Наступали быстрые тропические сумерки. Вторая пленка тоже кончилась.

Измученный жаждой, тяжелой головной болью, Бэзил полулежал в дверях, прислонившись виском к притолоке. Ноги деревенели. Он ждал, когда сжавшееся до раскаленного пятака солнце упадет за раскинувшийся внизу город и начнется атака.

Бэзил осторожно оглянулся. Мужчина, выдвинувшись к двери, смотрел на горизонт, тлеющий за черным теперь силуэтом ступы. Серое лицо выглядело измученным, на широкой ладони лежали сухие пальцы женщины.

Сырая прохлада наползала в мондоп.

— Полиция включит прожектор, ослепит и захватит вас, — сказал Бэзил сиплым голосом.

Оставалась надежда, что эти двое решатся на плен. Тогда еще все обойдется. Уголовники или террористы? Он старался не думать о возможной смерти... Почему им не делают никаких предложений? Чего молчат на той стороне?

На той стороне лейтенант Рикки Пхромчана, стоя пятью ступенями лестницы ниже монастырского двора, посматривал на часы и солнце, клонившееся к закату. Человек пятнадцать репортеров топтались перед оцеплением. Зевак в этот час почти не было. Десяток агентов, посланных в поддержку, Рикки погнал через заросли по круче блокировать Ват Дой Сутхеп с запада.

Непросто вышло с монахами. Настоятель предложил полиции удалиться. В пагодах играют в футбол, устраивают гулянья, судачат кумушки, врачуют знахари, бродят торговцы, а полиции приходить запрещается! В ответ Рикки заявил, что если полиция уйдет, преступник и преступница, а возможно — тоже заложница, застрянут в монастыре с захваченным иностранцем и год, и больше, пользуясь неприкосновенностью, а это чревато шумным политическим скандалом. Настоятель уступил нажиму, попросил только не вести боевых действий до заката. А там, сказал он, как хотите. Лейтенант и сам так хотел. Он ждал сумерек.

Когда Пхромчана и сержант Чудоч Уттамо приехали в монастырь, как раз началась стрельба. Втянувшийся в не свое дело и смекнувший это старший группы слежения за иностранцем с видимым удовольствием уступил инициативу, как он сказал, специалистам из центра.

Рикки приказал не отвечать на огонь злоумышленника, отогнавшего выстрелами двух агентов, которые попытались ворваться в мондоп. Прежде всего нельзя допустить, чтобы пострадал заложник, оказавшийся иностранным журналистом. Будь он местным писакой, тогда можно было бы и не обращать внимания... Поступить таким образом посоветовал старший группы слежения. Однако лейтенант распорядился не стрелять по другой причине: приказ полковника — живым бандита не брать! В перестрелке же тот мог израсходовать все патроны и, чего доброго, выйти с поднятыми руками среди бела дня, чтобы сдаться. А приказ надлежало выполнить чисто и незаметно.

Поначалу Рикки Пхромчана не чувствовал угрызений совести, ведь преступника все равно ждал один приговор: расстрел. Убить же в темноте сподручнее. Именно по этой причине не получила одобрения и подсказка сержанта Уттамо подтащить прожектор.

Стоя на узких, слизистых от испарения ступеньках каменной лестницы, Рикки и Чудоч ели суп, принесенный посыльным из ресторанчика у подножия горы.

Расселины затягивала темнота. Из них курился туман, заволакивая лестницу на высоте, где находилось оцепление. Кто-то из репортеров блеснул там вспышкой фотоаппарата.

Подошел старший группы слежения. Сглотнул слюну, ощутив аромат специй. Его люди сидели в засаде с полудня. Рикки и Чудоч обменялись взглядами. Сержант протянул старшему пачку сигарет.

— Спасибо, — сказал тот. Зажигалка у него была самая дешевая, закопченная у фитиля и жирная от просачивавшегося бензина.

Поднялся полицейский из нижнего оцепления. Он держал за локоть тщедушного человека в очках.

— Господин лейтенант, этот тип говорит, что желает сообщить нечто важное.

— Имя? — спросил злобно Рикки. Ему хотелось доесть суп в спокойной обстановке. Он и раньше, в армии, всегда злился перед боем. Потому что, в сущности, ничего глупее вооруженной драки на свете нет. Дело было не в объявившемся заявителе.

