– Но как он мог уволить меня?! За что?

Весь бар внимал Стефану.

– Мы так хорошо понимали друг друга!..

Пивная снова зашлась хохотом.

– Видели мы, как вы понимали! Сколько пари ты разрушил, Стефан, когда догадался, кому на самом деле надо везти цветы!

– Это не я, – Стефан вытер лоб салфеткой, – Это ангел написал записку.

Стекла зазвенели от хохота. Кто-то подавился пивом, не вовремя отхлебнув. Пилот Бауман, которого даже слегка оживленным никогда не видели, утирал слезы от смеха.

– Ты заставил ангела написать записку! – пивовар Штольц покачал головой, – Да ты талант, Стефан. Тебе цены нет.

– Да уж, чего нет, того нет, – понурился Стефан.

– Ангел прав, – сказал Рейнхард, – У него теперь молодая жена. Неужели ты не сделал бы того же?

– Но я-то тут причем? Мало ли у кого жена. Никто же не увольняет из-за этого человека. Это не по закону.

Бар затих. Стефан понял, что что-то не то сказал.

– Я не то хотел сказать, – пробормотал он.

– Ты не то хотел сказать, Стефан Фальк, – с нажимом повторил пивовар Штольц.

Стефан вздохнул и, кажется, немного протрезвел. К нему тут же были пододвинуты несколько кружек пива и он с облегчением уткнулся в одну, снимая неловкость.

– А что я теперь буду делать…? – беспомощно спросил он.

Бар снова грянул хохотом. Стефан озирался, не понимая, чем вызвана такая реакция.

– Что смешного я сказал? Я остался на улице без заработка, а надо мной потешаются, словно на ярмарке! И всей моей вины только то, что ангел решил жениться, и я теперь недостаточно хорош.

– Уве, отнеси ему это, – пивовар Штольц поставил на стойку рюмку крепкой анисовой настойки.

– Он же пьет пиво, – резонно возразил Уве.

– Именно, – кивнул Штольц, – Утром у него будет такое похмелье, что ему будет не до того, чтобы убиваться.

Уве понемногу начал постигать мудрость своего отца. Он отнес рюмку и поставил ее перед Стефаном. Фальк опрокинул ее и поморщился.

– Эй, парни! – крикнул Штольц и пивная затихла, – Кто в молодости развозил молоко у ангела?

Стефан Фальк ошеломленно огляделся кругом – он сидел в лесу поднятых рук. Половина дееспособных мужчин города сидела, ухмыляясь и задрав руки. Все начинали свою трудовую карьеру в молочне ангела.

– Был ли кто-то уволен иначе, чем Стефан?

– Мм… Я был, – неожиданно произнес Эрвин Краузе.

– Ты?! – все повернулись к нему, никто явно не знал таких деталей биографии адвоката.

– Да, я был уволен без выходного пособия. У меня молоко в руках кисло, – признался Краузе.

Все снова засмеялись с облегчением.

– Я даже не знал, что ты служил у ангела, – прошептал аптекарь Мюллер.

– Это только неделю продлилось, – так же шепотом ответил Краузе.

Пилот Бауман озвучил общую мысль:

– А кто теперь будет развозить молоко, уже известно?

– Можно предположить, что один из кузенов Эльке или ее младший брат.

– А разве Лукас Нойманн уже получил водительские права?

– Аккурат в день своего рождения, – кивнул инструктор Келлер, – На редкость смышленый парнишка, такой же вертлявый, как Эльке.

– Эй, осторожнее, герр Келлер, вы говорите о фрау ангел.

– Прошу прощения, но на мой взгляд, это характеризует его с наилучшей стороны. Бесподобно водит, я уже на втором занятии с ним спал.

Пивная недобро затихла. Келлер поставил кружку на стол, обернулся и вдруг неприлично захохотал.

– С ума сошли! Я мог поспать, пока он занимался на площадке, и не бояться, что он разобьет машину!

– Сошли не сошли, а ты следи за языком, Келлер, – буркнул герр Ланге.

– Будто ты меня не знаешь, – ухмыльнулся инструктор.

Вздох облегчения пронесся по бару, в самом деле, кто же не знает инструктора Келлера, которому никогда не позволяют заниматься с девушками во избежание неловкостей; который все еще не женат, потому что ни одной честной девушке гуляка не нужен, а нечестная девушка не нужна ему самому; который не пропустил в жизни ни одной юбки даже там, где девушки ходят в брюках.

