Цветочный магазин с густым букетом запахов и яркой палитрой. Фруктовая лавка со своим пиршеством красок и ароматом, вобравшим в себя всю свежесть садов, плантаций и фруктовых рощ.
По-видимому, Этьен позавтракал второпях, потому что решил зайти во фруктовую лавку поблизости от причала Сомали.
Он незаметно и зорко огляделся перед тем, как переступить порог лавки.
22
Ящик, похожий на дощатый домик. Подъемный кран снял с платформы, на борту которой эмблема германских железных дорог, этот ящик и понес его к краю пристани. Грузчик отцепил стропы и накинул их на крюк другого крана, который приводила в действие корабельная лебедка.
Погрузкой командовал стивидор Маурицио, мужчина атлетического сложения. За его выразительными жестами следили и крановщик, и лебедчик, и все грузчики.
С палубы на пристань кто-то крикнул по-немецки:
— Предупредите их, лейтенант Хюбнер: если погрузят до обеда — получат премию!
Баронтини подмигнул крановщику, и тот понимающе кивнул ему. Поднося ящик к проему трюма, крановщик резко бросил его вниз, на палубу. Ящик разбился, из-под дощатой обшивки показалось нечто не сельскохозяйственное — башни легкого танка с дулом орудия.
Ругань, крики, визг лебедки.
— Немедленно вызвать капитана! — закричал по-немецки тот, кто отдавал приказы лейтенанту Хюбнеру.
Баронтини стремглав понесся к трапу и ворвался в каюту к капитану:
— Вас требуют немцы!
— Что случилось?
— Ящик разбили.
Капитан выбежал из каюты и захлопнул дверь. Слышно было, как он стремительно поднялся по железному трапу.
Баронтини подождал, своим ключом открыл дверь в каюту и вошел в нее…
Грузчики уже накрывали разбитый ящик брезентом.
— Это саботаж! — кричал капитан на Маурицио. — Вас всех будет судить военный трибунал!
Крановщик кричал лейтенанту Хюбнеру:
— А что указано в вашей накладной? Фальшивый вес!
Баронтини, который успел отдышаться после беготни по трапу, стоял на палубе и показывал капитану накладную:
— Груз-то весит шесть тонн! При чем здесь стивидор, крановщик? Мы составим акт.
Капитан протянул накладную немцу, тот что-то сказал вполголоса и махнул рукой, подавая команду к дальнейшей погрузке…
«Патрию» погрузили до срока, и как можно было разойтись, не посидев своей компанией, не спрыснув премию, выданную немцами?
Лампа освещает комнату на задах фруктовой лавки, все заставлено ящиками, корзинами, лукошками с фруктами. На стене, по обеим сторонам олеографии, изображающей апельсиновую рощу, висят гитара и мандолина.
За столом Маурицио и его гости: помощник капитана «Патрии» Атэо Баронтини, по прозвищу Блудный Сын, крановщик, два докера — долговязый и одноглазый.
Из лавки, освещенной ярким дневным светом, вошла Эрминия; она принесла корзинку с фруктами и подсела к столу.
— Эта граппа покрепче виски, — похвалил крановщик. — За вас, синьора!
Эрминия выхватила у Маурицио, стакан, до краев налитый виноградной водкой, торопливо перекрестилась, выпила одним духом и звонко рассмеялась.
Маурицио потянулся к мандолине, долговязый докер взял гитару и принялся ее настраивать. Маурицио затянул песню «Голубка то сядет, то взлетит». Он пел, прижимая ручищи к груди, отчаянно жестикулируя, пел высоким проникновенным тенором, хотя к его внешности больше подошел бы бас.
Он смотрел на Эрминию влюбленными глазами, а говорил заискивающим тоном:
— Эрминия, сегодня же необычный день! У нас новый гость. И какой! Если бы он только захотел… Он мог быть не помощником капитана, а капитаном. И не на вонючей «Патрии», а на… «Куин Элизабет»!!! Да что там «Куин Элизабет»… Он мог бы командовать всем итальянским флотом… — Эрминия выразительно поглядела на Маурицио, тот умолк на полуслове, но быстро вернул себе словоохотливость. — Знаешь, кто его отец? Ты слышала про верфи, пристани, суда Баронтини? Вот он чей сын!
— Блудный сын, — поправил Баронтини.
