы сдерживаться, мне не нужен даже его поводок: я и так знаю, что снаружи коршунами кружат инквизиторы, желая отыскать сбежавшую пленницу и того, кто пошел против их воли, освободив ее. Я не хочу снова попасть фасциям в лапы. Хватит! Достаточно насиделась в их подземельях.

Ночь и дальше, во снах остается тревожной. Мне снится моя стая и то, что сделали с ней игры людей. Гадать не нужно, чтобы понять: красноглазые волки теперь хозяйничают на моих землях. А я уже давно не даану, просто волчица, посаженная на цепь.

Утро бьет меня ярким светом. Меня будят солнечные лучи, и я с неохотой разлепляю глаза. Умываюсь, стирая с себя сон, и выхожу в коридор. Там я замираю, услышав голос Асии:

– Ларре, – обращается она к норту.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Я не удивляюсь тому, что она тоже здесь. Лени до дрожи любит своих жену и ни за что не оставил бы ее у инквизиторов. Если бы она еще отвечала ему с взаимностью...

Они не успевают заметить меня, и я возвращаюсь за угол.

– Оставь, Асия. Не хочу ничего с тобой обсуждать.

– Мне есть, что сказать тебе.

– Не нужно...

– Выслушай меня, – прерывает Таррума нари Бидриж. – Я знаю, что они будут искать нас всех. Эти люди не умеют прощать или забывать тех, кто способен их провести. Но это все неважно, Ларре. Я прошу тебя, умоляю: убирайся. Хватай своего зверя и несись со всех ног прочь. Я еще могу выкарабкаться, если твоя тень не будет все омрачать.