— Я журналист из Бангкока. Кхун Ченгпрадит... Мне известен иностранный заложник. Это русский журналист Бэзил Шемякин. Он мой друг. И я прошу сказать мне, господин лейтенант, что тут случилось?

— Ваш политический дружок, значит?

— Наше традиционное гостеприимство...

— Вышвырните его отсюда, — приказал Рикки полицейскому, — и больше никого не таскайте сюда из-за оцепления.

По рации, висевшей на груди старшего группы слежения, зазвучал сигнал вызова.

— Слушаю, господин комиссар, — сказал он.

— Где лейтенант из центра?

— Да, я слушаю, — ответил Рикки, отводя пиалу в сторону и наклоняясь к микрофону.

— Как обстановка? Ждете сумерек?

— Скоро начнем. Еще минут десять.

— Ладно. Я побуду в конторе... Удачи.

В сопровождении сержанта лейтенант поднялся на подворье пагоды. Осторожно двинулись к мондопу, очертания которого угадывались в фиолетовых сумерках. Небо мерцало первыми звездами.

В черном прямоугольнике двери можно было разглядеть застывшую на пороге фигуру заложника. И оба сразу заметили силуэт человека, который, перешагнув через него, сделал прыжок вперед и резко метнулся к ограде ступы.

Рикки не попал только потому, что преступник, запутавшись в брюках, которые, видно, обо что-то зацепились, споткнулся и упал на долю секунды раньше его выстрела. Чудоч, рассчитывая, что в случае неудачи начальника беглец рванется вперед, сделал одновременно выстрел с упреждением. Ясно было, что бандит не намерен сдаваться. Но почему не стрелял в ответ, а чуть приподнялся на корточки и застыл без движения?

Рикки сразу понял, что не попал. Бросился вперед, стараясь опередить агентов, уже вырвавшихся из-за ограды. Лейтенант должен был успеть прикончить этого человека.

И все же усердный Чудоч обогнал всех, с налета обрушился всем корпусом и прижал злоумышленника к каменным плитам двора.

Сразу вспыхнуло несколько фонариков, осветив преступника, который лежал лицом вверх. Это была женщина в разорванной мужской гуаябере и слишком просторных брюках. Правая нога неестественно подвернута. Сержант тихо охнул, хватая ртом воздух. Один из агентов нервно посмеивался — так бывает иногда, едва минует опасность.

— Баба, — констатировал старший группы слежения. — Отвлекала...

— Всем к мондопу! — крикнул Рикки.

— Птичка уже упорхнула, лейтенант, — доложил быстро вернувшийся старший группы. — Но вы не беспокойтесь, мои люди умеют работать, и командую ими я...

Он почувствовал: что-то непредвиденное произошло с этим специалистом из центра. Будучи старой лисицей, решил: я свое дело сделал, в чужое не суюсь. И выдернул шнур питания рации. Будем считать, что контакт пропал в суматохе, случайно. Когда его попросит этот лейтенант, он восстановит связь с комиссаром. Старший группы отвел взгляд на силуэт ступы и звездное небо.

— Пойду посмотрю, что там, в мондопе, — сказал он и застучал по плитам ботинками на кожаной подошве.

Иностранец, кажется, находился в полуобмороке. Незадачливый шпион, ставший заложником. Да и шпион ли?.. Однако подобные размышления не входили в компетенцию старшего группы. Его дело — беспристрастное донесение об этом бедолаге. Доклад о сбежавшем бандите — дело лейтенанта.

Снизу из расселины донеслись три выстрела, приглушенных туманом. Наверняка стреляли для очистки совести или от страха. Кому из оцепления хочется, чтобы вооруженный матерый рецидивист выскочил на него?..

— Господин Пхромчана, — сказала Типпарат, открыв глаза, — вы преследуете не того человека, вы преследуете жертву преступления...

— О чем вы говорите, госпожа Типпарат? Как вы оказались тут? Вы — заложница или соучастница? Это бандит погнал вас под пули?

— Господин Пхромчана, говорю: вы преследуете не преступника. Я... я...

— Вы оправдываете опасного бандита. Он убил людей, ограбил магазин. Втянул вас в грязное дело, подставил под наши выстрелы. Вы знаете, что Чудоч и я стреляли в вас? Почему вы в этой рубашке и этих брюках? Как вы чувствуете себя? У вас перелом ноги...