– Если бы, – бросил Свен, – Спички кончились. И соль.

Патер замер, глядя ему в лицо пораженно округлившимися глазами, неверящей гримасой вздернул бровь.

– Спички? – спросил он с таким выражением, как будто речь шла о воздухе, который никогда не кончается, – У вас кончились спички?!

Свен остановился и посмотрел на него. Патер говорил так недоверчиво, будто Свен отправился в магазин за порцией кокаина. Что такого в том, что у человека могут закончиться спички?

– В такую погоду вы выходите из дома, потому что у вас кончились спички? – недоверчиво повторил патер.

– И соль, – добавил Свен.

– Спички и соль? Вы это серьезно, сын мой?

– Может, у католической церкви никогда не кончаются спички? – в этот момент Свен не мог и не желал удерживаться от сарказма, что бы ни подсказывало ему воспитание.

Патер непредсказуемо расплылся в широкой сияющей улыбке, словно Свен доставил ему неслыханную радость. И ничуть не обиделся, даже не заметил издевки.

– Нет, сын мой, – сказал он, – У католической церкви спички никогда не заканчиваются.

– А соль? – съязвил Свен.

– И соль, – мирно кивнул патер, – Ибо сказано: «Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою?»

– Всего доброго, святой отец, – Свен развернулся и пошел к лифту.

– Постойте, сын мой.

Почему-то Свен остановился. Впоследствии он никогда не мог ответить себе на вопрос, почему он это сделал, что такого было в мягком голосе священника. Патер обернулся и приоткрыл дверь, из которой только что вышел, ступил на порог.

– Самди! – крикнул он и звук гулко раскатился, как будто попал не в крошечную прихожую квартирки в типовой многоэтажке, а под своды катакомб.

– Пока-пока! – раздался молодой голос соседа, как будто из глубины бесконечной анфилады, наверное квартира у парня была совсем пустая, раз создавалась такая акустика.

– Суббота! – еще раз крикнул патер, – Выйди!

Создалась небольшая пауза, потом в квартире что-то треснуло, упало, раскатилось, и сосед вылетел к двери разъяренной фурией, полуголый, растрепанный, придерживая расстегнутые шорты рукой. Как будто его из сортира вытащили.

– Что тебе надо? – накинулся он на патера, – Собрался идти – вали, дверь нашел!

Свен нервно переступил с ноги на ногу, ему было неловко, оттого что он, кажется, невольно явился причиной столкновения. А патер даже внимания не обратил на подростковый бунт юноши. Тут сосед заметил Свена и осекся. Моргнул, закрыл рот, застегнул ширинку.

– Здравствуйте, герр Херинг.

– Здравствуйте, герр Самстаг, – Свен чуточку улыбнулся.

– Самди, у тебя спички есть?

– Что, у инквизиции кончился огонь? – уголок рта Самстага против воли пополз кверху, – Да неужели?

– Нет, у Конгрегации довольно огня, – Свену показалось, что жгучий черный глаз патера прищурился, – Так есть у тебя спички?

– Есть.

– И соль.

– И соль кончилась у Конгрегации? – Самстаг в издевательском изумлении распахнул светлые небесные глаза, – Святой отец, вы бы пообедали у меня? Чует мое сердце, вас там не накормят, Конгрегации становится не под силу содержать своих служителей.

– Самди! – паче чаяний священник не рассердился, а рассмеялся, – У герра Херинга кончились спички и соль. Принеси.

Приказание было произнесено мягким предлагающим тоном, патер смеялся, но Самстаг не спешил двигаться с места и совсем не смотрел на смущенного Свена, готового от стыда сгореть без всяких спичек. Подумать только, он, взрослый платежеспособный мужчина, стоит в коридоре подъезда и ждет, когда католический священник заставит безработного подростка вынести ему милостыню!

– Тут так не принято, преподобный, – медленно произнес Самстаг.

– Святой отец, прошу вас, я схожу, не стоит вам…

Патер поднял руку и Свен осекся, замолчал.

– Ты в окно смотрел сегодня? – негромко спросил юношу патер, – Там, откуда я родом, не принято гнать человека в такую погоду на улицу за солью и спичками, когда это ему могут дать в соседней двери.

– Ты же идешь, – недовольно пробормотал тот.

– Но не за спичками, Самди.

