Нет, не муж. Гведолин решительно встала. Откинула незаплетенные волосы назад. И почему-то стала спускаться вниз по ступенькам.

Позже она чрезмерно удивлялась самой себе — зачем она туда пошла? Вот она пересекает полутемную залу, вот подходит к сдвинутым столам и останавливается немного в стороне в нерешительности. Зато теперь слышно, что они говорят.

— Эх, малой, а ты че не ставишь? — едко осведомился у Терри кривоносый, к тому времени уже проигравшийся и с тоской взирающий на то, как сагарец сгребает его серебрушки — играли на деньги.

— Поставлю, — уклончиво ответил тот. — Когда сам буду играть.

Кривоносый заржал:

— Слышь, Густаво, парень говорит, играть умеет.

— Я не глухой, Хинн, сам слышал, — Густаво любовно оглаживал пальцами только что приобретенные монеты. — Чо, сыграешь, пацан, с победителем? Деньжата-то у тебя водятся?

— Найдутся, — спокойно отозвался Терри. Полез за пазуху, вытащил из недр просторной рубахи очень знакомый Гведолин мешочек. Высыпал его содержимое на стол.

Девицы заохали. Мужики скептически покачали головами.

— Ставлю все, — отрезал Терри их сомнения, кивнув на рассыпавшиеся по засаленному дереву золотые тори.

Кривоносый Хинн аж затрясся от нетерпения, потянул худые длинные пальцы к деньгам, за что Густаво треснул его по руке.

— Ты свое проиграл, идиот, нечего руки тянуть, куда не следует. Тебя как зовут, парень?

— Терри.

— Ты уверен, Терри, что хочешь поставить все?

— Более чем.

Густаво пощипали чисто выбритый подбородок. Хмыкнул:

— Тогда ты или дурак, каких много, или мастер, каких мало.

— Вот и посмотрим, — спокойно ответил Терри, разворачивая к себе доску и расставляя красные фигуры по местам.

Застывшую Гведолин, наконец, заметил мужик с бородой и улыбнулся, обнажив желтые зубы с зияющей дыркой на месте одного переднего. Он похлопал по скамье, подманивая Гведолин и очевидно решив, что и она относится к милым девицам легкого поведения.

А Гведолин, наконец, сообразила, на что собирался играть Терри. Этот мешочек они получили от родителей Бри. Деньги, отданные от чистого сердца. Возможно, Терри и отложил про запас несколько монет, но если он сейчас проиграет их все…

Нет, этого никак нельзя допустить.

Гведолин решительно шагнула вперед.

— Терри, — позвала она, удивившись, как звонко прозвучал ее голос в шумной толпе. — Можно тебя?

Он вздрогнул. Не ожидал увидеть ее в такой час? Или за таким занятием? Аккуратно отодвинув в сторону жавшуюся к нему девицу, Терри поднялся, пообещал, что сейчас вернется и под тихий свист и откровенное возмущение мужиков, что все беды от баб, вылез из-за стола.

— Ты почему не спишь, Гвен? — он оттеснил ее к противоположной стенке, чтобы никто не подслушал их разговор. — Возвращайся, я скоро приду.

Гведолин лишь вздохнула. Сложила руки в замок на груди. Выше подняла нос.

— Ты играешь на деньги?

— Играю, — не стал отрицать он очевидное.

— На деньги, которые ты взял за лечение девочки, хотя я просила тебя этого не делать?

— Ну да. И что?

— Так нельзя, Терри.

Он недоуменно уставился на нее. Надул губы, фыркнул и рассмеялся.

— Да ради Воды, Гвен! Будешь мне нравоучения читать? Иди спать.

— Нет, — резко возразила она. — Это наши деньги, я не позволю, чтобы ты их проиграл, и мы снова остались без единого тори.

Нам нужно добраться до Крыменя, сам говорил. А ты что устраиваешь? Нужно держаться в тени, не высовываться, не привлекать внимания. А если кто-нибудь из этих забулдыг уже знает, что нас ищут?

— Брось, городишко маленький, стоит на отшибе, кому мы здесь нужны?

— А деньги? Ты проиграешь!

Терри расхохотался.

— Я? Ох, хорошо же ты меня ценишь, нечего сказать, раз такого невысокого обо мне мнения. Да меня с десяти лет никто в шад-на-дэн не обыгрывал. Ни деревенские, ни городские. Год назад я обыграл самого профессора Вилкэ — нашего ректора в академии. А уж он-то считался заядлым игроком и заслуженным мастером. Я не проиграю, Гвен. Никогда. Верь мне. Я лишь хочу умножить наше состояние.

