Могла бы и поинтересоваться. Гведолин стало ужасно стыдно, что не спросила. Сидела, изливала собственное горе, жаловалась на жизнь.

— Расскажешь?

Он иронично хмыкнул — менестрель пропел, как герольд обнаружил в кустах вместо прекрасной девушки, прекрасного переодетого юношу. Отставил пустую бутылку и принялся рассказывать.

— После твоего лечения мне стало лучше. Кстати, мать долго пытала меня, зачем я закрыл дверь на крючок. Ответил, что пребывал в горячечном бреду и ничего не помню. Поверила. А лучше мне стало настолько, что к вечеру того же дня, когда ты ушла рано утром, я, опираясь на перила, но все же самостоятельно, смог спуститься в гостиную. Мать возблагодарила Богиню. Папаша сухо промолчал. Родители вызвали доктора, который меня лечил, принялись пенять ему на то, что сильно напугал их, предвещая мою скорую кончину. Доктор, увидев мое состояние, и сам перепугался едва ли не до смерти. Чуть консилиум не собрал от удивления. Принялся осматривать, слушать, щупать, проверять пульс. Вырвал немало волос из жидкой бороденки, изрек, что случилось чудо, и торжественно удалился. — Терри придвинулся и наклонился ближе — пьяные наемники снова рукоплескали менестрелю, и гвалг из соседнего конца трактира сделался невыносим. — На радостях мамаша возьми и объяви, что свадьбу откладывать не стоит. И что мои родители, родители невесты и сама невеста, согласны. И что помолвка уже состоялась. Спрашиваешь, когда? Вот и я спросил. А еще спросил, почему они забыли спросить меня. Знаешь, что мне ответили? Оказывается, когда человек при смерти, возможно все: хоть свадьбу играй, хоть проводи обряд очищения от Засухи. А то, что я был почти без сознания, и свое согласие на эту помолвку подтвердить не мог, так это такие мелочи. Все и так знают: мы с невестой безумно любим друг друга. Представляешь? Да и семейный священник, брат Лин, подтвердил, будто помолвка состоялась по всем правилам…

В воцарившей перед следующей песней тишине Гведолин робко спросила:

— И когда свадьба?

Не нужно ей было спрашивать. Она заметила, как побелели костяшки пальцев Терриной руки, сжатой в кулак. Скрипнули плотно сжатые зубы.

— Никогда! — Бутылка с соседнего стола полетела в стену и разносчица, проходившая мимо, привычно увернулась. — Эмма!

— Что угодно, господин? — со спокойной обворожительной улыбкой откликнулась девушка, будто бы не ей только что летела в висок увесистая бутылка.

Терри покопался в кармане, пренебрежительным жестом сунул ей в руки монету. — Пойдем отсюда, Гвен.

Бриг готовился к отплытию.

Проверяли трюмы, еще раз пересчитывали и осматривали груз.

Шебко перевозил разносортные мелкие товары; особенно любил галантерею, пряности, специи, дорогие ткани и изысканные украшения. Гведолин подозревала, что в особых случаях даже контрабандой не брезговал.

На корме показался еще один юнга, который, не в пример первому, все еще пытающемуся побороть стихию и убрать снег, уныло сплюнул за борт. Этот совсем еще мальчишка. И на корабль, похоже, пошел потому, что деваться некуда. Судя по его угрюмому лицу можно было предположить, что бороздить морские просторы вовсе не мечта всей его жизни.

Гведолин облокотилась на борт. А может, в воду кольцо? И концы — в воду. Стылое озеро плескалось, ласково терлось об остов корабля. Из озера вытекала лишь одна полноводная судоходная река Сыть, поившая и кормившая несчетное количество городов и деревень, раскинувшихся по ее берегам. А дальше Сыть впадала в Лучезарное море. Шебко рассказывал — на рассвете кажется, будто поверхность моря покрыта слоем драгоценных камней… А переплывешь море — и вот ты уже на юге…

Подумала… и надела кольцо на безымянный палец левой руки.

Капитан сбежал не попрощавшись. Гведолин знала, что он ненавидит прощания.

А кто их любит? Благо, предлог сыскался более чем подходящий — запоздалый клиент готов заплатить круглую сумму за то, чтобы его груз взяли на борт в последний момент. Сейчас капитан с клиентом стояли на причале, яростно споря о размере фрахта.

