– Какая это сейчас разница… – опустошенно произносит друг, ежась, будто от холода, рядом с мужчиной.

Лени Бидриж садится на остывшую, холодную землю и ослабляет ворот. На его шее весит цепь с переливчато-черным, как застывшая лава, округлым камнем.

– Моя защита, Таррум.

Ларре насторожено смотрит на висящий кулон, выглядящий подобно голове ядовитой гадюки, которая овивает хвостом шею друга. Чешуйки ее тела серебрятся звеньями толстой цепи. А ведь раньше норт принимал темный камень за базальт, не ощущая в нем и проблеска силы.

– Амулет? – не рискуя касаться его, спрашивает Таррум.

– Это лунный камень. Представляешь?

– Но он же…

– Не белый, знаю, – усмехается Лени, – Волчьи камни можно заколдовать. Влить в них сильную кровь и зачаровать делать то, что угодно. Мой уберегает от смерти, Ларре. Не дает причинить носящему его боль или… затянет даже смертельные раны, если надеть на другого.

– Ты спас мне жизнь, – понимает Таррум.

– Да… Но это неважно! – восклицает Бидриж, – Это колдовство, понимаешь, кол-дов-ство! Если инквизиторы узнают… О, боги! Не должен был я его надевать… Уж лучше помереть!

Ларре со священным трепетом смотрит на черный камень, так не вовремя вспоминая тот, другой, лежащий в поместье. В шкатулке. Вот вйан! Это ж его хотела украсть волчица. А он гадал, что она забыла в его секретере…

– Я никому не скажу.

– Я знаю, – кивает друг, – Но его невозможно наверняка спрятать. Сейчас догадался ты, потом – кто-то другой…

– Откуда он вообще у тебя?

Лени смешливо, по-детски закусывает губу, думая, стоит ли рассказывать до конца. Но все-таки он решается:

– Асия дала… Боится за меня.

Ларре Таррум удивленно вскидывает бровь, припоминая нежную, хрупкую жену друга, чурающуюся всего, что только связано с запретным в Кобрине волшебством. Нари, которая с опаской брала в руки даже привезенные из Лиеса товары и не набирала в свое слуг, имеющих даже слабое кровное родство с теми, кто живет в ведовских лесах.

Как долго она страшилась его самого, опасаясь из-за грязного для империи происхождения…

– Асия?!

– Да, – понимающе улыбается ее муж, – Я многого не говорил тебе… О ней. Хотел уберечь. Нет, я доверяю тебе. Но некоторые разговоры просто не нужно заводить, если не хочешь быть услышанным. А в империи… Сам понимаешь.

– Кулон дала тебе жена… Она зачаровала его?

– Нет, что ты, – бледнеет Бидриж, – Асия не ведьма.

Разговор дается ему нелегко, но, видя выжидающий взгляд друга, он продолжает:

– Но, возможно… Это не совсем точно… – боится сознаться он, – К ягши имела отношение ее мать. Но это может быть неправдой! – взволнованно произносит муж Асии, боясь реакции приятеля. Но тот спокоен:

– Говори, Лени.

Бидриж нервно проводит рукой по волосам, не решаясь рассказывать дальше.

– Когда она была совсем малюткой, в ее селение пришли фасции. Инквизиторы вырезали всех… Это я потом выяснил. Они не чурались замазаться в крови дряхлых стариков, не боялись убивать беспомощных малых детей. Никакой жалости. И все за то, что в деревне укрывали ведьму… Хотя сейчас уж трудно выяснить, знали ли жители на самом деле, что среди них находилась ягши.

– А Асию, стало быть, пожалели? – мрачно улыбается Таррум.

– Нет… Каратели решили, что воспитанная ими женщина, имеющая родство с ведьмами, но не наделенная и каплей древней могущественной силы, может им пригодиться. Ты ведь знаешь, как ягши оберегают рожденных у них девочек, пусть даже и не способных навести чары. Встретившись с Асией, ни одна из них не станет опасаться ее. И потом так и случилось: все ведьмы доверяли ей… Полагались на нее, не опасаясь злого умысла или подвоха.

– Инквизиторы использовали ее, – догадывается Ларре.

– Да… Она помогала им, не имея возможности противостоять. Разве кто-то вообще на это способен?

– А кулон?

