Но он не боится меня. А вот Саттару неуютно побольше него. Запах страха выдает его, и хочется обнажить клыки. Он – слабая жертва.

– Вам не дали… одежду? – с недоумением произносит Ильяс. Его взгляд задерживается на моей руке,  придерживающей накидку, чтобы та не сползла.

Отвечать я не собираюсь. Вместо этого я смотрю прямо в его светлые глаза, забавляясь и смело бросая вызов. Боязни он ко мне чувствует, но ему неуютно.

– Бросай разговоры с ней, Ильяс! Мало ли, что от твари этой ждать можно! – зло бросает мужчина из лагеря. У него курчавые грязные волосы и седые виски. Но под моим взглядом смолкает. Боится меня, а от того и злится. Будто я причина всех его бед.

В лагере помимо них я вижу еще с дюжину человек. Но их будет куда больше – стоит еще три больших шатра. И люди все вооруженные, а с их орудиями биться собрату моему – задача непростая.

– Норт, – почтительно говорят они при виде Таррума.

Ларре их будто не замечает и смотрит лишь на меня. Недобро щурится. И холодно мне, холодно. Не то от присутствия его рядом, не то от ветра нещадного.

– Разве я велел ее выпускать? – выговаривает  страже моей, а затем бросает мужчине с седыми висками, – Смолкни, Тош.

Ильяс жестами велит мне вернуться. Я подчиняюсь. Не потому что он вправе приказывать мне, а лишь затем, что не время пока что бороться. Не могу я уйти от них, скрыться ночью среди теней и вернуться к семье своей.

Таррум раздает указания, а затем за мной следует.

– Поела-таки? – говорит. Удивляет его это или нет, не могу понять. Ларре касается моих волос. Рядом с ним неуютно: хочу дернуться, но он удерживает меня. – Черные. И шерсть твоя черная, если люди мои не слепы. Что делает среди льдов волчица темная, что ночь?

Я могла бы ответить ему, что нет-нет да рождаются у нас щенки с шерстью, углю подобной, – наследие прошлого, старых времен. Кровь сильна, и даже через несколько веков не перевелось у нас темных волков. Но я молчу, лишь зубы скрепят. Неприятна мне близость его до мурашек, до дрожи в коленях. Он сильнее, опаснее. Страшный противник.

Он отпускает меня.

– Принесла? – спрашивает у женщины, что входит в шатер. Она столь крупна, что в обхвате будет как три меня.

– Да, господин, – отвечает. У самой голос дрожит, да все на меня поглядывает.

– Что замерла, Аина! Шевелись.

Женщина пахнет, как шерстяная накидка на мне. С той лишь разницей, что сейчас в ее запахе страх. Аина кладет передо мной вещи. Глаз моих избегает, все в пол смотрит. Легкая добыча.

Она разговаривает не со мной, с нортом:

– Наряды мои ей велики будут. Но юбки ушить могу. Взяла вещи мальчишки Бели – по ней не сядут, но хоть спадать не будут.

– Одевайся, даану, – велит Таррум и словно наотмашь бьет. Откуда человеку с южных земель ведомо будет, как обратиться к «старшей» самке из стаи?

Снимаю накидку и натягиваю принесенные Аиной вещи. На белой рубахе, по краям рукавовтянется вышивка: в каждой нити, вплетенной рукой мастерицы, висит довесок с защитой. Выбираю не брюки, а тяжелую юбку: двигаться в ней не так легко, вниз тянет, но зато в ней ощущаю себя свободно, а ткань не режет кожу. А еще тревогу Аины мне лишь хочется подстегнуть. Трясущимися руками женщина делает метки и тут же при мне, не раз уколяя пальцы иглою, подбивает юбку мне по размеру.

Волки любят играть, а еще провоцировать. Соревнуемся и с другими, и с самими собой. А страх на жертву нагнести дело привычное. Смогу ли еще сильнее испугать? Еще больше?

Таррум наблюдает за мной. В его глазах – любопытство. Рядом с ним я чувствую себя, как с доном чужой стаи. Он волк матерый, хоть и человек. И меня загрызть запросто сможет. Но ему это ни к чему. Волчицы вне соперничества своих мужей, у них свои игры и игры порою более жесткие.

Но я чувствую силу Ларре. Она сгибает, но я стою прямо. Он хищник, его тоже влечет страх. Достойный противник. И первый человек, к которому я испытываю уважение.

