Она очень старалась. Пальцы не гнулись и не слушались. А ведь так важно, чтобы пальцы слушались. Они должны быть чувствительными, как и сами руки. Но восемь свечей за прялкой и еще две в хлеву, где она собирала шерсть после стрижки овец, почти не оставляли заядлому пьянице шансов.

Однако Кверд выжил. А Гведолин слегла на неделю. Даже шевелиться было больно, не то, чтобы вставать с постели. Мел таскал еду, уговаривал, тормошил. Она была бесконечно благодарна ему за заботу. Понимала, что он ждет чего-то еще, помимо благодарности, но дать ему большего так и не смогла.

Щенку она сейчас ничем не поможет. Да еще и головокружение вернулось. Совершенно некстати. Лишь бы кровь снова носом не пошла.

Сверчком за печкой скрипнула дверь в псарню. Тонкий детский голосок плаксиво спросил:

— Он не выживет, да?

Ладе было не больше семи. Маленькая, сметливая, проворная, точно дикая кошка, девочка привязалась к Мелу, как к старшему брату, и всюду ходила за ним хвостиком.

— Не знаю, Ладушка, — успокаивающе ответил Мел. Он тоже привязался к ней, как к сестренке, помогал с работой и позволял задавать бесконечную вереницу вопросов. — Но я сделаю все, чтобы он выжил.

Она вряд ли ему поверила. Знала, что Мел просто не хочет ее огорчать. Но ведь ягнята часто умирают. Она ходит за ними — кормит, поит, выпускает пастись летом. А зимой корма мало будет. Молока у овец — тоже. Ягнят, тех, что не жильцы, обычно еще живыми скармливали собакам.

— Ты щенка проведать или к снова Мелу? — беззлобно улыбнулась девчонке Гведолин. — Смотри, не наскучь своему рыцарю расспросами, мелкая.

Лада, глазки которой разом заблестели от ласкового ответа Мела, тут же потухли.

— Тетка Роуз велела вас разыскать. Тебя, Гвен, и тебя, Мел, тоже.

— Зачем? — в один голос спросили они, но тут же осеклись.

Поняли зачем. На ежевечернем обходе их недосчитались. Заметили, все-таки.

Что подумают? Ярмарка, праздник и счастливая ночь в объятиях друг друга. В работном доме не нужны отношения. Люди здесь — разменная монета, залог и гарантия стабильного производства. Считалось, что отношения с противоположным полом развитию производства никак не способствовали. Девушки начинают думать и мечтать. А если забеременеют да ребенка решат оставить? Какие из них тогда работницы…

Терри объявился через неделю. Бледный, худой и злой.

Лада, пришедшая за Гведолин, заговорщически поведала, что тетка Роуз не больно-то хотела отпускать ее, ругалась, ходила кругами по комнате, нервно двигала стулья. Не удивительно, особенно после последнего скандала. Но, судя по тому, что прогуляться ей все же разрешили, Терри надзирательницу убедил. Он умеет убеждать. А свиной окорок или звонкая монета действовали на Роуз лучше всяких уговоров.

Дешевый трактир, на вывеске которого красовалась полустертая надпись:

«Блэк Рейвн». И столик на двоих. Темный уголок зала, возле самой стены, но все равно не спрячешься. Люди снуют туда-сюда: торговцы, наемники, простые горожане, ремесленники, шлюхи. Длинноволосый менестрель облюбовал себе стул возле камина и что-то тихонько тренькал на расстроенном банджо.

— Как ты?

Терри заказал ее любимую мясную солянку с грибами в брусничном соусе и сидел, отрешенно ковыряя вилкой охряную жижу и, похоже, даже не собирался ее попробовать.

Злится. На кого? Лишь бы не на нее, потому что в последнее время у нее не осталось сил бороться еще и с этим.

— Хорошо.

Больше ничего добавить. Солянка в ее тарелке сейчас такая же, как у Терри — без вкуса и запаха. Но Гведолин упрямо подносит ложку ко рту, прожевывает и медленно глотает.

— Врешь, — Терри вдруг стукнул кулаком по столу так, что соляночный соус брызнул на солонку и перечницу, заляпал жирными каплями стол. — Ненавижу, когда врут. Ты не врала мне раньше. Что случилось, Гвен?

Много всего случилось, а рассказывать тяжело. Тем более ему — Терри вспыльчивый, отходит долго. С другой стороны, если не расскажет, какой она после этого друг?