– Когда Асия по наказанию фасцию, вышла на одну из ведьм, та сама отдала ей его. Почувствовала тьму инквизиторов, поджидающих ее, и все равно подарила оберег. Моя жена сначала хотела избавиться от него, боялась, что каратели обнаружат, но потом…

– Решила, что ей чужая сила послужит лучше.

– Подумала, что он сможет меня уберечь, – упрямо стоит на своем Лени, – Асия очень хотела жить спокойно, Ларре. Она устала выполнять малейшие прихоти инквизиторов, но они долго не отпускали ее. Только недавно ей удалось избавиться от их гнета.

«Ты заблуждаешься, друг, – думает Таррум, – Фасции никогда бы не отпустили такую удачную наживку, как твою жену. И, очень возможно, что именно из-за них она и вышла за тебя замуж. Ты слеп, но это вижу я. Асия совсем тебя не любит… Дорожит, но не испытывает никаких чувств. Только больше пользы для нее было бы выйти замуж за сиятельного лорда. А не сделала она это лишь потому, что в таком браке ее происхождение бы точно вскрылось». Но вместо этого Ларре говорит:

– Хорошо, если так.

Как вдруг холодеет, понимая, что нари Бидриж в его доме искала вовсе не его ласки, а нечто другое. Ашаханский камень, о котором забыл сам норт, но могла помнить инквизиция. Тот, лежащий одиноко в шкатулке в его спальне. Переливчато-белый кулон, цвета полной луны, не налитый кровью и пока не способный наводить чары.

А что, если Лия тоже хотела найти его не потому, что знала о нем из волчих легенд?

Страшная догадка пронзает его сознание осиным жалом. Ему нужно срочно отправляться домой. Немедленно!

Они трогаются в путь, но в последний момент Ларре оборачивается к другу и благодарит:

– Лени, спасибо.

Ведь чей-то кенар действительно прошелся по его спине, опаляя ее, словно метка, оставленная раскаленным железом. И если б не уловка Асии, спрятавшей оберег на шее своего мужа, Ларре Таррум был бы уже мертв.

Я не помню, сколько я провалялась в беспамятстве, в бессилии лежа в своей конуре. Но когда я наконец открываю глаза, то вижу всю ту же темень, разбавляемую лишь блеклым светом, проскальзывающим через прутья решетки.

Меня мучает жажда, а живот до колик сводит от голода. От накатывающей слабости ломит все тело, и я не могу даже подняться, ощущая собственную непомерную тяжесть. Мое горло так болит, будто оно исколото тонкими иглами, садня после крика.

...И я все еще чувствую боль. Она проходится по мне, жаля своим мертвым холодом, нагнетая на меня ледяной ужас. Я не могу пошевелиться, так он сковывает меня. Будто бы пребывание в подземельях инквизиторов – это вечная предсмертная агония, которую я не могу остановить. Еще недавно я видела ее отражение в глазах своих жертв, не способных отразить атаку моих острых клыков и справиться с мощной челюстью, легко смыкающейся на беззащитном горле.

Пока сама не оказалась на месте более слабого, не способного побеждать...

Волк может продержаться без пищи куда больше, чем человек. Особенного удовольствия в этом нет, но в целом такое пребывание для нас вполне сносно. Фасции слишком хорошо осведомлены о звериной жизни и на меня тратиться не хотят. Но держат – на привези, не ведомо чего поджидая. И выпускают лишь, чтобы поиграть, в иной раз потренироваться выпустить наружу свою мертвею, насквозь прогнившую сущность.

А однажды я вижу ее. Асию. Она идет по коридорам катакомб – единственная имеющая здесь запах. Но мне вдруг кажется, что даже ее насыщенный приторно-цветочный аромат потух и угас во мрачном инквизиторском подземелье, и я едва чую его, слабо тлеющий следом за нари.

На секунду я испытываю сожаление от того, что мне не удалось ее убить. Не поквиталась... Упустила жизнь лживой женщины меж своих лап, ее невесомая душа в последний миг выскользнула из моих острых когтей. Я нанесла нари удар, но та выкарабкалась из того омута забвения, на которое должен был навлечь ее мой нож, стащенный в поместье Ларре Таррума.

Асия Бидриж внезапно поворачивается, будто ощутив прикосновение направленного на нее внимательного взора, и я замечаю ее взгляд. Силы были бы – вздрогнула. До того отчаянно пустым он выглядит. Лицо все изможденное, высохшее. Особенно выбиваются на нем торчащие острые скулы и покрытые трещинами, сухие губы, которые вдруг с надеждой неясно шепчут: «Помоги...»