— Ничего не наладится, Чэн! Сколько человек живет в этом городе? Сколько миллионов?

Чэн смотрит, как тикают часы.

— Безудержная ярость длится пятнадцать и восемь десятых секунды. Масштаб разрушений можно снизить, если унести ее в море, но чтобы покрыть нужное расстояние, Арике потребуется в шестнадцать раз больше времени, ведь она на четыре поколения старше, верно?

— Верно…?

— Это дает нам отсрочку в четыре с половиной минуты. — Чэн разворачивает к нему экран ноутбука и показывает зеленое окно терминала, в котором запущена слепленная на коленке программа-таймер, раз в секунду выдающая новые данные. Последние строки выглядят так: 2:04, 2:03, 2:02, 2:01. — Раз Арики до сих пор нет, значит, она к нам и не собиралась. Даже если она сюда доберется, то уже не сможет унести Двенадцатую достаточно далеко от города, а если и успеет, то шансов выжить у нее практически нет. Ты же знаешь, что они могут друг друга чувствовать. Куда бы она ни сбежала, все равно останется самой яркой мишенью в небе.

— У нас есть и другой вариант, — замечает Митч.

Двенадцатая издает вопль. Ни Митч, ни Чэн не знают ее имени.

— Мы не можем на это пойти, — отвечает Чэн.

— Мне достаточно просто провести рукой по поверхности ее мозга. Все закончится в одно мгновение.

— И нет никакой гарантии, что это сработает! Не исключено, что все станет только хуже! Насколько нам известно, это может высвободить достаточно энергии, чтобы взорвать всю планету вместе с Солнцем!

— Чэн, ты ведь знаешь математику! Так оцени шансы! Какова вероятность такого исхода? Если мы прямо сейчас придушим этот исток силы, неужели все так и будет?

От отчаяния Чэн ударяет кулаком по бетонному полу.

— Нет. Это сработает. Скорее всего. Скорее всего. Но ведь мы должны быть учеными. И…

Митч забирает стонущую женщину из рук Чэна и, с его помощью, вытаскивает Двенадцатую на середину крыши, где ее проще всего засечь и обнаружить с воздуха. Он опускается на колени рядом с ее головой и помещает внутрь нее одну из ладоней.

— Возможно, Арика еще успеет. Лучше, чем ничего. Я подожду, пока не останется две секунды.

— А ее разве мы не должны спросить? — возражает Чэн. Они смотрят в бледно-голубые глаза Двенадцатой, которые мечутся в орбитах, будто пытаясь выбраться наружу.

— От нее ничего не осталось. Она не себе, — отвечает Митч. — И уже не вернется. Пока не станет слишком поздно.

— Мы ведь должны быть героями, — говорит Чэн.

Ореол вокруг итальянки стал таким ярким, что на него больно смотреть. Митч прикрывает один глаз левой рукой, но продолжает стоять на коленях, держа правую руку внутри ее головы. Чэну едва удается заставить себя наблюдать или слушать. Он поднимается и делает шаг назад. Ему хочется, чтобы она перестала кричать. Но больше всего — чтобы у них был другой, более приемлемый способ избавить ее от мучений.

— Девяносто секунд, — сообщает он, перекрикивая ее вопли. — Я знаю, вы наблюдаете. Помогите нам!

— Чт… — начинает было Митч, но его прерывает громоподобный БУМ, который яростно отбрасывает их в противоположные стороны. Спустя мгновение женщина исчезает, унесенная в сторону Средиземного моря со скоростью, в несколько раз превосходящей скорость звука. Все окрестные окна уже разлетелись вдребезги.

Эхо стихает. Через некоторое время сходит на нет рев пожарной сигнализации на нижних этажах, оставляя после себя лишь звуки сирен аварийных служб, съезжающихся к зданию отеля.

В небе по направлению к морю мельтешат и обвивают друг друга фрагменты молний. Вскоре от них не остается ни следа.

