В своем кабинете Магнус прильнул к монитору, ложась грудью на стол. Он сразу понял, что случилось, но был поражен тем, что курсанты поняли не сразу. Только когда Майер осторожно отмеряя каждое движение, отпустил партнершу, сделал пару шагов и застыл, подняв бедро и опустив плечо назад, вывернув лопатку и наклонив голову налево, курсанты заволновались. Кто-то подхватил Майера, кто-то побежал за льдом. Магнус поднял трубку и набрал внутренний номер дежурного врача. Этим словом гордо назывался массажист, которому Магнус сдавал кабинет в аренду за половину цены, но требовал смотреть любую травму на уроках.

– Эдвин, мухой в класс Печатника!

– Герр Вагнер, у меня клиент на столе… – неохотно признался тот.

– Эдвин, – Магнус никогда не повышал голос, от его тихого угрожающего тона зазвенели стекла в витрине, – Закрой его простыней, и если через минуту я не увижу тебя на мониторе в классе Печатника, ты вылетишь отсюда быстрее, чем скажешь «арабеск».

Через минуту Эдвин уже возлагал руки на поясницу Майера. Магнус покачал головой. Симптомы были ему известны, про спину Майера ходили легенды. Впрочем, и про его ноги, и про все остальное. Печатник Майер был легендой. А Магнус Вагнер уже не был, несмотря на кубки, на собственную школу. У него и прозвища не было, не заслужил. Знал, что в школе мейстеры зовут его между собой Непрощенным, а курсанты никак не зовут, а часто не знают в лицо. Ну да, есть какой-то владелец у школы, так это ведь всего лишь обслуживающий персонал, оплатить счета, починить проводку, нанять дежурного врача…

Эдвин скомандовал, и два курсанта подхватили мейстера и понесли в уборную, только для вида позволяя ему перебирать ногами над полом. Эдвин следом нес пустую скорлупу корсета. Магнус вздохнул и пощелкал кнопками на пульте. Уборная Майера была единственной, в которой он сам поставил камеру и скрутил включение с проводами, питающими свет. Включалась лампочка – включалась и камера. Курсанты положили мейстера на диван и откланялись.

– Эдвин, закройте меня одеялом, – выговорил Майер, запинаясь, – Прошу вас.

– Не забудьте потом надеть корсет, Майер, – тот развернул над ним теплый плед.

– Разве тут забудешь, – усмехнулся он.

Несколько часов Магнус мучительно размышлял. Наконец, Ротгер пошевелился, перевернулся на бок, встал. Покачнулся и пошел в душ. Магнус закрыл глаза, решаясь. Решился, встал и взял в ящике ключи.

Ротгер не надел корсет, хотя знал, что должен. Хотелось почувствовать после душа прикосновение чистой ткани, а не пористой мембраны между косточками. Он намазал спину согревающим кремом, застегнул поверх футболки войлочный пояс и натянул свитер. Торопиться ему было некуда, его никто не ждал дома. На самом деле у него ничего и не было кроме школы, где курсанты ждали его на урок. Были женщины, но никто не ждал.

Позднее него из школы уходил только Вагнер, да и то не всегда. Тогда он сам ставил здание на сигнализацию и запирал парадный вход большим ключом. Ротгер всегда, выйдя из школы, поднимал голову и смотрел вверх, проверяя здесь ли Вагнер. Как правило, свет в кабинете директора горел далеко за полночь. Возможно, лощеного и всегда с иголочки одетого Магнуса Вагнера тоже мало кто ждал, но поверить в это было сложно. Сейчас окна были темны, Вагнера не было, и Ротгер запер двери.

Его машина была припаркована на противоположной стороне улицы, но Ротгер не чувствовал в себе сил сесть за руль. Газ он выжал бы, а вот сцепление… Поясница настойчиво требовала покоя, а попасть в аварию ему совершенно не хотелось. Идти пешком тоже. Надо было вызвать такси, но дверь уже была заперта, а телефон остался в классе. Механически перекидывая ключи в ладони, Ротгер оценивал свои шансы попасть домой, когда рядом остановился чужой автомобиль.

Магнус Вагнер перегнулся через соседнее кресло и открыл дверцу. Коротко махнул головой, указывая на сиденье. Ротгер стиснул кулаки. И вдруг в тусклом свете лампочки он увидел и сжатые челюсти, искривленный рот и потемневшие глаза. Магнусу не меньшего усилия стоило это предложение, чем решение ему самому. Ротгер сел в машину.

