С того дня Стефан аккуратно оставлял пакет с гвоздикой на крыльце Эльке Нойманн, а ангел безупречно выполнял свою работу. Ни разу Стефан не остановился на лишнюю минуту у дома Нойманнов, чтобы посмотреть, не выйдет ли Эльке забрать пакет. А ангела, похоже, совершенно не интересовало отсутствие склонности к Эльке у Стефана. Ангел вообще многого не понимал. Может быть, и правда следует поговорить с патером Юргеном. Какая может быть Эльке Нойманн, когда на свете есть Урсула Кляйн, и как можно не понимать этого?

Однажды утром, когда Стефан ставил пакет на крыльцо Нойманнов, дверь вдруг приоткрылась и из нее был вытолкнут пакет с чистой молочной бутылкой, из горлышка которой торчала масляно-желтая гвоздика. Стефан тяжело вздохнул и забрал пакет. Он поспешно вернулся в фургон и поставил полученный пакет на сиденье рядом с собой. Хорошо хоть Эльке не вышла на крыльцо, и ему не пришлось с ней столкнуться нос к носу. Деликатности ей хватило, чтобы просто подтолкнуть пакет и быстро прикрыть дверь. Но в супружестве такой подход не помощник.

С тяжелым сердцем Стефан приехал домой и поставил желтую гвоздику в молочной бутылке посреди стола.

Всю ночь Стефан ворочался в постели и не мог заснуть. Он слышал, как ангел слетел с потолочной балки и в глухой ночи, когда люди еще спят, принялся за утреннюю дойку. Он слышал, как шуршали крылья, и ангел напевал какую-то веселую мелодию и иногда посвистывал. Слышал, как громыхали тяжелые бидоны, как звякали бутылки, как ангел включал насос и начисто отмывал пол в молочне, убирал ведра и носил поддоны в фургон. Когда рассвело, Стефан услышал, как ангел наливает и ставит на огонь чайник, звенит посудой в кухне. А потом ангел взлетел и крепко свернулся в тугую гильзу под крышей. Тогда он встал и пошел пить кофе.

Посреди стола в банке от мармелада стоял большой букет алых гвоздик, обмотанный шпагатом так же туго, как ангел в своих крыльях. На петельке из шнура висел маленький белый листок. Стефан повернул его и прочитал «Эльке Нойманн, выходи за меня. Ангел»

Стефан кинулся назад, в холодную молочню, где на несущей балке под крышей вниз головой висел ангел, туго завернутый в кокон из своих жестких крыльев. Запрокинув лицо, он вглядывался, пока не различил в складках крыльев масляно желтеющую гвоздику.

Ротгер присел на краешек скамейки и положил руку на крышку магнитофона. Пары заканчивали разминку. Он сам никогда не разминался, и в любой свободный момент предпочитал сесть, чтобы не трудить попусту связки. Косточки корсета давили на ребра, не давая сгибаться. Он знал, что его корсет служит вечным предметом сплетен для курсантов, но никогда не комментировал, не объяснял, и никогда не расстегивал рубашку. Рельеф костей корсета на ощупь знала каждая пара рук – Ротгер стоял в паре с каждым учеником и с каждой ученицей, и с ним никогда не проходил фокус под названием «со мной – прекрасно». Его задачей было не сгладить их промахи, а напротив, безжалостно высветить все недоработки. Он знал, что его боятся и не любят, и знал, что его не за что любить. Ни одна девушка не влюблена в него, ни один парень не пригласит его выпить пива после урока. Конечно, ему было все равно. Все люди, которые когда-то не были ему безразличны, так или иначе оставили его.

Он нажал кнопку и встал. Заложил руки за спину, дождался, пока все остановятся и посмотрят на него.

– Итак, господа, кто расскажет мне про фокстрот?

Ротгер знал по именам всех своих курсантов, но предпочитал никак не называть их. Он внимательно выслушал ответы.

Краем глаза Ротгер увидел силуэт в дверях. Вагнер. Точеная фигура, небрежно прислонившаяся к косяку. Он отвел глаза. Вагнер не был ему интересен. Пришел, так пусть смотрит. Все-таки он владелец школы. У него камеры в каждом классе, так какая разница, глядит ли он в монитор слежения, или соизволил спуститься вниз. Имеет право.

Ротгер никогда не произносил никаких оценок, ни хорошо, ни плохо, ничего не имело значения. Он спрашивал и слушал ответы, но никогда не поправлял и не дополнял их. Курсанты сами знали, хорошо они отвечают или дурно.

