…Была поздняя осень. На Европейском континенте вовсю бушевали ветры «холодной войны».

Город, выбранный Мудрым и обозначенный на карте майора Стронга, жил спокойной жизнью.

Десяткам тысяч горожан не было никакого дела ни до Мудрого, Боркуна, Крука, ни до майора Стронга с их планами «проникновения», с их операцией «Голубая волна», с надеждами на создание идеологических и стратегических форпостов на «землях», как они выражались, а точнее — на территории Украинской Советской Социалистической Республики. Но это не значит, что планы эти были не опасны. Бывает и так, что спичка в руках ослепленного ненавистью бандита становится причиной несчастья для многих людей.

Тайная война, один из очагов которой был обозначен на карте Стронга именно здесь, в этом тихом западноукрайнском городе, коснулась только очень немногих людей — тех, кто по долгу коммунистов обязан был первым принять ее удары, отразить их и нанести удары ответные.

Едут солдаты с фронта — кумач на эшелонах, девчата забрасывают вагоны цветами, и на каждом, даже самом маленьком полустанке — оркестры, митинги.

Возвращается чекист с операции — знают об этом только несколько самых близких людей…

И это не имеет ничего общего с несправедливостью — просто такова логика той особой войны, тех тайных фронтов, на которых чекист сражается.

Возвращение Чайки не было отмечено печатью торжества. Просто в один из дней к небольшому особняку, затерявшемуся среди улиц и переулков областного центра, подкатила «Победа».

Была уже зима, снег лежал чистый и пушистый, в переулок высыпала детвора с санками и лыжами. Все было очень обычно.

Из машины вышли трое: девушка и сопровождающие ее двое мужчин. По тому, как один из них сделал шаг назад, пропуская вперед девушку, как в ногу зашагали они по очищенной от снега дорожке к особняку, в них легко можно было, несмотря на штатскую одежду, угадать людей военных, привыкших к четким движениям, к лаконизму даже в жестах.

— К полковнику Коломийцу, — сказала девушка дежурному по областному управлению.

В вестибюле они задержались на несколько минут.

— Спасибо, товарищ старший лейтенант, что встретили, — сказала девушка одному из своих спутников.

— Встреча прошла в духе взаимопонимания, — пошутил старший лейтенант.

Они весело рассмеялись, вспомнив, как с готовностью потянул руки кверху агент Шпак, которого Мудрый назвал на прощальном ужине в Мюнхене «одним из лучших своих людей». Забыл и про ампулу, зашитую в уголок воротничка. На лице у него было написано неподдельное удивление. Это выражение так и не покидало его с того момента, когда встретил «гостей» старший лейтенант Малеванный со своей группой.

Девушка подошла к строгой мраморной доске, укрепленной на центральной стене вестибюля. На белом камне были золотом выбиты фамилии. Одна… две… три… Много…

Звание, фамилия, инициалы, год… И больше ничего, кроме памяти товарищей, горя родных, вечной благодарности народа им, павшим уже после салюта Победы.

Девушка положила к подножию мемориала еловую веточку, которую принесла с собой.

— Цветы бы, — сказал тихо Малеванный.

— Это им подарок из лесов. Они сражались за их тишину…

— Там сегодня тихо… — подтвердил Малеванный.

Многие из погибших были моложе Малеванного и его спутницы — бойцы, сражавшиеся так, что и после гибели остались в строю.

Девушка поднялась по лестнице на второй этаж, в кабинет, где когда-то — кажется, целую вечность назад — получила приказ начать операцию.

Полковник шагнул к ней навстречу, сказал:

— Здравствуйте, товарищ капитан.

— Здравствуйте, товарищ полковник, — ответила девушка и, отбросив сдержанность, обняла его, — Здравствуйте, Михаил Федорович!

Она очень долго ждала этих минут, и иногда ей казалось, что они никогда не наступят.

— Товарищ полковник, разрешите доложить! Задание выполнено…

— Знаю, что выполнено. Жаль, что не мог встретить. Рада, что возвратилась?

— Очень! — искренне сказала девушка. И чисто по-женски пожаловалась: — Никогда не думала, что чужая шкура такая тяжелая, скользкая и противная.

