– Я… не знаю…

– Он твой отец, – не сдавалась я. – Каким бы он ни был, Виктор заботился о тебе. Любил…

Ложь. И фальшь слышна даже мне, уверенность в глупости сложно сыграть. Палец Егора успокаивающе скользит по плечу, и даже в этом жесте я чувствую упрек: оступилась. И, чтобы хоть как-то исправить ситуацию, поспешно добавляю:

– Старался любить.

– Я думал, он любил тебя, – хмурится Гоша, в его словах скользит не завуалированная обида. Обида на меня. Обида – неплохой мотив. Сильный.

– Я тоже, – говорю примирительно, хотя понимаю: это ничего не исправит. Если Гоша – убийца и, тем более, если нет. – Ошибалась.

– То есть ты веришь, что это он… убивал? – воодушевился он.

Я покачала головой.

– Нет. Не верю. Неумение любить не делает человека убийцей. Ты должен помочь ему, Жорж. Ради себя и ради матери.

– Ей без него лучше! – резко огрызнулся он, подался вперед, вскинулся, будто готовился к нападению. И Егор прижал меня к груди, защищая.

– Так это месть? – не сдавалась я. – Слишком жестоко, тебе не кажется, судить за равнодушие?

– Не лезь в нашу семью! – рявкнул он, и я вздрогнула. Буквально влипла в Егора, и испуг выплеснулся наружу, как вода из переполненной банки. Гоша подался вперед, впитывая его, словно губка. На лице застыло выражение блаженства, омерзительное, дикое.

– Тронешь ее, убью, – спокойно сказал Егор, и Гоша очнулся. Отшатнулся в ужасе. А затем бросился к лестнице, и через секунду его и след простыл.

– Похоже, ничего не вышло, – констатировала я факт, и из горла вырвался нервный смешок.

Меня трясло, остатки испуга выходили истерикой. Мир вокруг казался жутко недружелюбным, даже враждебным. Не хватало еще паранойи.

– Возьми, – сказала я Егору. – Все равно пропадает.

Когда я предлагаю, он всегда смотрит недоверчиво, словно пытается уличить в подвохе. И хмурится. Хочется протянуть руку и разгладить складку между бровей, хотя она ему, бесспорно, идет. Сдерживаюсь то ли из невесть откуда взявшейся робости, то ли от нежелания разрушить момент. Таких моментов в моей жизни было немного – по пальцам можно пересчитать. Хотелось добавить к списку еще один. Жар в груди душит, мешает дышать. Или это всплеск фона донора? Впрочем, какая разница… Подумаю потом.

Секунды тянутся жвачкой, прежде чем Егор принимает предложение. Когда он касается моей ладони, из груди у меня вырывается глухой стон. Как же все-таки тяжело быть донором. Чувствовать, проживать каждый момент, будто ходишь по острому лезвию босиком. И понимать: ты ни черта больше не контролируешь.

В глотке безбожно скребется неведомое колючее животное, глаза щипает от едва сдерживаемых слез, и, когда Егор сочувственно гладит меня по плечу, они все же прорываются. Сползают по щекам крупными каплями.

– Не раскисай, – неуверенно звучит то ли совет, то ли попытка успокоить.

Не буду. От этого моя жизнь зависит. Я остервенело размазываю слезы по щекам. Я не сдамся. Не дождется гадский маньяк!

– Нужно найти Глинского, – говорю зло, и Егор кивает.

– Найдем.

– Эй, голубки, – окликнула нас Ольга, наполовину высунувшись из дверного проема. – Вы закончили? Надоело тут торчать.

– Закончили, – твердо ответил за меня Егор. – Больше нам здесь нечего делать.

– Отлично, – удовлетворенно кивнула она и выскользнула в коридор. Аккуратно прикрыла дверь, подошла к нам, ни капли не стесняясь моего раздрая. Впрочем, Ольга никогда тактом не отличалась. – У нас, кажется, еще одно убийство.

Новость вышибла из головы мысли о жалости к себе. Выжгла напрочь. Мы с Егором уставились на Ольгу в ожидании, и она не стала нас мучить.

– Слон звонил, – поведала Егору, который, по всей видимости, прекрасно понимал, кто такой этот «Слон». – Его донора нашли сегодня днем. Он не мог дозвониться до мальчика двое суток, и вот…

– Мертв, – констатировал Егор. Выпустил мою руку и запустил пальцы в волосы. Казался при этом растерянным и злым. Сложно держать себя в руках, когда вокруг все рушится, а привычная жизнь катится в пропасть. – Как?