– Но здесь так никто не делает, – так же медленно повторил блондин, точно так же, как и Свен, он не мог понять, в чем глубокий смысл маневра патера.

– Здесь – возможно, – тонкие морщинки начали собираться у темных глаз патера, голос потеплел, – А там, откуда ты родом?

Самстаг стоял на пороге ровно две секунды.

– Сейчас принесу! – далеким эхом раздалось уже из коридора.

Патер развернулся к Свену и искренне улыбнулся.

– Он добрый, – сказал он, – Только недогадливый.

– Не стоило право, святой отец, – Свен вытер вспотевший лоб ладонью, – Мне неловко.

– Ничего страшного, зато вы можете вернуться домой, в отличие от меня. Много бы я дал за такую возможность, но – служба…

В дверях снова возник сосед, в руках у него была упаковка спичек и солонка в виде черепа. Свен обратил внимание, что Самстаг взял их сверху, держа руки ладонями вниз, тогда как любой другой человек взял бы предметы сбоку или протянул на открытой ладони. Наверное, скрывает следы порезов на запястьях и инъекций на венах, подумал Свен, хотя на наркомана Самстаг уже не казался ему похожим. Может быть, он болен, вот патер и навещает его постоянно. Или они действительно родственники, уж больно неформально они обращаются друг к другу.

Но ему не нужно было идти в дождь! Ощущение неожиданного подарка захлестнуло его.

– Спасибо, – искренне поблагодарил он, принимая спички и соль.

– К вашим услугам, – Самстаг с явным облегчением засунул руки в карманы шортов и улыбнулся.

Патер взял его за плечо и поцеловал в лоб, развернулся. Дверь закрылась. Свен отпер свою дверь ключом, оставил на тумбочке спички и соль, а потом вышел снова. Патер ждал лифта.

– Снова вы? – он улыбнулся, – Почему вы не сказали, что вам еще нужно?

– Нет-нет, – пробормотал Свен, – Я почту проверить.

– Ах да, почта, – патер просиял и Свену почудилось, что он все знает про Джи и открытки из Стамбула, все-все, что от этого человека невозможно ничего утаить, словно ему святой дух шепчет в ухо.

На открытке был изображен галатасарайский мост, а на обороте нарисован кот, сидящий под зонтом, и фраза «Сегодня дождь».

– Что пишут? – походя спросил патер, – Все хорошо?

– Да, – пробормотал Свен, – Все хорошо.

Он оторвал глаза от открытки и проводил взглядом прямую фигуру патера, выходящего в дождь. Черный силуэт в проеме двери, окруженный жемчужным сиянием небесных вод. И вдруг Свен увидел.

Это не был зонт на ремешке. Это был меч.

В кондитерскую вошел мужчина, одетый поистине с итальянским шиком. Лукреция облокотилась о стойку. Смотреть на такого – отрада для глаз. Эти немцы с толком и одеться-то не умеют. Вот хотя бы ее муж, Ханс, хоть ростом и статью бог его не обидел, а ведь никакого изящества в нем и в молодости не наблюдалось, а уж теперь и подавно. Ни тебе элегантных светлых брюк, которые незнакомец носил с мастерской небрежностью, ни яркой рубашки с отвернутыми манжетами, ни пиджака, сидящего как влитой на широкой груди. Смуглый, наголо бритый, в темных очках, он в точности походил на итальянских мафиози, как немцы представляют их по фильмам. И грация, с которой он развернулся на каблуках, закрывая дверь, и картинный взмах руки, и то, как по широкой дуге он поворачивал голову, выбирая себе место в зале, все говорило, что этот человек артист, а не функция.

Он присел у окна, взглянул наружу через витрину, поставил локти на стол, открывая браслеты на крепких запястьях. Лукреция тайком вздохнула и снова принялась протирать стаканы. Такой красивый мужчина, разумеется, кого-то ждет. Она понадеялась увидеть рядом с ним красивую женщину, хотя раз за разом убеждалась в том, что и некрасивые девушки имеют точно тот же шанс с красивыми мужчинами, что и красотки.

Мужчина перелистал меню, чутье подсказало Лукреции, что пора ей подойти к нему. Она подхватила на поднос чашку и кофейник, взмахнула длинным подолом. Вдруг она почувствовала себя юной девушкой от одного присутствия этого человека.