Господин Карпентер растерянно посмотрел сначала на нее, потом на мать, словно не зная, какое принять решение. Но размышления его прервал визгливый вскрик:
— Ай, — Элоиз прижала пальцы к виску. — Мне что-то не по себе…
— Вам плохо, матушка?
А господин Карпентер обеспокоился всерьез. Неужели поверил? Так наивно’
— Да, мне плохо, — казалось, Элоиз дышала едва-едва, цепляясь за крепкий локоть мастера. Глаза полуприкрыты, ресницы опущены. Актриса! — Пойдем домой, сынок. Проводи меня.
Роанна горько усмехнулась. Разве он выберет ее вместо своей матери? Нечего и думать.
— Значит так, — распорядился мастер. — Роанна, вы идете с этими людьми.
Сегодня праздник, что может случиться? А я провожу матушку и встречу вас. Договорились?
Что ей остается? Она лишь вымученно кивнула.
— Идите, — напутствовал мастер, поддерживая виснувшую на нем Элоиз, — и ничего не бойтесь. Я приду, обещаю.
Стиснув зубы и пытаясь не оглядываться, Роанна позволила Карсту себя увести. Сзади плелся Грем, изредка отпуская сочные ругательства.
Хрустели под ногами сухие черные ветки; в лесу было необычно тихо. Слишком тихо. А ведь они уже должны подойти к оврагу, откуда доносились бы голоса гуляющих, запахи костра и жареного мяса…
Роанна зажмурилась, тряхнула косой. Как она могла быть такой глупой? Ведь они идут не в ту сторону! Видимо, крепленый сидр дядьки Ирмы все-таки не до конца выветрился из головы.
Она попыталась вырваться, дернула руку к себе — напрасно. Жилистый Карст лишь ухмыльнулся и крепче перехватил ее запястье.
— Куда мы идем? Мой дом в другой стороне! Вы заблудились, наверное?
Грем выругался сзади.
— Лады, Карст, хорош уже. Так и впрямь заблудимся! Да стой, кому говорю!
Карст притормозил и Грем, догнав их, встал напротив Роанны, оказавшись выше нее на голову, положил руки ей на плечи, заглянул в лицо.
— Миленькая, — изрек он, — хоть и заморенная. Наивная простота… Не жаль будет портить такую, Карст?
Кривоносый расхохотался.
— Кто бы говорил! — он стащил с себя куртку и принялся распутывать тесемки штанов. — Слушай, давай быстро, а то Хиртус в себя придет, искать примется!
Роанна похолодела от ужаса. Что они собираются с ней делать?
Грем медленно потянулся за спину Роанне, поймал ее косу и намотал на кулак.
— Вообще-то, Хиртус запретил ее и пальцем трогать. Говорил, если ведьма — опасно.
— Брехня! — взвился Карст. Зашел Роанне за спину, коснулся холодными костяшками шеи, потянул воротник платья… Платье стало тесно в груди, послышался треск разрываемой материи, и ткань сползла к поясу, оголив плечи. Роанна осознала, что стоит в одной нательной сорочке.
Мужчины продолжили грязно ухмыляться и сыпать сальными шуточками.
Мысли перемешались. Перепутались. Ведь они же сейчас… Надо кричать! Вырываться, бежать…
Но Роанна прилипла к месту. Страх сковал льдом по рукам и ногам, словно мороз речку зимой. Стало трудно дышать, а чужие наглые руки, меж тем, огладили шею, распустили волосы, рассыпав их по оголенным плечам, заползли под тонкую ткань сорочки, бесстыдно сжали грудь…
Снова крепко намотали волосы на кулак, потянули вниз. Больно. Нужно наклониться, ниже, ниже… Иначе, кажется, еще чуть-чуть и волосы вырвут из головы вместе с кожей.
Она лежит на черной земле. Стылой, холодной. Она старается смотреть на медленно темнеющее в сумерках небо, пытаясь выискать первую загоревшуюся звездочку — любимое развлечение в детстве, когда можно было сбежать от родителей на луг, начинающийся прямо за домом, развалиться на траве и мечтать, мечтать…
Она пытается представить, что ветки деревьев — живые заколдованные существа, возможно, даже бывшие люди. И сейчас они шепчутся между собой, в сотый или тысячный раз обсуждая, как можно освободиться от проклятия.
