Раздается грохот: Таррум сбрасывает со стола все вещи. Звенит разбившаяся на полу хрустальная ваза, падают перья и складной нож для бумаги, разливаются по камню густые чернила. Норт разворачивается и впечатывает в стену кулак.

– Она сбежала, Бидриж.

Лени не рискует уточнить кто, хотя догадывается, вспоминая темноволосую женщину, сопровождавшую друга на недавнем приеме. По лицу того ходят желваки, на руках выступают буграми вены.

– Ее нет, а в моем доме хозяйничают инквизиторы.

Он комкает полученное минуту назад письмо и бросает его в пламень разожженного камина, а затем хватается за спинку стула, чтобы тоже кинуть его прочь, выпуская наружу гнев.

– Ларре! Это все-таки чужой дом, – предостерегая, останавливает его Лени.

– Я забыл. Прости, – извиняется Таррум, хотя совсем не ощущает сожаления. Он устало опускается в кресло и закрывает глаза, пытаясь успокоиться. Но его руки то и дело сжимаются в кулаки.

Клочок бумаги с дурной вестью тлеет в камине: сначала окрашивается ярко-алым, а потом, до серости потемнев, осыпается пеплом на бревна.

– Мы найдем ее, – обещает Бидриж.

– Ты не понимаешь? – с новой силой злится Ларре, – Она у них, Лени. Фасции ее все-таки нашли…

– Это твои домыслы.

– Нет. Ты живешь с женщиной, работающей на карателей. Кому как ни тебе знать, на что они способы и что все это значит!

– Ты прав, Ларре. А еще один мой друг никак не может найти в городе Асию. И это меня пугает.

Мысли Таррума уносятся прочь. Он все думает, может ли он как-то вызволить волчицу, но один за другим нещадно отвергает варианты, слишком невозможные, чтобы их осуществить.

– Мне нужна карта подземелий инквизиторов, – наконец, решается он произнести.

– Ты с ума сошел! – ошеломленно восклицает Бидриж, услышав столь нелепую мысль.

Но его друг упрямо стоит на своем, забывая о страхе, опасности и не желая заботиться о своей жизни.

– Я найду ее, – почему-то с угрозой говорит тот, кто некогда привез их Айсбенга волчицу, способную обретать людскую плоть.

Одержимость мужчины Лени пугает.

***

Лицо южанина скрыто в тени. На лоб низко надвинут капюшон, не дающий разглядеть его искристые светлые глаза. Сильные руки сложены на столе, открывая изящные пальцы человека, привыкшего держать точеное перо, а не тяжелый меч.

– Вы покушались на жизнь моего брата, а теперь желаете помощи? – с раздражением спрашивает он.

– Не смешите, – с досадой морщится Ларре, недовольный из-за напоминания о его промахе, – Я знал, что айвинские знания помогут Ильясу выжить.

– Пусть так, – соглашается пустынник, – Но это не означает, что я окажу вам поддержку.

Зрачки Таррума столь широки, что делают его глаза почти черными. Любой другой бы побоялся в них смотреть, но не Дарий.

– Я заплачу вам, – обещает норт.

– Пустое… Звон монет меня не волнует.

Ларре злится, но его гнев лишь забавляет айвинца.

– Тогда я прикажу вам, – угрожая, предупреждает наделенный древней силой мужчина.

– Думаете, поможет? – не испугавшись, отвечает с ироний брат Ильяса.

– Даже на волков действует.

– Только не на даану, – улыбается Дарий.

– Даже Лию моя сила прижимала.

– Ошибаетесь, – указывает на оплошность айвинец, – Выходит я своим замечанием попал в точку… Дурила она вас, норт.

Ларре задумывается над его замечанием. Неужели пустынник не врет? Но зачем волчице это? И тут Таррум вспоминает. Аэдан… Она же ему просто мстила! А Ларре повелся на звериную игру. Дурень… Выходит, старый друг вовсе и не предавал его, подливая отраву в вино. Но кто же тогда?

И норт догадывается. Загадочное убийство в его доме. Немой. Вот кто добавил в кубок яд! Но несмотря на ложь даану, Таррум не оставляет желания ее найти. Хотя бы, чтобы поквитаться.

– Мне нужен этот план, – давит он на собеседника, – Что вы хотите взамен?

Дарий задумывается лишь на миг, чтобы озвучить давно созревшее в голове решение:

– Вы больше не появитесь в Аркане.

