В ответ Нина беззвучно пошевелила губами.

Я выглянул из-за угла.

Вадим стоял в противоположном конце коридора и говорил о чем-то с напудренным толстяком в черной фрачной паре. Надо было переждать.

В это время в проходе показался кто-то из оркестрантов. Повернувшись к нему спиной, я загородил собой Нину. Мужчина прошел мимо и, хохотнув, пропел густым басом:

О, море в Гаграх! О, пальмы в Гаграх!

Кто вас увидел, не забудет никогда…

Голос стих за поворотом.

— Не бойся, все будет хорошо, — сказал я.

— Я не боюсь. — Страх в ее глазах и вправду исчез.

— Сейчас мы зайдем к Вадиму. Постарайся держаться так, будто ничего не случилось.

— Я постараюсь…

Дальнейшее происходило быстро и как будто не с нами, а с кем-то другим, за кем я наблюдал со стороны, не в силах ни помешать, ни помочь, ни что-либо изменить в происходящем.

Вадима мы застали укладывающим свою флейту в футляр — очевидно, его отпустили, — но, увидев нас, он отложил инструмент и, выслушав, повел лабиринтами переходов в зал, где перепоручил высокой седой женщине, которая после коротких переговоров пообещала посадить нас на приставные места сразу, как только начнется второе отделение. Вадим, в свою очередь, пообещал встретить нас после концерта, пожелал приятно провести время и, сославшись на строгость дирижера, удалился.

Минут пять мы мозолили глаза седовласой контролерше, а потом, улучив момент, сбежали и пустились в обратный путь по закулисным лабиринтам.

Плутая узкими коридорами, я лихорадочно соображал, что делать дальше, как предупредить своих, ведь они не знали, какой оборот приняли события. Дорога была каждая минута! К черту запреты, я готов был нарушить приказ и позвонить в розыск, да где сейчас найдешь телефон. И потом: попробуй растолкуй в двух словах, почему я считаю, что нельзя оставлять эту парочку без присмотра…

Вадима мы нагнали у самого выхода. Он мелькнул в проеме и захлопнул за собой дверь.

Счет пошел на секунды. Больше медлить было нельзя, надо было что-то решать. Я почти физически ощущал приближение развязки.

Приняв решение, я двинулся в конец коридора.

— Я с тобой! — Нина не отставала от меня ни на шаг.

— Ты останешься здесь, — как можно тверже сказал я.

Неизвестно было, во что выльется моя последняя попытка проникнуть в тайну смерти Кузнецова, но в любом случае я не имел права втягивать в это дело Нину.

— Сейчас ты найдешь телефон и позвонишь по номеру, который я тебе дам. Скажешь, кто ты, и передашь разговор, который мы слышали. — Я назвал номер. — Запомнила?

Она кивнула и отпустила мою руку.

— Повтори.

Нина повторила.

— После того как позвонишь, немедленно возвращайся домой и жди. Все, иди.

Я легонько подтолкнул ее в спину, выждал немного и открыл входную дверь.

Пока мы мотались по закоулкам «Юбилейного», наступила ночь. В небе осколком блюдца висела половинка луны. Высыпали звезды.

— Ну что, нашел своего флейтиста? — спросил дружинник.

— Нашел.

— А девушку где потерял?

— Сейчас выйдет, — ответил я, чтобы отвязаться, но Нина действительно вышла и остановилась рядом.

Выяснить, почему она это сделала, я не успел — со стоянки, мигая малиновыми фонарями, отъехала «Каравелла».

Я был не один, меня окружали люди — тысячи людей, готовых прийти на помощь, попроси я об этом, но последние отпущенные мне секунды уже истекли. Сейчас от моего решения зависела человеческая жизнь. В сравнении с этим доводом все остальные потеряли всякое значение.

Я миновал компанию таксистов и подбежал к крайней машине с шашечками на дверцах.

Из приборного щитка торчал ключ зажигания.

Я открыл дверцу и опустился на сиденье.

Шофер, подошедший следом, заглянул в кабину сквозь опущенное стекло.

— Вылазь, парень, машина занята.