Вот бы тоже стать деревом… Ведь когда дерево умирает, от него есть польза. Сколько прекрасных и нужных вещей можно сделать из древесины! Из вишни получатся отличные курительные трубки, из дуба — крепкая кровать, из сосны — корабельные мачты, столики, гробы… Из ясеня выйдут звонкие флейты. Есть еще орех и бук. С ними любит работать господин Карпентер…
И почти любое дерево годится на растопку…
А когда умирает человек, какая от него польза?
Никакой.
Роанна разрешила себе думать о таком. О вечном, о странном… Сейчас можно. Все, что угодно, лишь бы не видеть склонившегося над ней перекошенного лица Карста. Лишь бы не чувствовать растерянность, недоумение и ужас# потому что Грем сильно заломил ее руки над головой и держит их прижатыми к земле. Лишь бы не ощущать боль, сильную боль там, внизу…
— Слушай, Карст, она, кажется, без чувств.
Нет, к сожалению, нет. Она все слышит.
Сдавленный смех. Горделивый хрип:
— После меня все девки так! Сначала вздыхают, потом стонут, потом жалуются, а после сами на шею вещаются. В этом деле я хорош, не хвастаю, но это так.
— Завязывай, давай, — раздраженно бросил Грем. Роанна почувствовала, как ее хлопают по щекам. После всего, что было — это не больно. Даже щекотно. — Пойдем Хиртуса разыщем. Девку тут оставим — она совсем, похоже, выдохлась. А ему скажем, что уже такую в лесу нашли. Ему-то что — с больной головой не до девок. Осмотрит ее быстренько, и свалим на праздник.
Голоса постепенно смолкли. И навалилась тишина. Она давила на грудь, заползала холодными щупальцами под платье, вернее под то, что от него осталось. Она лизала растерзанные лодыжки и бедра, как голодный волк, подбираясь выше, выше… К шее. И, наконец, сомкнула на ней стальные пальцы.
Стало невыносимо трудно дышать. Захотелось выть, но голоса не было. Роанна лишь беззвучно открывала и закрывала рот. В горле першило, но слюны не было, нечего было глотать…
Ужасно, до дрожи захотелось пить. Ведь сегодня День Воды. Большой праздник… Воды сегодня не жалел никто. Вот только Роанне ее вряд ли принесут…
Деревья по-прежнему покачивали черными ветками. Зачарованные, обугленные, страшные. Как-то раз господин Карпентер принес такую ветку в мастерскую. Насвистывая, счистил обожженную кору, а под ней оказалась хорошая сердцевина. Тогда он отдал ветку Льену для удочки…
Мастер. Некстати вспомнился. Снова… Он обещал прийти. Но нет… не придет. Его матушка, эта противная Элоиз, которая и привела этих… ему дороже. Ей он вериг. Ей, не Роанне. Прав был Варг, когда недобро отзывался о брате. А она его все журила — наговаривает…
Нужно встать… Уйти. Уползти. Обратно, к людям, на праздник, хоть куда-то…
Пошевелить рукой — терпимо, ногой — больно. Перевернуться на бок — пронзительно больно. Невыносимо.
Тишина, все еще сжимавшая горло мерзкими щупальцами, добилась своего: из горла Роанны вырвался сначала хрип, потом стон. А потом полились и слезы.
Всхлипывать было больно тоже, поэтому слезы лились почти бесшумно. Падали на плечо, потом на землю.
Кап, кап…
Падали на папоротник — примятый ее телом, раскорячился под щекой, которую он щекотал узкими тонкими листьями.
А это еще что такое?
Роанна сморгнула. Листики папоротника были совсем близко. Но не только листики. Цветы! Сочные алые цветы, чем-то напоминающие маленькую лилию.
Откуда они здесь? Неужели…
Папоротник цветет.
Красные бутоны набухали на глазах. И раскрывались. Роанна почувствовала еле уловимый аромат земляники, душицы, малины и еще каких-то трав. Успокаивающий, легкий, воздушный аромат.
Она протянула руку, коснулась лепестков цветка — теплые, словно живые. И страх, помахав на прощание когтистой лапой и прихватив щупальца тишины, ушел, словно растворился в воздухе.
— Да вон она, Хиртус!
— Клянусь, мы и пальцем не тронули! Нашли уже такую, она, не она, не поймем. Эта женщина, госпожа Карпентер, говорила, что девчонка щуплая, волос русый, глаза огромные серые. В темно-зеленом платье. Так все сходится, вроде…
Люди приближались.
— Идиоты! — этот голос высокий, пронзительный, привыкший повелевать. — Не вы, значит? Так я и поверил! Засуха, откуда только такие недоумки, как вы, берутся! Я же предупреждал! Да если только она окажется и впрямь ведьмой…
