Но все происходило совсем не так, как предполагал, сидя в камере-одиночке, Моррис. Вся беда в том, что по погодным условиям не смог из Москвы вылететь самолет, на борту которого среди обычных пассажиров должен был находиться и агент английской разведки Джеральд Брук. Именно по этой причине и откладывался их обмен. И лишь через три дня, 24 октября, рано утром в его камере открылись двери и надзиратель сообщил, чтобы «семьдесят девятый» приготовился к выходу из тюрьмы. Вскоре за ним пришли Несколько офицеров-полицейских и охранники Скотленд-Ярда. Моррис отметил, что в этот раз на него даже не надели наручники, а надзиратель сам вынес все его вещи. На улице один из полицейских сообщил кому-то по рации, чтобы к ним подъехала машина. Каково же было удивление Морриса, когда из-за главного тюремного корпуса показался вполне приличный лимузин. Но еще больше удивился он, когда уже за воротами тюрьмы впереди них пристроился эскорт полицейских на мотоциклах, а позади — несколько автомобилей дорожной полиции. Под вой сирен вся эта кавалькада машин на большой скорости устремилась к центру города, а затем направилась в сторону аэропорта. Прохожие с удивлением провожали кортеж глазами, пытаясь вспомнить, какой заморский высокопоставленный гость должен был осчастливить Англию своим визитом, потому что никаких сообщений в прессе об этом ранее не было. В хвост кортежу пристраивались откуда-то вдруг появившиеся машины фоторепортеров. Они фотографировали таинственный лимузин и идущий впереди него эскорт мотоциклистов. Постовые полицейские на трассе пытались отсечь их машины и направить на другие улицы, чтобы не мешали процессии, но это было бесполезно: хваткие фоторепортеры и журналисты не реагировали на их сигналы.

Моррис через матовые стекла машины не мог понять, куда и по каким улицам его везут. Единственное, что его тревожило, почему нет рядом Леонтины? Где она сейчас? Он не ведал, что в это же самое время — в семь утра — из ворот тюрьмы Холлоуэй выехала такая же шумная процессия и мчалась она в том же направлении, но по другому маршруту. Встретились они на перекрытом для всех видов транспорта мосту через Темзу. При подъезде к нему машины на ходу перестроились, и вот уже два таинственных лимузина с матовыми окнами оказались в центре удвоенного полицейского эскорта и продолжили свой путь в направлении международного аэропорта Хитроу.

Не останавливаясь перед главным подъездом аэровокзала, где Крогеров поджидали уже сотни репортеров газет, радио и телевидения, полицейский эскорт подъехал к служебному входу. Находившиеся здесь сотрудники Скотленд-Ярда в штатском проводили Крогеров в специально подготовленную для них комнату. Но и там оказалась небольшая группа вездесущих журналистов, которые пытались взять интервью у Питера и Хелен, но полисмены решительно пресекали эти попытки.

Широко улыбаясь, к Моррису подошел заместитель министра внутренних дел.

— Ну как, мистер Крогер, работает наша лондонская полиция? — поинтересовался он.

— Прекрасно, если судить по тому, что была всего лишь одна вынужденная остановка на мосту через Темзу.

— Значит, вы всем довольны?

— Нет, не всем.

Заместитель министра с озабоченным, искренним лицом удивленно посмотрел на него, ожидая пояснений.

— У меня было одиннадцать толстых тетрадей с личными записями. Однако половину из них мне почему-то не вернули. Хотя в моих записях ничего криминального не было.

— Хорошо, мы дадим указание направить их на цензуру и поступим согласно закону. Скажите, мистер Крогер, вы знаете, что в вашем доме в Руислипе живет наш полисмен Дейв и что летом ему и его семье не бывает покоя от приезжающих в автобусах туристов?

Моррис и Леонтина отрицательно покачали головами.

— Дело в том, что ваш дом, называемый теперь «шпионским коттеджем», превратился в лондонскую достопримечательность. Дейв, когда начал кое-что перестраивать в нем, сделал любопытную находку. В частности, при рытье котлована под фонтанчик нашел под цветочной клумбой, на которой, между прочим, росла почему-то только одна роза…

— Да-да, эту розу посадила я ровно девять лет назад, — радостно перебила его Леонтина. — Скажите, пожалуйста, она жива еще?