– Слон не знает, – спокойно ответила Ольга. – Однако его мальчик ходил еще к одному стриксу. Из совета. Угадай, к кому?

– Алмазов? – предположил он, а я покачала головой. Внезапная догадка ослепила, словно молния.

– Нет, – сказала я глухо. – Это был Игорь, верно? Игорь Глинский…

– Именно, – подтвердила Ольга.

– Думаешь, его хотели переселить, как тебя – в Алису? – нахмурился Егор.

– Вполне возможно. Если убийца ищет способ перепрыгнуть, он вначале проверит свою теорию несколько раз. Я бы проверила. И убедилась, что механизм работает, как часы, прежде чем самой… И, похоже, метод дал сбой, а это значит…

– Он убьет снова.

Слова Ольги прозвучали слишком буднично, даже безразлично. Однако смятение она скрыть не смогла, сложила руки на груди в защитной позе, и сама как будто замерла в ожидании удара.

– Мне нужно проверить свою теорию, – сказала я Егору. – Завтра. Если я ошиблась, у нас ничего нет.

И это скверно. Это возвращает нас практически в начало – к вороху несвязанных между собой сведений и мотиву, который не к кому привязать.

– Проверим, – кивнул Егор, хотя в тоне его послышалась безнадежность.

Дверь в зал эзотерических практик с шумом распахнулась, и оттуда появилась рассерженная Мышь. Она нарочито громко захлопнула эту самую дверь и уперла руки в бока.

– Шушукаетесь, – выдохнула экспрессивно. – А я там одна с Андрюшей воюю, значит! Пытаюсь выяснить что-то о ваших убитых, а заодно выслушиваю его нытье.

– Леся… – вздохнула я. Посмотрела на нее – растрепанную, взвинченную, до зубового скрежета честную. Она не оставила меня после ошеломляющего признания, несмотря на то, что я вселилась в тело ее подружки. Помогала, чем могла, поддерживала. Только вот… теперь я точно была уверена: дружить со мной опасно. Особенно тем, кто выходит гулять в осознанный сон. – Думаю, тебе стоит забыть обо всем этом. И не лезть больше. Так будет лучше.

– Для кого это? – ехидно поинтересовалась Мышь, прожигая меня взглядом. – Для тебя, что ли? Стоит тут зареванная и командует. То же мне, принцесса нашлась!

– Яна права, – поддержал меня Егор. – Мы не знаем, с кем имеем дело, потому не сможем защитить.

– И не узнаете, – кивнула Леся. – Без меня. Забыли? Я мозг операции, а мозгом так просто не жертвуют. А если жертвуют, – она удостоила меня пристальным взглядом, от которого коже стало горячо, – то умирают.

– Алисы нет, – напомнила я на всякий случай в очередной попытке образумить. – Она погибла.

– И я хочу найти того, кто ее убил. – Она помолчала немного, затем сунула руки в широкие карманы бесформенных брюк. – Она была моей лучшей подругой, мы с детства вместе. Ты-то должна понимать. Ты бы тоже сделала это для Светы.

Крыть было нечем. Потому я просто кивнула. Ее выбор, и придется его уважать. В конце концов, нас всех связывает именно месть. Желание наказать ублюдка. Я не верила во вселенскую справедливость, однако люди могут сами установить ее, нужно лишь приложить усилия.

А уже гораздо позже, в машине, по дороге в квартиру Егора я впервые за последнее время поняла, что слова о Свете не причиняют боли. И стало мучительно горько от осознания: я ее отпустила. Перевернула страницу. Освободилась.

Осталось немного – наказать ее убийцу.

Ночью я почти не спала. Ворочалась в огромной, бескрайней почти кровати и смотрела в окно на небо, затянутое облаками. Ни одной звезды, ни проблеска света. Порой я слышала шорох за дверью – Егор, похоже, тоже не спал. Однако выходить не стала, иногда человек должен справиться сам. Пусть и только с бессонницей.

Утро выдалось хмурым и влажным. Мрачным. И мрачность разливалась по углам большой и светлой квартиры, застаивалась болотным сумраком в углах. Дождь оставлял липкие следы на стеклах, деревья во дворе приуныли, опустили набухшие почками ветви к покрытым легким налетом весенней травы клумбам. Сам двор выглядел пустынным, заполненным лишь гладкими спинами припаркованных машин.