– А теперь как это будет выглядеть слитно под музыку.

Снова сменили диспозицию, Вагнер гибко прогнулся, но не лег на его руку, и сейчас Ротгер особенно ясно это понял – Магнус не только держал баланс, он делал это полностью сам. Его не нужно было нести, ему не нужна была традиционная поддержка от партнера.

Музыка была сложной, Ротгер был готов к этому, а вот будет ли готов Магнус. Взять связку под счет и с объяснением это все же не то, что пройти вариацию с первого раза. Ротгер рисковал очень многим, угрожая продемонстрировать несовершенство владельца школы, пусть и в женской партии, которую тот имел полное право не знать даже в общих чертах.

Но Магнус танцевал, как рукой писал. Он ловил каждый намек, и блаженно откинутая голова и прикрытые глаза, и обостренное чувство партнера, и легко, едва заметно сжимающаяся на поворотах в его руке ладонь, все говорило Ротгеру, что Магнус Вагнер не даром ест свой хлеб и свое масло. Широкоплечий, с рельефной спиной и вздувшимися венами на шее, Магнус Вагнер кружился в его руках, словно ажурный мотылек, не имеющий собственного веса. Ротгер точно знал, что ни одна девушка из его класса не могла бы быть такой чуткой и такой послушной, и ни одна не попадала бы с ним так точно в синкопу музыки. К концу вариации Ротгер понял, что Магнус с легкостью мог бы пройти этот рисунок один, в идеальном прогибе и без партнера.

Ротгер остановился, повернул голову к курсантам. Давно он не видел такого благоговейного почтения на лицах. Да, раньше мейстер был один, теперь они видели, как работают сразу двое.

Магнус продолжал стоять, замерев, демонстрируя точку и откинув корпус далеко назад, словно бабочка свела крылья в линию. Ротгер увидел закушенный рот, ощутил окаменевшие на его руке пальцы и поспешил поставить Вагнера ровно, и скорее ощутил, чем услышал облегченный выдох. Магнус церемонно поклонился ему, щелкнул каблуками и развернулся, выхватил свой пиджак из рук курсанта. Едва заметно, видимо только наметанному глазу тренера, припадая на левую ногу. Он не оглянулся, выходя, а Ротгер смотрел ему в спину, словно буквы на ней хотел прочитать.

– Итак, кто продемонстрирует то же самое медленно под счет? А я посмотрю.

Он нажал кнопку на магнитофоне, сел на скамейку и вдруг увидел, что Магнус никуда не ушел. Он стоял в дверях, стиснув пальцы на косяке, и смотрел на него так, словно не видел несколько столетий, словно между ними была по меньшей мере сотня миль и тысячи и тьмы чужих войск. Он сжал руку в кулак, но ладонь все еще ощущала спину Магнуса Вагнера, не нуждающуюся в поддержке.

Отпустив курсантов, Ротгер Майер расстегнул корсет и вдохнул, словно впервые. Встал перед зеркалом, прогнулся, нашел баланс, шагнул назад, пробуя на зуб партию партнерши. Взгляд Магнуса до сих пор словно тащил его по ледяным торосам и обломкам скал на рифы. Он пошел из класса. Выключил свет и услышал голоса курсантов, выходящих из раздевалок. Он остановился за дверями, не желая встречаться с ними. И вдруг понял, что они рассказывают друг другу его историю. Вся его жизнь неожиданно оказалась сложена из обрывков фраз, коротких рваных слов и легкомысленных усмешек.

– Да это же хозяин школы, – девичий смешок, – А ты думал..?

– Я не стал бы работать с ним после этого. Да еще вот так.

– Ну а он, судя по всему, поумнее тебя, – дружный хохот.

– Но это же ужасно, так поступить с другом!

– А Майер не простил.

– А смотрит, как… – смущенная заминка.

– Он часто приходит, – вжикнула молния, – Стоит в дверях и смотрит, словно голодный на хлеб.

– А камеры?

– Ну, видимо, не устраивают его камеры.

– Майер? Не видит. Вагнер ходит, как привидение. Постоит и исчезнет неслышно.

– Я тоже думал, у него травма, танцевать не может больше, а он вон как…

– Лучше Майера, – фыркнул кто-то.

Ротгер прикусил щеку. Вот и устроил показательные выступления.

– Не лучше, – произнесла одна из девушек, – Никто не лучше Майера. Майер все чище делает, он текст ногами произносит так, что читать можно.