– В Кобрине подберем тебе платья получше, – замечает он, не рассчитывая на мой ответ.

Он не собирается меня убирать. Ему я нужна. Сама не ведаю почему, но нужна. Но планы его не волнуют. В Кобрин? Тем лучше. По дороге убежать куда проще, чем из лагеря, где стража сторожит каждый мой вздох.

Он отпускает Аину. Она и рада уйти, еще немного и в бег пустится, лишь бы не встречаться взглядом со мной. А противник тем временем так быстро оказывается рядом, что и шагу в сторону не успеваю ступить. И также ловко Ларре надевает мне на палец кольцо.

Словно почувствовал. Будто услышал мысли мои.

Волшба.

Не принять мне облика привычного, звериного, пока надевший металл мне на палец, того позволения не дарует. А кольца мне не снять.

Проклятый Таррум!

***

Она должна была вернуться и не пришла. Серебристо-серый волк идет по ее следу, надеясь, найти ее живой. Моля, уткнуться еще раз носом в ее черную шерсть и почувствовать запах, что не может не пленить его. Если ее не станет – он не выдержит.

Она сильная, ловкая и побыстрее многих будет. Она просто не имеет права пасть. Его волчица… Его…

Он замирает, уловив человечий дух. Люди в Айсбенге… Немыслимо! Так просто не может быть. Хорошо, хоть фетор шел с иной стороны. С другой. Не там, где был ее след.

Но он не сбивается с пути. Потом рядом чувствует ее запах сильнее. Но он другой. Кровь... А рядом витает дух чужаков. Странный… Вроде и не было его, а потом раз – появился. Сильный, резкий. Такой за версту почуешь.

Дальше волк идет осторожно. Внимательно носом водит и прислушивается к каждому шороху. Нет сомнений – люди совсем рядом. Только зачем человеку отбивать собственный дух? Зверь почувствует и не сунется. А так… случайно забрести проще простого.

К людям он подходит сзади. Они не видят его, увлеченные своими делами. Потом замечает… ее. Раненая, в людском облике, но живая. Не почувствует его присутствия в этой шкуре. Сама скинуть волчий облик не пожелала бы, а значит, пришлось.

А рядом с людьми колдовство рядом витает, ненасытное. Отбили след свой да ее, родную, заманили…

***

Я смотрю на людей Ларре и вижу, что они чего-то ждут. Прислушиваются, бросают друг на друга взгляды и не знают, чем себя занять. Таррум сидит в шатре со мной и читает книгу, сквозь листы поглядывая на меня.

Я чувствую себя, что в клетке. С каждой секундою стены из ткани все больше давят и душат. И мечусь туда-сюда.

Ларре уходит. Неожиданно без него, без его молчаливого присутствия в шатре пусто.

Вместо него появляется Ильяс. Он садится и вытягивает ноги. Выглядит усталым, под глазами – чернильные тени. Ильяс говорит мне:

– Не мельтеши, Лия.

Как он меня назвал?!

– Должно же быть у тебя имя, – улыбаясь, говорит он.

Он молчит. На щеках его тени от белесых ресниц.

– Не бойся меня, – просит Ильяс, удивляя меня того больше. Мне хочется сказать, что рядом с ним теплее, чем с любым из людей.

– Прости, что ранили тебя. Если бы я знал… Я бы остановил Сата. Он не злой. Просто иногда… перегибает. Теперь Таррум тебя не отпустит. Сейчас для него ты, что нежданный подарок. Никак не выпустить из когтей.

Я хочу узнать, для чего я нужна норту, но друг охотника смолкает. Когда я снова кидаю взгляд на него, то вижу, что Ильяс дремлет. Во сне он выглядит спокойным и безмятежным, совсем не как человек, рискнувший отправиться в царство Морфея, когда рядом – опасный хищник. Звери не ведают жалости, но сейчас я напасть не могу. Или же не хочу…

Голос Тоша столь резок, что хочется заткнуть уши руками. От шума просыпается Ильяс, в удивлении глядит на товарища. Я же чувствую запах злорадства – смрад, что исходит от воина Таррума. Хочется гнать его из шатра. Тош не скрывает ехидства:

– Сучку Таррум зовет, – и многозначительно добавляет, – Ворон пришел.

Вороном кличут дона красноглазых волков, что живут восточнее наших, у берегов реки Эритры. Я рычу и скалю клыки. Так бы и вцепилась в горло. Ворон извечный противник, а волки стаи его – враги и мне, и семье моей.