Ганна явилась в райком, встала на комсомольский учет.

Труднее было решить проблему с жильем.

Бес прикидывал:

— Вам нужна такая квартира, где бы никто не смог контролировать, когда вы приходите и уходите, кто у вас бывает и по какому случаю. Всякие там углы у хозяек, комнатушки, которые сдают внаем, ни к чему.

— Неужели это так сложно? — наивно спросила Ганна. — Достаточно обратиться к маклеру, и он подыщет то, что требуется.

— Чему вас только учат в ваших закордонных разведшколах? — криво улыбнулся Бес. — Какие здесь, у Советов, маклеры?

Ганна поняла, что опять попала впросак, и не стала раздражать старика ненужными расспросами. Она, к сожалению, нередко делала такие мелкие ошибки, в основе которых было неполное представление о жизни, в которую она вошла с черного хода. А Юлий Макарович не упускал случая, чтобы не отметить ехидно тупость инструкторов, готовивших курьера к рейсу.

Он нашел идеальное решение квартирной проблемы. Город война пощадила, он остался почти нетронутым. Был город из тех областных центров, где только главная улица застроена двух- и трехэтажными каменными зданиями. Они казались островом среди многочисленных частных домов, выстроившихся в прямые, тихие улицы с тополями, с вишневыми и яблоневыми садами. По складу своей жизни обитатели этих домов как бы остановились на полпути между селом и городом. Многие из них работали на мелких предприятиях, имели рабочие профессии, но у себя дома, на своей усадьбе ревниво сохраняли сельский уклад.

На окраине города, на одной из таких улиц стоял небольшой домик, утонувший в саду. Дом этот принадлежал вдове врача, исчезнувшего в годы оккупации: то ли гитлеровцы его расстреляли, то ли он с ними сбежал. Во всяком случае, после возвращения Советской власти вдова, шустрая старушка лет шестидесяти, твердо придерживалась версии, что ее дорогой Гнат Трофимович Твердохлеб положил жизнь за правое дело в борьбе с ненавистными оккупантами. Близкие соседи, правда, кое-что знали, но вся истина была известна, пожалуй, только Юлию Макаровичу. А в то, что знал Бес, редко посвящался еще кто-нибудь.

У вдовы был сын, он работал в одной из центральных областей, и старушка давно собиралась к нему в гости, только вот не на кого было хату бросить. Это знали все соседи.

Но опять-таки им не было известно, что вдова эта в годы оккупации вместе с мужем своим, Гнатом Трофимовичем Твердохлебом, выдали гестапо двух советских десантников. Десантники были ранены в перестрелке с патрулем и ночью приползли к домику врача. В гестапо, после пыток, их расстреляли.

Но если этот факт не был известен соседям, то это не значит, что о нем не знал Юлий Макарович.

И когда однажды вечером к хозяйке дома пришел солидный, ранее незнакомый ей мужчина и доброжелательно посоветовал поскорее собираться в гости к сыну, а хату свою сдать в аренду, она без особой радости, но и без сопротивления приняла этот совет.

Тем более что доброжелатель подкрепил его пачкой ассигнаций и воспоминаниями о тех днях, когда расстреливали советских десантников, фамилий которых вдова не помнила, а он вот не забыл.

Мужчина сидел в густой тени — вдова экономила на электричестве, — и рассмотреть его лицо было трудно.

— А как же хозяйство, птица, садок? — заволновалась вдова.

— Здесь, — гость указал на деньги, — больше, чем стоит вся ваша рухлядь. Но кое-что продайте, и это будет нормально — нельзя ехать к сыну с пустыми руками, нужны деньги на билет, на гостинцы. А это, — он опять указал на ассигнации, — спрячьте и никому не звука. Соседям скажете, что оставляете дом на племянницу: мол, приехала она с учебы на работу, уничтожили фашисты всю ее родню, кроме вас, разумеется. Надо же где-то сиротинке прислонить голову…

— А у нее и в самом деле…

— Ага. Только если вы такая любопытная, то я еще могу вспомнить, как приходил Гнат Трофимович в гестапо со списком активистов, евреев и коммунистов…

— Ох, не надо! — побледнела вдова. — Я с радостью поеду к сыну, давно не видела, хочется внучат понянчить…

— Так-то лучше, — тяжело усмехнулся гость. Улыбался он странно: раздвигались губы, а лицо оставалось неподвижным, каменным.