– Пожалуйста, все ранее выученные связки, – сказал он и снова вернулся к магнитофону.

Никогда не стоял, когда можно было сидеть, и никогда не сидел, когда можно было лежать, вслед за Черчиллем мысленно повторял Ротгер. Хотелось согнуться, сжаться в комок, но корсет держал крепко. Магнус Вагнер, человек, который платил ему деньги, стоял в дверях, засунув руки глубоко в карманы брюк. Лощеный, невозмутимый, оценивает уровень курсантов. Уровень преподавания оценивать бесполезно, Ротгер учит только так, и учит всегда хорошо. У Магнуса полный кабинет кубков и на половине из них имя Ротгера Майера.

Курсанты показывали очень хорошо, и вдруг Ротгеру захотелось утереть Магнуса. Не давая себе возможности передумать, он ударил по кнопке и встал. Круг танцующих рассыпался, пары распались.

– Сегодня вариация. Кто пройдет со мной?

Окинул оценивающим взглядом лица. Все глаза опустились, курсанты боялись. Никому не хотелось оказаться в глупом положении, показывая с преподавателем новую связку элементов. Особенно учитывая, что он не был «со мной – прекрасно», и каждый недочет будет, как на ладони. Курсанты форсили друг перед другом, каждому хотелось выглядеть выигрышно, а быть моделью на новой комбинации – отнюдь не то, что сделает тебя популярным. Мейстер Майер не скажет, конечно, но все увидят. Потому что он покажет. Ротгер Майер был мастер ненавязчиво и бесспорно продемонстрировать чужое несовершенство на фоне собственного мастерства.

Ротгер сделал движение к курсантам, и весь ряд отшатнулся от него. Он закусил губу. Владелец школы, Магнус Вагнер, стоит в дверях, а курсанты, будто отливная волна, все как один делают шаг назад.

– Позвольте?

Магнус отклеился от косяка и сделал шаг вперед. Тот вызов, который Ротгер только что бросил курсантам, был возвращен ему сполна. А отступить назад он не мог. Ротгер втянул живот, чтобы корсет стал немного свободнее, повел плечами и шагнул вперед, высоко протягивая левую руку. Вагнер снял на ходу пиджак, сунул кому-то в руки. Рубашка была глубоко расстегнута и шею туго опоясывала нитка грубых кораллов.

Магнус подал ему свою правую руку, левая легла на впадинку бицепса. Впервые за много лет Ротгеру стал тесен корсет, захотелось расшнуровать, расслабить, вдохнуть глубже. Вместо этого он крепко взял Вагнера за спину и краем глаза проследил округлую линию шеи, когда тот откинул голову налево.

Ротгер шагнул вперед и неожиданно не встретил никакого сопротивления. Сначала Ротгер хотел подловить его, поймать на технике, показать всем его действительный уровень, но сразу стало ясно, что партнер ему под стать. Магнус следовал за ним точно и безучастно, откинув корпус с небрежностью действительно сильного человека, ничуть не смущаясь близости мужчины, точно удерживая баланс в движении. Завершив демонстрацию красивым разворотом, Ротгер немного постоял и приступил к уроку.

– Разбираем партию партнера.

И снова медленно повел Магнуса вперед, объясняя и комментируя каждый свой шаг. Замедляясь, останавливаясь, возвращаясь на начало элемента. Продолжая держать в руках крепкое тело человека, который слушался его, следовал ему, и вместе с тем профессионально не демонстрировал никакой личной реакции. Ротгер надеялся, что ему удается то же самое.

– Партия партнерши.

Ротгер выпрямил корпус Вагнера, разжал ладонь на его руке. Не отходя друг от друга, они сменили руки, поменяли диспозицию так легко и естественно, словно танцевали вместе каждый день. Крепкая ладонь Магнуса подхватила его спину, и Ротгер отложил корпус на баланс, дождался, пока колено Вагнера подтолкнет его, и шагнул назад. И будучи ведущим, Магнус мастерски выдерживал темп объяснения, возвращая Ротгера на позицию когда это было необходимо, замирая именно в том месте, где он демонстрировал линии и проделывая все настолько медленно, насколько это было оправдано. Идеальный манекен, чуткий и бесчувственный. И взявший новую комбинацию с первого раза. Вести – это совсем не то, что быть ведомым, это все равно, что задняя передача у гоночной машины, только кардан совсем короткий.