Молоденькая разносчица, колыхая задом и бедрами, сновала мимо столиков, обслуживая клиентов, но больше норовя выторговать хорошие чаевые. Ей давали, покупаясь на белоснежную улыбку, обтягивающую юбку зловеще-алого цвета с рюшами по подолу, и вызывающее декольте. Не поймешь, то ли разносчица, то ли шлюха. А скорее всего и то, и другое.

Когда девушка в очередной раз проплывала мимо их угла, Терри поймал ее за кружевной передник. Дернул, притягивая к себе так, что еще чуть-чуть и оторвал бы. Но передник выдержал. Заигрывающе улыбнувшись, разносчица очень постаралась склониться над столиком так, чтобы ее прелести предстали в наиболее выгодном ракурсе.

— Что-то еще, господин Терриус? — томно проворковала она, позволив себе, словно невзначай, коснуться бедром Терриной руки.

Гведолин отвела глаза в сторону. Хотя… какое ей дело?

— Бутылку вина. Амарильское белое, двухлетней выдержки, пожалуй. Имеется?

— Для вас — найдется, — она еще раз вульгарно скользнула по нему взглядом и уплыла дальше.

— Ты ее знаешь? — как можно более равнодушно спросила Гведолин.

— Я с ней спал, — припечатал Терри. — И не один раз. Заметила, как она глазки мне строит?

— Сложно не заметить, — выговорила в ответ Гведолин заплетающимся от такой новости языком. Подумала про себя, что теперь нужно постараться и не подавать виду, будто ей это интересно. Потому что ей это совсем, совсем неинтересно.

Разносчица вернулась быстро. Принесла два высоких и не слишком чистых бокала. И уже потянулась, чтобы открыть бутылку — ведь если заказывали целую, да еще, похоже, дорогого вина, то открывать ее полагалось непосредственно перед клиентом, — но Терри остановил.

— Спасибо, Эмма. Дальше я сам, — отрезал он довольно холодным, для бывшего любовника, тоном.

На что девушка, пренебрежительно поджав губки, горделиво удалилась с видом оскорбленной добродетели.

Бутылку украшала запыленная соломенная оплетка. Похоже, вино и впрямь провалялось в погребе не один год и успело состариться. Узкое горлышко оказалось закупорено воском с оттиском винодельни, взрастившей виноград.

Терри с видом знатока колдовал над бутылкой. Специальным ножиком, оставленным разносчицей, вскрыл печать, поддел и медленно вытащил пробку, разлил по вино по бокалам.

— Твое здоровье, Гвен! — отсалютовал Терри бокалом. — Хорошее успокоительное и в сон после него не тянет. Твои шарики тоже, конечно, хороши. Но спать после них хочется — жуть! Я на утро голову от подушки не могу оторвать.

Гведолин, редко употреблявшая спиртное, осторожно попробовала. Багряная опалесцирующая жидкость оказалась одновременно и сладкой, и терпкой. С легкой горчинкой, оставляющей грустное послевкусие.

— Амарильский сорт винограда очень хлопотлив в уходе, — Терри сделал два глотка и отставил бокал, — поэтому такое вино всегда в цене. Знаешь, почему этот сорт так назвали? Нет? Слушай. Этот виноград растет в горах. А у горцев, как водится, много красивых поверий, но вот одно из них. Жила-была княжна по имени Мирра. И была она богата, умна и пригожа, но очень требовательна в выборе мужа. Претендентов на роль ее суженого было как зерен в мешке, но и среди них отыскался тот самый, единственный, милый ее душе и сердцу. И юноша, которого звали Амариль, отвечал ей взаимностью. Но княжна оказалась очень ревнива. Вбив себе в голову, что однажды Амариль непременно изменит ей, она начала пристально следить за каждым его шагом. Наняла шайку соглядатаев, шпионивших за юношей днем, и несколько наемных головорезов, карауливших юношу ночью. И так уморила она своего возлюбленного ограничением свободы, что тот начал усыхать, чахнуть и увядать в прямом смысле слова. И вот, в один прекрасный солнечный день не дошел Амариль несколько шагов до дома, упал на землю и умер. А через трое суток на том самом месте, где упал юноша, выросла виноградная лоза. Но такая скупая на плоды, что собирать урожай оказалось сущее мучение. Зато вино обладало неповторимым вкусом и ароматом. Оно и сладкое, как нерастраченная любовь Амариль, и терпкое, как необоснованная ревность Мирры.