Нет, это был не Юлий Макарович. Он бы никогда не сделал такой шаг — «показать» себя в работе. К вдове наведался один из его людей, которого отличал Бес за ум и хватку в сложных ситуациях, Мовчун.

— Дивчина к вам придет завтра, — сказал он.

— Неужто мне так быстро ехать? — всполошилась вдова.

— Зачем же? Поживите какое-то время вместе, познакомьте свою племянницу с соседями, соберите гостинцы — и в дорогу.

— Добре, все зроблю, як кажете, — торопливо заверила хозяйка.

— И вот еще, — сказал он уже с порога. — Если хоть кто-нибудь пронюхает…

— Я себе не враг.

— Нет, дослушайте. Если хоть кто-нибудь пронюхает, мы вас будем резать на тоненькие-тоненькие шма-точки; и даже если оживет Гнат Трофимович, склеить эти шматочки он не сможет…

От этих слов у женщины потемнело в глазах, и она уже почти не видела, как осторожно, оглядываясь, покинул пришелец ее хату.

…Так Галя Шеремет неожиданно обрела родственницу и стала почти полновластной владелицей уютного домика на окраине города.

Мудрый имел все основания быть довольным ходом разворачивающейся операции. По грепсам, теперь достаточно часто поступавшим с «земель», он ясно представлял ее картину.

Злата Гуляйвитер, использовав документы Ганны Божко, успешно перешла кордон.

Она разыскала сотню Буй-Тура и пересидела там время облав и активного розыска Ганны Божко: глупо надеяться, что чекисты не возьмут под наблюдение репатриантку из западной зоны оккупации.

Буй-Тур, как и было предусмотрено, связал агента с референтом службы безопасности Бесом.

Бес обеспечил превращение Златы из Ганны Божко в специалистку по культурно-просветительной работе Галину Шеремет.

У Галины Шеремет сейчас надежное «прикрытие», хорошая, открывающая определенные возможности работа, благополучно с жильем.

Связь с нею поддерживается через Беса. Существует еще один канал связи, но он надежно законсервирован, им разрешено воспользоваться только в аварийной ситуации.

Прошло уже много времени с начала операции. Нет, действительно нечего на бога обижаться, все пока шло хорошо.

Первый, подготовительный, этап можно считать завершенным.

Мудрый твердо придерживался правила, что как у хлебороба урожай зависит от того, как вспахано поле, так и в разведке успех операции обеспечивается работой на самой первой ее стадии. Если именно здесь все продумано и взвешено, то и дальше можно надеяться на хорошие результаты.

Мудрый имел обыкновение задерживаться по ночам в своем кабинете, чтобы в тишине, без суеты снова и снова все продумать, взвесить, попытаться предусмотреть развитие событий.

Сегодня поступило новое сообщение от Златы. Она была готова к активным действиям и даже поторапливала центральный провод. Из ее донесения явствовало, что удалось сколотить небольшую (шесть человек) группу из людей, частью рекомендованных Бесом, частью завербованных самой Златой. Группа энергичная, все проверены, готовы к работе. И помощницу Злата себе подобрала — некую Лесю Чайку, псевдо «Подолянка». Агент сообщала сведения о Подолянке, и Мудрый проверил их, они совпали с тем, что было известно.

Злата просила рассматривать Подолянку в качестве своего заместителя и доверять ей полностью.

Но полностью Мудрый не доверял даже себе. Он любил подчеркивать, что человек сам себе не хозяин, он завтра может вдруг выкинуть такой фокус, о котором вчера и не подумал бы.

Мудрый полностью доверял только мертвым — эти будут молчать, как бы их ни шевелили.

У Подолянки прошлое не вызывало сомнений, ее работа и собачья преданность Рену были известны. В свое время Рен даже просил дозволу уходить за кордон вместе с курьером, которого он обозначал псевдо «Подолянка» и «Мавка». Но не мешало выяснить, как жила Подолянка после гибели проводника. Известно, что девчата, лишенные своих кумиров, к жизни относятся байдуже и способны из-за этого равнодушия на любую пакость.