– А записки… никакой записки нет?
– Нет, сэр, – мальчуган грустно покачал головой, видимо, теряя надежду на чаевые. Хью быстро обшарил карманы халата и нашел два десятицентовика, которые сунул в потную ладошку.
– На, держи.
Захлопнув за посыльным дверь, Хью хотел сразу же разорвать конверт; и едва удержался. Он несколько мгновений бережно сжимал его в руках, как самую большую свою драгоценность. И только потом отнес конверт в спальню и, усевшись на кровать, аккуратно вскрыл.
Оттуда выпорхнула записочка, которую Хью чуть было не разорвал; и на ладонь юноши выскользнул жук-скарабей, искусно выточенный из ляпис-лазури, с золотой инкрустацией. «Музейная вещь», – подумал Хью. И почему, интересно, из всех египетских священных символов Амина предпочитала скарабеев?..
Ответ крылся в записке. В первый раз Хью увидел изящный почерк своей нездешней подруги: она выводила буквы очень своебразно, так что они напоминали не то зверей, не то арабскую вязь.
«Скарабей – хранитель сердца, так верили в Та-Кемет, – написала ему его «жена». – Он подлинный – он взят с моего сердца в гробнице, и теперь будет хранить также и твое, возлюбленный брат. Береги его: это очень много значит».
Хью с недоумением и опаской осмотрел синего лазуритового жука. В том, что он «подлинный» или хотя бы очень старинный, сомнений не было: золото потемнело, камень потускнел от времени и стерся. Но что значила эта фраза – «взят с моего сердца в гробнице»?..
Внезапно к нему пришло осознание; и Хью выронил скарабея в ужасе и отвращении. Этот амулет был одним из многих, принадлежавших мумии Амен-Оту! Их все – или большую часть разворовали еще до погрузки на «Титаник». Скольких же трудов, должно быть, стоило отыскать эту вещицу – и сколько музейных и даже частных коллекций переворошили подручные Маклиров!..
Наверное, этот скарабей в самом деле имел огромную ценность для его «супруги». Пересилив себя, Хью наклонился и подобрал каменного жука. Ему показалось, что рука Амины с любовью коснулась его, он снова увидел ее сияющие миндалевидные глаза, нежную и лукавую усмешку. Да, он поступил совершенно правильно.
– Хью, ты давно проснулся?
Он чуть не вскрикнул. Отец приподнялся на своей кровати; и, судя по всему, уже какое-то время наблюдал за ним.
– Да, отец, – с усилием ответил молодой человек.
– Это принесли тебе?..
Доктор Бертрам проворно спустил на пол ноги и встал, указывая на скарабея в руке сына. Отпираться не имело смысла. Хью кивнул.
Некоторое время доктор Бертрам молчал. А потом задал вопрос, к которому Хью приготовился.
– Скажи, ведь у тебя… появилась невеста? Любимая девушка?
Хью крепче сжал амулет; а потом опять кивнул. Он ожидал, что теперь вопросы и упреки посыплются градом. Но отец снова надолго замолчал – а затем спросил:
– Могу я хотя бы узнать, как ее зовут?
– Амина, – откликнулся Хью, не поднимая глаз.
– «Амина», – повторил доктор Бертрам задумчиво и тревожно. Но он был меньше взволнован, чем опасался Хью. – Кажется, это означает «верная» по-арабски… Что ж, по крайней мере, я вижу, что ее семья – люди европейского воспитания, если позволили вам встречаться.
Хью неверяще поднял глаза. Доктор Бертрам улыбался!..
– Я не собираюсь осуждать твой выбор, мой мальчик: я уверен, что он достойный.
Несколько мгновений Хью чувствовал себя просто отвратительно. «Бедный отец», – подумал он. Однако молодой человек овладел собой.
– Конечно, папа. Амина… замечательная девушка, и действительно очень образованная, – ответил он.
– В современном Египте это даже не такая большая редкость, – заметил доктор Бертрам. Он вздохнул и, отвернувшись, накинул халат. – Я вижу, что она много для тебя значит. И я надеюсь, что в дальнейшем ты позволишь мне принимать большее участие в твоей жизни.