— Раньше было проще? Ну, например, с бандой Стафийчука?

— Да, — ответила девушка. И объяснила: — Тогда я была на своей земле. И рядом со мной были товарищи — они прикрывали меня, поддерживали. А там, — она указала неопределенным жестом куда-то вдаль, — я оказалась совсем одна. Одна среди волков.

— Ну, волк по сравнению с Мудрым — благороднейшая тварь, — сказал полковник. — Волк, как правило, на людей не нападает. А такие, как этот Мудрый, без крови жить не могут…

Они помолчали. Потому что никуда сейчас не надо было торопиться — операция закончилась, и они получили это право после того, как долгие месяцы каждый день был рассчитан по минутам, сейчас никуда не торопиться. Может быть, завтра снова по приказу Родины они вступят в схватку, и тогда жизнь опять пойдет по боевому расписанию…

— Малеванный хорошо встретил?

— Очень спокойно и деловито, так что Шпак и не сообразил вначале, что происходит. А вы знаете, я загадывала — кто будет встречать.

— Малеванный очень просил, чтобы доверили ему. «Я, — говорит, — провожал, я и встречу…»

Мария вспомнила «студента» в пригородном поезде, которым добиралась она до хутора Чижа. «Студент» провел ее почти до самого кордона — Чиж так и не заметил, что не одни они вышли к болоту, за которым уже другая страна.

Не исключалось, что Бес выкинет какой-либо из своих многочисленных фокусов, что хутор Чижа окажется западней — многое могло случиться в дороге. Потому и был Малеванный рядом, готовый в любую минуту прийти на помощь.

А попрощаться они не смогли — нельзя было. Просто в какие-то часы Мария почувствовала, что теперь она одна и рассчитывать может только на себя.

— Знаете, о чем я мечтала в комнате, отведенной мне милостью Мудрого в коттедже? О том, чтобы встретиться нам всем вместе: вы, я, Малеванный и еще другие товарищи, помогавшие мне в операции. Но, наверное, это невозможно…

— Почему же? — в шутку удивился полковник. — Закажем банкетный зал в лучшем ресторане города и объявим, что состоится банкет в честь возвращения из закордонного, вояжа капитана государственной безопасности Марии Григорьевны Шевчук. И Беса на банкет пригласим.

— Взяли его?

— Как только ты пересекла кордон.

— Погодите, дайте мне самой сообразить… Я думаю, что Юлий Макарович пытался скрыться вместе с казной Рена.

— Да, у этого бандита нюх тонкий. Он почувствовал, что дело идет к концу, и приготовился бежать. Как ты и предупреждала, хотел уйти в глубь страны. Его арестовали на вокзале. Только вот Серый, к сожалению, ушел…

— А Эра?

— Эра-Ванда, когда ей стало известно о гибели Мыколы, сама пришла к нам.

— Поломали жизнь девушке «лыцари»…

Мария сказала это с сожалением. Ей и в самом деле было жаль дивчину, судьба которой сложилась незадачливо и жестоко.

— Хочу выговор тебе вынести, — строго сказал полковник, — за самоуправство. Кто тебе разрешал стрелять в лесу? А если бы не ты положила тех двоих, а они тебя? Сама погибла бы и операцию сорвала. В первый раз ты проявила такую недисциплинированность…

И опять вспомнила Мария: осенний лес, тишина — и вдруг выстрел: валится как скошенный Мыкола, и она падает на тропу… Выходят двое: «Не стреляй, Мавка, нам Бес приказал его убрать…»

— Я ведь тоже живой человек, товарищ полковник. Столкнулась на узенькой дорожке с врагами, для которых убить кого-нибудь — раз плюнуть, был бы приказ проводника или референта. А с такими — один разговор…

— Так-то оно так, — покачал головой Коломиец, — но Бес, старый коршун, мог ведь и сообразить, что к чему.

— Виновата, товарищ полковник, — признала наконец Мария.

— Вот это лучше…

— А как себя чувствует та, настоящая Леся Чайка? — спросила Мария.

— Сейчас она на востоке страны. Мы посоветовали сменить место жительства после случайной встречи с Бесом.