Ротгер Майер с облегчением криво улыбнулся. Его наука не только в ногах, но и в глазах. Не всем дано чисто танцевать, но ведь кто-то должен судить конкурсы, отбирать составы.

– Так вот почему Печатник! – кого-то осенило, кто-то только что открыл для себя смысл прозвания мейстера.

– А Вагнер словно от руки пишет – бегло, чисто, но не печатно.

– Да у него обе стопы переломаны, – бросил кто-то, – Все мелкие косточки, откуда четкости взяться. Потому и не танцует.

Ротгер замер. Переломаны стопы, где формируется почерк танцора. Легкость, с какой Магнус проходил раз за разом сложный фокстрот, обе партии, медленно, с повторами, беглость, с которой он протанцевал конкурсные минуты с синкопами. И сам держал спину. А еще и его поддерживал.

– А мне нравится его почерк! – рассмеялась одна из курсанток.

– А Майер красивый, – они завернули за угол, голоса стихли.

Ротгер переоделся в своей собственной уборной. Как мейстеру, ему полагалась эту комната с душем, а старый диван он привез из дома. Уборная выглядела гораздо более жилой, чем его квартира. Дома у Ротгера было очень чисто и очень пусто. Это нравилось женщинам. А уборная была завалена дисками, обувью и инструментами для ее починки, колодками, спортивными мазями и таблетками. В углу на высоком комоде стояла печатная машинка, кажется одна из первых в мире, раритетная, под стеклянным колпаком. На заправленном в нее листе толстой кремовой бумаги стояли подписи его друзей и напутственные слова. И подпись Вагнера там была, он так и не решился перекрутить печатный вал, чтобы убрать автограф Магнуса, боясь сломать механизм. Это был дорогой подарок, но Ротгер не знал его истории. Дома машинка неизменно вызывала острый интерес и неуместные вопросы, так что едва получив собственную раздевалку и статус мейстера, Ротгер перенес свою первую награду сюда. Здесь никто не спрашивал, что это такое.

Ротгер привычно взял ключи с гвоздя, застегнул куртку и пошел по лестнице вниз. Магнус, непрощённый. И сил нет злиться, и простить нельзя. И забыть не получается. Вот и жизнь прошла. У него спина, у Вагнера ноги сломаны, а они за двадцать пять лет не сказали друг другу ни слова. Как голодный на хлеб. Как привидение. Как от руки пишет…

Позднее него из школы уходил только Вагнер, да и то не всегда. Он привычно набрал код и поставил здание на сигнализацию. Вышел на крыльцо, нажал кнопки брелока и завел машину, включил подогрев сиденья. Пока запирал дверь на два замка, двигатель прогрелся и спинка кресла стала теплой и безопасной. Да, дома никто не ждет, но может быть, пара набранных номеров скрасит его существование.

Магнус Вагнер смотрел сверху, как Ротгер, такой же красивый, как в молодости, с легкой проседью в черных волосах, заводит машину, запирает дверь. Магнус знал свое здание почти как часть самого себя, он научился замирать в тот момент, когда Ротгер ставит объект на сигнализацию. Ротгер Майер, Печатник Майер, просто лучший. В темноте глянцево светлели гладкие бока кубков в витрине. На половине было имя Ротгера. На второй половине – его имя. Магнус дождался, пока Ротгер сядет в машину и уедет, отошел от окна и нажал единичку на телефоне. Автонабор соединил его с охранным агентством.

– Добрый вечер, фройляйн. Магнус Вагнер, школа танцев в Политическом тупике. Пожалуйста, снимите с охраны, я в здании.

Мужчина в черном костюме вышел из поезда на вокзале Магдебурга. В руках у него был черный портфель, на плечи накинут черный плащ. Серьезный, солидный человек, вероятно, сотрудник похоронного бюро. Сверился с адресом на черной карточке и с картой. Карта не была черной, обыкновенная туристическая карта. Он остановил такси.

Через полчаса черный господин вышел из машины перед многоэтажным домом на Штербенштрассе. Еще раз уточнил по карточке адрес, запрокинул голову, глядя на здание снизу вверх. Потом он вошел в подъезд. Не выпуская карточки из рук и даже почти не отрывая от нее глаз, черный господин прошел к лифту и поднялся на самый верх. На площадке ему пришлось поискать нужную дверь, она оказалась обычной и обшарпанной. Черный господин накинул на голову капюшон черного плаща и нажал кнопку звонка. Несколько минут он стоял перед закрытой дверью, напряженно уставившись на карточку.