— А он плюнул на все верфи и плавает на «Патрии», потому что он настоящий моряк!
— Без него мы бы сегодня с молотилками не управились, — сказал одноглазый, потирая руки.
— Думаете, не знаю, что в этих ящиках? — Эрминия рассмеялась.
— Остается только удивляться, — подал голос Баронтини, — как испанские крестьяне ухитрялись раньше убирать свой урожай без этих машин?!
— Лучше бы вы Франко большой гроб послали, — сказала Эрминия.
Компания рассмеялась, а Маурицио вновь заискивающе посмотрел на Эрминию:
— Ради твоего знакомства с синьором Баронтини!
Эрминия отрицательно покачала головой. Маурицио оглянулся, ища сочувствия у собутыльников, и сказал:
— В такие минуты я жалею, что не принял приглашения генерала Нобиле и не улетел с ним на Северный полюс.
— Очень нужен белым медведям захудалый лейтенант пехоты, — прыснула Эрминия.
— Если бы я поддакивал фашистам, меня давно бы сделали капитаном…
— А я удивлена, как тебе удалось с таким длинным языком и с такими легкими мыслями дослужиться до лейтенанта…
— Эрминия, можешь меня разжаловать в рядовые, но сжалься над гостями!
Эрминия погрозила Маурицио пальцем и достала бутыль.
Маурицио разлил граппу, порылся в бумажнике, достал фотографию и протянул ее Баронтини:
— Синьор, если у «Патрии» будет стоянка в Альмерии, разыщите там стариков Амансио, привезите мальчишку.
Маурицио не заметил, как вошла Эрминия. Она слышала последние слова Маурицио и с нежностью смотрела на него.
Новый звонок вызвал ее в лавку…
На звонок Этьена вышла полнотелая, веселоглазая, миловидная женщина. На щеках у нее нежный пушок, как на персиках, которыми она торгует; пухлые губы, казалось, подкрашены гранатовым соком; глаза походят на две большие иссиня-черные виноградины.
Лавочница приветливо улыбнулась и спросила с дежурной вежливостью:
— Чем могу служить почтенному синьору?
Он с удовольствием посмотрел на Эрминию и приветливо кивнул. Его появление — полная для нее неожиданность. И такое самообладание, такая естественность тона!
Дверь в заднюю комнату за прилавком приоткрыта, оттуда доносятся мужские голоса, табачный дым пробивается сквозь сгущенный аромат плодов. Позванивают стаканы, слышатся отголоски жаркого спора. Легко догадаться, что там угощаются на славу.
«Вот не повезло!..»
Только он собрался что-то сказать Эрминии под шум, доносящийся из-за загородки, как там все стихло. Теперь следовало выждать, когда там снова начнется галдеж. А пока он спросил:
— Самый хороший виноград?
— Рекомендую «слезы мадонны». Только вчера привезли. Более сочный виноград под небом Италии еще не родился.
Эрминия говорит сущую правду: овальные розовые виноградины налиты густым сладким соком. Но Этьен выжидает, когда можно будет начать деловой разговор, а потому капризничает:
— Кисти какие-то жидкие… А в том ящике?
— «Голова негра». Только полюбуйтесь! Каждая ягода — величиной с мелкую сливу.
Эрминия снова говорит правду: бронзовые и темно-фиолетовые ягоды на редкость крупны.
— А что у вас в крайнем ящике? «Золотая самандра»?
— Да, синьор, этот самый сорт…
«Этот самый сорт у нас в Средней Азии называют «дамские пальчики», — вспомнил Этьен, а вслух сказал;
— Смешайте все три сорта. Килограмма полтора.
Она взвесила кулек, получила деньги, лукаво улыбнулась, отсчитывая сдачу, и пригласила покупателя заходить.
— Благодарю, синьора. Я помню дорогу в вашу лавку. Как-нибудь загляну еще. — Он нагнулся к весам и, так как в задней комнате снова загалдели, спросил шепотом: — Сегодня?
— Сегодня после четырех. Будет свежий товар.
Он поспешил ретироваться, пока его не увидел никто из сидевших за перегородкой.
23
Этьен свернул на приморский бульвар, прошел мимо маяка до причала Пароди, сел на скамейку под платаном и раскрыл книжку, а ненужный кулек с виноградом положил рядом на скамью.