— Не знаю, не знаю… А вот что касается клумбы, то под ней он нашел при рытье радиопередатчик «Мэрфи». Простите, мистер Крогер, но исключительно ради любопытства ответьте на один мой вопрос: на кого вы все-таки работали? На русских или поляков? — замминистра смотрел на него изучающе.

Моррис, просияв, загадочно улыбнулся и посмотрел на супругу. Та, шевельнув бровями, кивнула в сторону внимательно прислушивавшихся к их разговору двух джентльменов без фотоаппаратов и телекамер. Поняв, кто это такие, Моррис взял Леонтину за руку и сухо ответил:

— Поверьте, мы были всего-навсего коммерсантами и работали только на себя.

Заместитель министра улыбнулся:

— Но, согласитесь, такое профессиональное оборудование, которое было обнаружено в вашем доме, не применяет никто, кроме разведчиков.

— Что вы имеете в виду? — вмешалась Леонтина, которую стал раздражать этот явно затянувшийся разговор.

— Я имею в виду микропленки, микроточки, одна из которых при многократном увеличении оказалась написанной по-русски. Были также найдены мощные передатчики, специальная радиоантенна и еще кое-что. По-моему, любому непосвященному человеку понятно, что все это преследовало явно разведывательные цели. Вы-то сами как оцениваете это? Разве все это не похоже на шпионаж?

— Такой вопрос нам задается не впервые, — не колеблясь, ответил простодушно Моррис. — Но я ничего не знал об этой экипировке…

Заместитель министра с тяжелым вздохом взял из пачки сигарету:

— Служба безопасности, между прочим, проанализировала весь ваш разведывательный арсенал и пришла к выводу, что некоторые его составные имели клеймо, указывающее на их национальную принадлежность…

— И что из этого следует? — не дал ему договорить Моррис.

— Я не знаю, что из этого следует, но лично я убедился, что советская разведка вместе с вами и Гордоном Лонсдейлом осуществляла в Англии весьма дерзкие и отважные операции. Даже сама МИ-5 была теперь вынуждена признать, что поторопились они с вашим арестом…

Моррис хотел опять прервать его, но не сделал этого, заметив, как один из джентльменов условным жестом дал понять его собеседнику, что пора заканчивать разговор. Получив этот сигнал, заместитель министра поблагодарил Морриса и вежливо распрощался с ним и Леонтиной. После этого к ним подошли представители польского МИДа, и в сопровождении английских полицейских они вместе проследовали к выходу из здания аэровокзала. Почти до трапа самолета на поле аэродрома выстроились репортеры.

Это была довольно странная картина: пожилая пара, одетая по моде десятилетней давности, медленно продвигалась сквозь толпу людей — он совсем седой, немного сутулый, ведущий под руку немолодую уже женщину, которая тоже, как и он, стремилась не замечать сновавших вокруг репортеров и не отвечать на их вопросы. «Теперь только бы поскорее войти в салон самолета», — думал Моррис, стараясь идти как можно быстрее. Но вот наконец и трап. Под фотовспышки ламп они поднялись по трапу, и если Моррис сразу скрылся в самолете, то Леонтина остановилась на последней ступеньке, окинула взглядом толпу провожавших и, прощально помахав им рукой, вошла в салон. Ей тоже очень хотелось побыть одной и отдохнуть хоть немного после всей этой суеты и шума, начавшегося с раннего утра первого дня свободы. Но — увы! В салоне тоже оказалась небольшая группа репортеров, у которых не было польских виз, но имелись билеты до Варшавы и на обратный путь до Лондона. Журналисты вели себя так же назойливо, как и на земле: они просили Крогеров дать автографы, пытались вовлечь в разговор и взять интервью, ради чего они и летели с ними в Польшу. Но находившиеся в самолете польские полицейские выпроваживали их в туристический салон, в который им были проданы билеты.

Когда английский авиалайнер приземлился в Варшаве, журналисты и фоторепортеры, которые не имели права без виз покидать самолет, снова ворвались в салон первого класса. И только теперь, почувствовав настоящую свободу, Леонтина согласилась на короткое интервью.