— Но не таким же способом… Это… не честно!

— Да? А каким? Какой способ для тебя самый правильный, самый честный?

Мужики за столом уже давно перебрасывались бранью, в основном, в адрес

Гведолин, что «какая-то девка посмела отрывать достойного мужа от увеселительной игры». В адрес Терри сыпались фразы, типа: «нечего с ней разговаривать, пусть катиться к Засухе» и «вот же вредные бабы — не женись, Дирк, будешь всю жизнь ходить с хомутом на шее». И так далее и в том же духе.

— Хочешь сейчас это обсудить? — хмуро поинтересовалась Гведолин, косясь на шумную компанию.

— Непременно. Ну, так какой?

— Работать. Нужно просто работать и получать за это вознаграждение.

Брови Терри сошлись на переносице.

— Ясно. Значит труд ума для тебя — не работа?

— Я не это хотела сказать. Просто…

— Эй, парень! — рявкнул Густаво. — Как там тебя, Терри! Бросай ты эту бабу, чего с ней церемониться? Ночь еще длинная — наверстаешь! — в этом месте они все загоготали. — Моим ребяткам не терпится посмотреть на самую дорогую партию за мою игральную карьеру! А еще на то, как я за семь ходов положу твою армию на обе лопатки и сорву весь куш!

— Это мы еще посмотрим, — выкрикнул, повернувшись к нему, Терри. Сказал тише уже Гведолин: — Иди спать. Позже поговорим.

Резко, не дожидаясь ее ответа, он развернулся на каблуках и направился к столам, бравируя на ходу:

— Густаво! Грязный ты интриган и бабник! Твоя армия будет разбита за пять ходов. Не больше, слышишь. За пять!

Оставаться дальше не было смысла. Гведолин знала — Терри не понравиться, что она смотрит на игру. Да ей и не хотелось. Не то, чтобы она не верила в него. Верила. И в его выдающиеся способности, неординарный ум, великолепную память. Недаром он закончил академию досрочно. Ведь это не каждый может, верно? Но сейчас ей было не по себе. Деньги, компания, пиво, сальные девчонки… Все смешалось и вызывало отвращение.

Засуха с тобой, Терри. Делай, что хочешь.

Дойдя до лестницы наверх, Гведолин уже поставила ногу на первую ступеньку. Затем передумала, развернулась и направилась к выходу из трактира. Выскользнула наружу, тихонько прикрыв за собой дверь.

Снаружи ее встретила вечерняя прохлада, резко контрастировавшая с солнечной и теплой дневной погодой. Было темно; кто-то забыл на веранде масляный фонарь, о который теперь настойчиво билась мошкара, прилипая к горячему стеклу. Видимо, этот кто-то сейчас по-простому мочился за углом, насвистывая незамысловатую мелодию — Гведолин видела темный силуэт, замерший в соответствующей позе.

Мужчина, сделав свои дела, пьяно шатаясь, поднялся на веранду трактира, подцепил за толстое кольцо фонарь и, проходя мимо Гведолин, игриво шлепнул ее по заду.

Она ожидала нечто подобное — в работном доме парни спьяну не стеснялись выражать свои чувства, демонстрируя и более развязанные манеры, за что порой, если застукает надзирательница, получали десять плетей. Ожидала, но все равно не успела увернуться. Сейчас, когда Гведолин оказалась расстроенной и обиженной, даже чувства были обострены до предела.

И она инстинктивно потянулась к огню, который бился о стенки фонаря, расплавляя мошек по стеклу. Гведолин сжала до хруста пальцы — миг, и стекло треснуло, осыпавшись осколками на веранду, едва мужчина успел повернуть дверную ручку. От неожиданности он отпустил фонарь — тот упал с громким стуком, огонь внутри вспыхнул и погас. Мужчина грязно выругался.

Гведолин же улыбнулась про себя. Вот, значит, как это работает — стоит лишь подумать. Но мужчина, конечно, ничего не понял — отделался легким испугом. Трескается стекло у фонарей. Бывает. Откуда ему знать, что это она, Гведолин, посодействовала? И теперь удовлетворенная мелкой шалостью, думает, что так ему и надо — не будет шлепать по заднице кого попало. Она ему не девица легкого поведения.