Хью с жаром заверил отца, что скоро ему все расскажет. А сам подумал еще худшую вещь: что в крайнем случае Амина сможет воздействовать на доктора Бертрама так же, как на Неда, отняв у него память об этом разговоре… В конце концов, такой гипноз, похоже, не причинял особого вреда.
Колебаться, сдать позиции сейчас было бы самым малодушным и постыдным!.. И если бы Хью мог вернуться назад в прошлое, он не изменил бы в своей жизни ничего. Он выбрал бы Амину снова. И снова! Сколько бы его возлюбленная ни говорила о предопределении – это только его решение, о котором он никогда не позволит себе пожалеть.
Она снова поднялась в свою квартиру – одну из «своих квартир». Постояла перед дверью – ее одолевало слишком много чувств, которые она не могла себе позволить. Потом вдруг мадам Маклир повернулась к двери во вторую квартиру, выходившую на эту площадку. Приблизилась к ней; и подняв руку, резко нажала на звонок.
Открыли ей сразу: как будто хозяин давно ждал ее визита. Он склонился в учтивом полупоклоне.
– Ваше величество, – произнес он.
Она невольно улыбнулась, хотя на душе был мрак.
– Льстец! Ты знаешь, что именно так обращались к фараонам в моей стране?
Джастин Фокс улыбнулся и не ответил. Он был одет немного старомодно – бывшая Амен-Оту уже научилась разбираться в таких тонкостях; этот неумерщвленный жил и скончался всего тридцать лет назад, однако за эти тридцать лет новый мир изменился больше, чем Та-Кемет менялась за многие столетия.
Амина Маклир прошла в гостиную и села на обитый парчовой тканью диван, облокотившись на подушки. Джастин Фокс, как подобало настоящему придворному, дождался ее кивка и только тогда скромно сел на стул. Однако в его взгляде читалось намного больше удовлетворения, чем в черных глазах его восточной повелительницы.
В прошлой жизни, когда он был британцем по имени Роберт Гейл, он действительно служил при дворе – но состоял всего лишь личным секретарем при одном из министров ее величества королевы Виктории. Теперь же его должность равнялась по меньшей мере лорду-канцлеру! Пусть и обязанности, и характер этой посмертной службы оказались… весьма неожиданными.
– Он уехал, – произнесла Амина после долгого молчания.
– Стало быть, все благополучно, – сказал Джастин Фокс. – Он в безопасности.
Амина кивнула. Ее глаза потускнели.
– Я не думала, что будет так… Я стремилась утолить мою жажду: но теперь я жажду его еще больше, непрестанно. Он не знал, что когда он брал меня, когда мы сплетались в объятиях, он отдавал мне свою душу и жизненную силу. Это смертельно опасно для него.
Она слабо улыбнулась.
– Нет. Он знал – и этим он мне еще дороже!
– Несомненно, моя королева, – тихо ответил Фокс. Он знал, что он единственный конфидант своей госпожи, единственный, с кем она столь откровенна, – такова участь всех властительных особ; и чрезвычайно гордился этим.
– А когда ваш возлюбленный поймет, как много вы значите для нас, и как велика его собственная роль в нашем общем де…
– Довольно!..
Египтянка хлопнула ладонью по столику. Она встала с места, скрестив руки на груди.
– Не желаю больше говорить об этом. Вы узнали то, что мне нужно?
– Да, мадам.
Такие перемены в обращении были для Джастина Фокса привычны. Чаще всего он называл свою госпожу «мадам Маклир» или «мадам Амина», на новомодный франко-египетский манер, – они с нею свободно перемещались по разным временам и культурам.
– Их разыскали с большим трудом. Они в музее Лос-Анджелеса… куда первоначально намеревались доставить вас, – с осторожностью заметил Фокс. Он еще больше понизил голос и назвал несколько имен и должностей, услышав которые, его повелительница слабо вскрикнула. – Но их личности были установлены совсем недавно, они покоились в хранилище на чердаке среди других безымянных мумий…
– На чердаке! Среди безымянных!..
Фокс развел руками и с сожалением поклонился.
– Время безжалостно, миледи. Смею заметить, что многим великим царям вашего некогда великого государства посчастливилось куда меньше, чем нам с вами… и чем может посчастливиться им.