— Это одна и та же проблема, — говорит Митчу Чэн, когда они, спустя несколько часов, оказываются в освещенном флюоресцентными лампами уличном кафе, ежась и дрожа над чашками кофе, пока над городом занимается рассвет. — Твой противник жив. И никогда не умирал. Тот однорукий мужчина — его носитель. Он соединен с облаком энергии, но эта энергия не может уместиться в нашей Вселенной сразу и без остатка. И тогда он нашел способ заземлить ее в разумных контейнерах. Стихии — это не что иное, как воплощенная ярость твоего противника. Достаточно его убить, безопасно заземлить или изолировать всю его энергию, и кризису придет конец. Я говорил, что больше не буду тебе помогать. Но ты, несмотря на это, продолжал помогать мне, оплатил эту поездку, за что я тебе крайне признателен. Оказывается, мы все это время работали над одной и той же проблемой с разных сторон.

— Арика, — добавляет он, поворачиваясь к девушке, — то же самое касается людей, с которыми ты дралась в Бруксбурге. Только их сила, как мне кажется, идет от Митча. Она диаметрально противоположна твоей. Потому-то тебе и казалось, будто в них есть что-то неправильное. Не знаю, как это у них получилось, но раз уж получилось, значит добиться этого эффекта не так уж сложно. И все-таки американские Стихии слабее. Потому что слабее сам Митч. Он изначально уступал своему противнику. Насчет вопроса, почему Неприятель заземляет новую Стихию каждый год, или почему удары молнии больше не происходят в России…, ответа у меня нет. Возможно, что теперь он не контролирует процесс так же хорошо, как раньше. Лишь в той степени, которой хватает, чтобы попытаться нас прикончить.

Наступает долгая пауза. Арика, Митч и Чэн пьют кофе, избегая смотреть друг другу в глаза.

— Простите, — наконец, хрипло произносит Арика.

— Из-за тебя погиб Джейсон Чилтон, — говорит в ответ Чэн, хоть и знает, что разозлившись, Арика могла бы прикончить его за один удар сердца. — Вообще-то, тебе даже повезло, что погиб именно он. Потому что жертвой Рождения должен был стать весь город. И тогда смерти всех его жителей были бы на твоей совести. Тебе повезло пройти через это, почти не запачкав рук. Ценой двухсот двадцати трех жизней!

— Я испугалась, — отвечает Арика. — Он… она бы меня убила. Чего ты ждал, что я просто пойду и стану с ней драться? Это же самоубийство! Меня бы просто прикончили.

— Если бы ты поспешила на помощь, когда мы в тебе нуждались, то никакого риска бы не было. К моменту пробуждения Двенадцатой ты бы уже оказалась вне зоны поражения, а сейчас была бы дома, в безопасности. Если бы не испугалась. Если бы выполнила свои обязанности.

— Мои обязанности?

— Сколько у тебя детей?

— … То есть если у меня нет иждивенцев, значит, я расходный материал? Я не супергерой.

Чэн залпом допивает кофе и вываливает на стол стеллаж, состоящий из соединенных проводами коробок. Бросив взгляд на остальную улицу и темные здания на другой стороне, он мысленно спрашивает себя, как поступили американцы, узнав о случившемся: покинули город или же затаились, следуя политике молчаливого невмешательства.

— Как допьете кофе и соберетесь уходить, оставьте оборудование на столе. Кто-нибудь его заберет. Теперь это их проблема. Митч, спасибо за помощь. Но поисками своего «приятеля» тебе придется заниматься самому. А я умываю руки. С меня хватит.

Тарцальская Лаборатория Паравооружения была построена в 1973 году под отдаленной цепью холодных гор, находившейся на территории Украинской Советской Социалистической Республики. Задача, поставленная перед ее штатом, который насчитывал около сорока биологов и математиков, заключался в разработке альтернатив ядерному резерву. Разработке новых способов борьбы в Холодной войне. Советы хотели иметь на руках некий козырь — оружие, которого не было у американцев и которому те не смогли бы ничем противостоять даже с учетом своего ядерного арсенала и более привычных для той эры ресурсов, имевшихся в их… вашем… нашем распоряжении. Представьте, что значит применить винтовку против человека из африканского племени, вооруженного копьем и щитом, или — если говорить о более современном примере — воспользоваться технологией телепортации, чтобы проникнуть в тщательно охраняемое сооружение. Речь идет о «нападении вне контекста». Об открытиях, после которых устаревает все, что существовало раньше.