Автомобиль плавно тронулся, Магнус выживал педали медленно и тяжелая машина развернулась в один прием и вышла на Бергштрассе. Вагнер определенно знал путь к его дому.

Магнус заехал на тротуар и остановил машину дверь в дверь с парадным входом. Ротгер молча вышел из автомобиля, не оборачиваясь вошел в подъезд. Есть вещи, которые нельзя простить, нельзя забыть. Открывая ключом свою дверь, он спросил себя – откуда Магнус знает, где он живет? Он не стал включать свет, скинул туфли и сбоку подошел к окну.

Вагнер стоял у автомобиля и запрокинув голову смотрел вверх. Ждал, когда загорится свет в окне, чтобы сесть и уехать. И взгляд у него был, словно между ним и светом были гребни волн и горные ущелья, тысячи и тьмы, годы и века. Так оно и было.

Ротгер Майер судорожно сжал руки, в правой ладони стрельнуло неприятное, острое, он разжал и уставился на связку ключей. Магнус ждал, опираясь спиной на дверцу машины. Ротгер размахнулся и бросил ключи в форточку, услышал, как они звонко поцеловали мостовую. Не глядя больше в окно и не зажигая свет, он прошел к бару и достал два стакана. Когда-то давно Магнус пил джин, может и теперь не откажется.

Ключ вошел в замок и замер. И Ротгер замер. Ничего, тишина. Он стоял напротив двери – и ничего не происходило. Он представил, как Магнус стоит по другую сторону двери и не решается повернуть ключ.

Под окном завелся двигатель, и машина отъехала тихо, как на цыпочках, словно боясь разбудить. Магнус сбежал, оставив ключ в замке.

Когда Самди открыл дверь, на нем кроме шортов были серьги и браслеты. Эспозито молча приподнял бровь.

– У меня Легба, – прошептал Самди, – Это ненадолго.

– Легба..? – переспросил Эспозито.

– Это не по твоей части, – усмехнулся барон.

– Дай ключ от пыточной, я там перекантуюсь.

Самди поднял его руку к лицу и торопливо поцеловал ладонь, подтолкнул и скрылся в коридоре. Вооруженный поцелуем барона, преподобный без труда отворил пыточную и плотно закрыл за собой дверь. Легбе не понравилось бы найти его здесь, как и ему не нравится обнаруживать здесь Легбу.

Когда Самди просочился в пыточную, преподобный Эспозито спал на дыбе, свернувшись между двумя валами. Рядом лежал фальчион. Самди покачал головой и принес из спальни лохматое покрывало. Укрыл инквизитора, но выйти из пыточной не смог. Как же надо устать, чтобы заснуть на ложе дыбы. Он взобрался на дыбу и улегся рядом с Ринальдо. Через полчаса барон Суббота с трудом поднялся с дыбы, расправил смятое затекшее тело и осторожно взял спящего Эспозито на руки. Инквизитор дернулся было, но барон поспешно наклонился и поцеловал его в лоб. Тот затих.

Спать рядом с горячим телом было уютно и приятно, к тому же он не шевелился всю ночь и никак не реагировал ни когда Самди прижимался к нему, ни когда начинал биться во сне. И казалось, он не проснется, пока его не потревожить намеренно. Эспозито спал на животе, засунув руки под голову. Самди казалось, что он даже не шевелится во сне. Видит ли он сны, что ему снится? Барон перекинул ногу через его бедра и сбросил покрывало. Смуглая, средиземноморская кожа, черная щетина на челюсти, угольная бровь… Глаз-вишенка, закрытый.

Самди вскарабкался на Ринальдо, оседлал крепкую поясницу. Тот слабо подал голос сквозь сон, но глаза не открыл. Тонким пальцем, который казался кремово-светлым на коже легата, барон повел по следам далеких стычек. Длинный тонкий шрам, извилистый рваный, оскаленный следами швов, пулевой вход, пулевой выход, звездочка, похожая на клеймо…

– Ямайка, двенадцатый, – сонно произнес Ринальдо, – Гаити, сорок третий. Переправа через Канал, тридцать шестой.

– А это? – шепотом спросил Самди, проводя пальцами по ребрам сбоку.

– Поскользнулся на тренировке в семинарии.

– Тьфу, – барон распрямился и положил руки на его плечи, принялся медленно разминать.