Несмотря на неприятное для него условия, ценные бумаги норт получает той же ночью.

***

Я не пила уже так давно, что перед глазами начинают мелькать мушки. Я начинаю путать сон с явью, и порою мне кажется, что я давно на свободе. Тогда во сне я пью так жадно, как только могу, не способная насытиться.

А потом мне мерещится лицо Ларре с грозовыми серыми глазами и черными волосами, которые на ощупь куда мягче, чем кажутся. Меня шелковым коконом обволакивает его тягучий запах. Какой странный сон… Мужчина легко берет меня на руки, будто не ощущая тяжести моего тела, и куда-то несет.

– Там инквизиторы, – зачем-то предупреждаю его я. Мой голос слишком слабый, но он все равно слышит меня.

– Знаю, – мягко отвечает норт.

И даже после я будто бы различаю урывками его речь, то открывая глаза, то снова погружаясь в чернильный омут. Продержаться бы, выдержать еще немного, но не сдаться так быстро на милость тьмы.

Но она всесильна…

***

Мое пробуждение странное. К лицу подносят стакан горчащей воды, и я жадно пью его, но жажда все не уходит.

– Еще, – произношу я сухими губами, пытаясь тянуться за влагой. Открываю глаза и вижу рядом с собой человека.

– Пока вам больше нельзя, – с теплотой говорит мужчина. Я узнаю его: видела в подземельях. Не запертым, как я в клетке, а свободно идущим вслед за инквизиторами, хотя взгляд его, подобно всем пленникам, был тоже затравленным и уставшим. Фасции звали человека Вемиан Корри, и я запомнила его имя, сама не знаю почему.

– Кто вы? – даже обессиленная, я все равно желаю узнать правду. Но не могу даже подняться с постели, чтобы посмотреть ему глаза. От мужчины пахнет пряными травами и сухой зеленью. Такой насыщено-осенний запах…

– Лекарь, – отвечает он, отмеряя мне капли. Затем Вемиан подносит к моему рту железную ложку, и я послушно глотаю горькое лекарство, слишком обессиленная, чтобы сопротивляться.

– Умница, – хвалит мужчина. На меня снова накатывает дремота, и я снова засыпаю, не способная совладать с тьмой.

Мои сны уже не такие тревожные как прежде, когда мне снились лишь пытки Баллиона. Тогда было тяжело отличать реальность от наваждения. В подземельях же за временем уследить трудно. Но новые сновидения я не запоминаю, хотя просыпаюсь с ощущением чего-то приятного и светлого, а при пробуждении чувствую себя уже не так дурно, как раньше. Но все равно напоминанием о катакомбах мое тело по-прежнему сводит от боли.

Открыв глаза, я оглядываюсь, но не понимаю, где нахожусь. Я лежу на кровати, но от темного белья пахнет мне не знакомо: резкими духами, от которых я морщусь. Но в самой комнате разлит хвойно-мускусный запах Ларре, хотя помещение не выглядит похожим на его городское поместье.

Я так привыкла к тьме, что щурюсь, глядя на солнце, легко проникающее в покои, несмотря на плотные шторы. Мне хочется встать, но подняться я не могу – сил нет.

Сначала я даже не решаюсь поверить, что не нахожусь под землей, где лежу, сжавшись клубком от страха. Неужели мне не нужно снова бояться, что инквизиторы проникнут в мою клетку и достанут свой хлыст, весь унизанный кристаллами льда? А Ларре в самом деле вызволил меня и мне не померещился тогда его низкий голос?

– Светлого дня, – в комнате раздается холодное приветствие норта. Все мое тело покрывается от него мурашками. Поворачиваю голову и вижу его изможденное, усталое, но ужасно злое лицо.

– Светлого, – так громко, как только могу, произношу я, но изо рта вырывается лишь жалкий и тихий шепот.  Самой неприятно, что он видит слабость, приковавшую меня к кровати. Мне хочется зарыться с головой под пуховой одеяло, скрывшись от досадного внимания человека, но я не могу даже пошевелиться. Все мое тело словно онемело под его немигающим взглядом.

– Как подземелья? – раздается ледяная насмешка.

– Прохладно, – равнодушно отвечаю я. А сама вспоминаю и плети, проходящиеся по телу, и тьму, кутающую меня, будто посмертный саван. Голод и жажда. Не иссякающая боль… Я вздрагиваю, вспоминая все это.