– Так он заранее все продумал, этот Лукас? – спросил Ланге.

– Судя по всему да, у него было время подготовиться, пока длилась помолвка, – сказал адвокат Краузе.

– И он уже умел водить, когда пришел учиться?

– Не знаю, кто натаскивал мальчишку Нойманна до меня, но уже на втором занятии я мог выйти из машины и читать газету, пока он выполнял повороты на площадке! Кто-нибудь знает?

– Я его учил, – неожиданно сказал Готфрид.

Все посмотрели на Готфрида. Никто не ожидал, что он стал бы этим заниматься.

– Погоди, а он тебе что? – спросил Ланге, – Откуда у младшего Нойманна деньги?

– Не было у него никаких денег, – ответил Готфрид, – Он носил цветы.

Пивная затихла. Раскручивалась интрига такой величины, что безмолвие установилось, как в церкви.

– Какие цветы? – вкрадчиво спросил Рейнхард.

– Я попросил его приносить от тебя цветы Марике.

– От меня?! Да я в жизни не послал Марике ни одного цветка!

Готфрид хмыкнул в свой бокал.

– Да, и я сделал это за тебя.

Кружка Рейнхарда с грохотом опустилась на стол, пиво выплеснулось.

– Кто тебя просил?! – прошипел он, как рассерженный кот, вскочил и пулей вылетел из пивной.

Готфрид вздохнул и покачал головой, развел руками, иронично усмехаясь, обвел взглядом бар, как будто прося прощения у окружающих. Допил пиво, встал, поигрывая ключами от машины в руке, и пошел к выходу.

Гроза пронеслась мимо. Все с облегчением выдохнули и снова вернулись к разговорам.

– А кто вел расходные книги в молочне? – спросил бакалейщик Кляйн.

– Я и вел, – ответил Стефан, – И уверяю, я их вел очень тщательно.

– Какие статьи в книгах ангела, Стефан?

– Сколько молока израсходовано на сыр и масло, – с готовностью отвечал Стефан, – Какие суммы выручены, что приобретено. Расходы на автомобиль, бензин, счета за электричество. Закупки. Налоги. Выплаты по закладным.

– А закупки ангел делал сам?

– Нет, – Стефан показал головой, – Закупками тоже занимался я. До последнего пфеннинга.

– Завтра я приду в молочню и посмотрю на расходные книги, – Кляйн поставил кружку на стол, – И если они меня устроят, я предложу тебе место помощника.

Стефан ахнул. Такого поворота он не ожидал. Он сидел молча так долго, что все занялись своими разговорами и перестали обращать на него внимание. Когда публика начала расходиться, Уве вернулся за стойку, а Штольц с бутылкой анисовки подсел за столик к аптекарю и адвокату, Стефан Фальк встал со своего места и расплатился с Уве новенькими купюрами из перехваченной резинкой пачки, которую утром ангел оставил ему на столе в кухне.

– То есть получается, что все знали, что так будет, кроме меня? – спросил Стефан.

– Почаще держи глаза открытыми, Стефан Фальк, – пивовар Штольц налили еще одну рюмку настойки и подвинул к нему, – За счет заведения.

Ринальдо Эспозито, персональный инквизитор барона Субботы, позвонил в обшарпанную дверь своего подопечного в Магдебурге и прислонился к косяку. В руках у него была коробка от туфель, в которой что-то билось, и пачка бумаг, перевязанная веревкой крест-накрест. Когда дверь открылась, он уже почти что задремал, что, конечно, было крайне неразумно перед дверью барона.

Фальчион больно ударил Самди по ногам, когда каноник обернулся закрыть за собой дверь и свалил свою поклажу прямо на пол.

– Что это?

– Доносы. Поцелуй меня.

– А почему так много? Или это все на меня?

– Нет, не все. Хочешь, я тебе их почитаю?

– А в коробке что?

– Смерть, – зевнул Эспозито и Самди шарахнулся к стене, – Да не твоя, твою тебе принесет Легба.

– Никогда не открою ему больше дверь, – пробормотал Самди.

– Кстати, как открываются твои двери? – спросил Эспозито, проходя в кухню.

– Руками.

– А если я приду, когда тебя не будет дома?

– Для тебя я всегда дома, – усмехнулся Самди, – А когда меня нет дома, эта дверь открыта. Она закрывается только изнутри.