Когда хлопнула дверь каюты, Гведолин даже не обернулась.

— Я готов, госпожа, — прогнусавил за ее спиной Кален.

— Ну, наконец-то. — Она отлипла от борта и направилась к трапу, мимоходом бросив взгляд на мальчишку — вид у него был понурый и бледный. Но через пару шагов остановилась, строго отрезала не оборачиваясь: — С завтрашнего дня будешь брать уроки верховой езды.

Зачем помощнику повара уроки верховой езды Кален понимал смутно. С тоской покосился на коновязь у причала — рыжий Хвощ и серая Мелисса дожидались седоков. Жеребец — клацая зубами в сторону всех прохожих, кобылка — замерев на месте, с умиротворением созерцая шумный портовый мир.

А Гведолин, спускаясь, подумала, что Шебко, наверное, прав: свидятся они еще очень и очень нескоро. Если вообще свидятся… В морях нынче неспокойно.

Она еще раз оглянулась на бриг — как знать, может и его не увидит больше?

Под бушпритом по-прежнему красовалась надпись: "Ненасытная".

Господин Карпентер не отпустил Ирму, так что домой Роанну отвез Кир-ша.

На прощанье старый слуга сунул ей в руки холодные желтые кругляшки.

Сказал, мастер велел передать еще денег: на лечение Варга и на продукты.

Роанна душевно попрощалась со старым слугой, так внезапно поведавшим ей про отца.

Зайдя в дом она, первым делом, заглянула в гостиную, чтобы проверить, как вели себя закадычные враги в ее отсутствие.

В комнате царил сумрак, окна оказались полузавешаны, а в стекла мерно барабанил неугомонный дождь. Вокруг витала неестественная тишина.

А все потому, что закадычные враги спали. Варг — на кровати, накрывшись с головой одеялом. Ноги, одна из которых в лубке, торчали наружу. Льен — на стуле, положив голову на Варгову подушку, а подушку — на стол.

С тонюсенький огарок она постояла, посмотрела, подивившись, с чего бы это мальчишки вдруг заснули посреди бела дня. Варг еще куда ни шло — выздоравливающий организм также нуждался в послеобеденном сне, как и маленькие, быстро устающие дети. Но Льен…

Пожав плечами, Роанна на цыпочках прошла мимо них, направившись в свою комнату — переодеться в домашнее платье.

Затем, по уже устоявшейся привычке, отправилась на кухню, не забыв тихонько прикрыть за собой дверь в гостиную. Гости гостями, а повседневных дел никто не отменял: разжечь печь, отскрести стол, натаскать воды. И готовить, готовить, готовить…

Но сегодня все валилось из рук. Пределом стала большая пузатая банка — ныне пустая. В ней хранилось варенье, которое они доели еще на прошлой неделе. Ударившись об пол, банка рассыпалась ледяной крошкой.

Пока Роанна стояла в недоумении, решая, что делать сначала — собрать крупные осколки руками или пойти за веником и совком, дверь в гостиную приоткрылась, и оттуда выглянул заспанный Льен.

— Что-то случилось? — спросил он, потирая глаза и сладко зевая.

— Ничего. Это просто банка. Разбилась. Спи…

Но сонное оцепенение уже слетело с лица ее маленького братишки.

— Я помогу убрать, Рон. Я сейчас.

Льен мышкой прошмыгнул в коридор, скрипнул дверью чулана, в котором Роанна хранила садовый инвентарь, а также принадлежности для уборки дома. «Щетку ищет, — подумала она и улыбнулась».

И ведь искренне помочь хочет, старается. Интересно, как бы сложилась ее жизнь, не появись в ней Льен…

Когда умерли родители, ей было десять.

Она не ела. Пила через силу и то только то, что вливала бабка. Бабка и забрала ее тогда после похорон — кричащую и бьющуюся в истерике десятилетнюю напуганную девочку.

Прошел месяц, другой, третий…

Роанна угасала. Бабка, будучи уважаемой во всей округе целительницей, пичкала ее успокоительными настойками и целебными порошками. Но никто, кроме Роанне да еще нескольких человек не знал, что бабка была еще и ведьмой. Казалось, только благодаря этому дару она умудрялась поддерживать в ней жизнь. Заставлять и внушать. Приказывала есть — она ела, заставляла спать — спала. Но дальше этого дело не двигалось. Мир перестал существовать и время для Роанны застыло.