Пришлось в нескольких словах обрисовать ему положение. Был, конечно, риск, что он не поверит, подтвердить свои слова мне было нечем, но он поверил — недостающие доказательства, как видно, компенсировало выражение моего лица. Не теряя времени, он сел за руль и включил зажигание.

— Куда?

— Давай-ка за той машиной. — Я показал на удалявшуюся «Каравеллу». — И как можно осторожней, — предупредил я, сам точно не представляя, что означает мое «осторожней».

Обернувшись, я мельком увидел, как к нам со всех ног бежит Нина. В ту же секунду взвыл двигатель, и, чиркнув крылом о багажник соседней машины, мы вылетели со стоянки.

22.07. Начал преследование. Объект — «Жигули» белого цвета. Государственный номерной знак 87–92.

«Каравелла» показалась сразу, лишь только мы свернули на бульвар.

Она шла на средней скорости, соблюдая правила, и на долю секунды во мне шевельнулось сомнение: стоило ли суетиться, чтобы догонять того, кто и не собирается убегать? Правда, мысль эта тотчас улетучилась — я знал, что один из сидевших в «Каравелле» убийца, а другой — его следующая, третья по счету жертва.

Выровняв скорость и перестроившись в левый ряд, таксист установил дистанцию и шел на безопасном расстоянии, пропустив впереди себя три легковушки. Сосредоточенный и невозмутимый, он вел машину, не делая попыток задавать вопросы.

Между передними сиденьями была вмонтирована портативная рация. Время от времени оттуда раздавался треск, и искаженный помехами голос запрашивал свободное такси. Наше было занято: чтобы погасить зеленый глазок, водитель еще у «Юбилейного» включил счетчик.

Четкого плана у меня не было — в подобных случаях действуют по обстановке. Не пытался я и анализировать подслушанный разговор. Достаточно того, что он вывел меня на преступника. Будь я повнимательней, это произошло бы намного раньше. Сейчас я видел все свои ошибки. И мелкие и крупные — всякие, но одной себе не прощу — список, переданный мне дежурным управления. Я штудировал его дважды, но, увлеченный стремительной сменой событий, совсем упустил из виду. Конечно, список не панацея, а совпадение фамилий еще не улика, и все-таки…

Теперь-то ясно, что отец Вадима и значившийся в списке Николай Петрович Юрковский — одно и то же лицо. «Заведующий отделением горбольницы», — уточнил я про себя, и это прозвучало как упрек, потому что опоздал со своим открытием на целых трое суток.

Помнится, Нина говорила, что Вадим, приезжая сюда, останавливается не у отца, а на даче, где у него аппаратура, коллекция пластинок, даже сауна есть. Значит, сейчас они едут туда, ведь он сказал, что хочет переодеться. Да, скорей всего так оно и есть — они едут на дачу…

Мы выскочили на ярко освещенный центральный проспект и пошли по прямой.

Во встречном потоке света стали отчетливо видны два силуэта на переднем сиденье «Каравеллы».

О чем они говорили? Обо мне? О Сергее?

Я вспомнил еще одну грубейшую свою ошибку — магазин «Канцтовары». Там я проворонил железное доказательство, не оставлявшее камня на камне от алиби преступника. Желудевый человечек. Продавщица сказала, что они давно проданы. Давно! Значит, он приехал не в понедельник, а много раньше, еще до пятнадцатого. Мне бы зацепиться за это слово… Да что вспоминать — задним умом кто не горазд?

Ничего, теперь он от меня не уйдет, как тогда, в Якорном, теперь он на крючке. Главное, не сплоховать, не попасться им на глаза…

— Я — «Океан»! Я — «Океан»! — протрещал вмонтированный между сиденьями аппарат. — Михалыч, ты свободен? Сообщи, где находишься».

Водитель, не глядя, протянул руку и поднес к лицу микрофон.

— «Океан»! «Океан»! Я занят. У меня заказ. — Михалыч отключил микрофон и снова невозмутимо уперся взглядом в дорогу.

Мы проезжали мимо расцвеченного огнями цирка, когда он сказал, показав пальцем в спину:

— За нами едет какая-то машина.

— Пусть едет. — На всякий случай я все же оглянулся.

Сзади, пристроившись нам в хвост, катила новенькая желтая «Лада».

— Вы давно ее заметили?

— От самого «Юбилейного», — ответил он.