— Нет. Она была вмурована в уголь. Как муха в кусок янтаря. Я лично наблюдал за тем, как ее выкапывали.

— И она жива? Как такое вообще возможно?

— Мы не знаем, — признается Хэддон.

Буйство цветов и звуков, суетящихся в запертом пространстве мозга Анны Пул, начинает тускнеть. Ее охватывает смутное осознание странной субстанции, которая сочится из внешних фрагментов ее сознания, связанных с окружающей действительностью; барахтаясь в глубокой и всепоглощающей океанской пучине, занимающей середину ее мозга, она, будто в открытом космосе, начинает двигаться по мрачному дну в сторону береговой линии.

Приближаясь к берегу, она видит, что подернутый рябью свет у нее над головой превращается в стилизованное желтое солнце, а затем, стоит ей пересечь водную гладь, удлиняется и становится мягче, принимая вид трех коротких флюоресцентных трубок, встроенных в плитчатый потолок. Ей тепло. Она лежит на чем-то мягком. Все это ее пугает. Она вскрикивает и, передернувшись, пытается сжаться в комок, избавившись тем самым от сенсорной перегрузки. У нее практически ничего не остается, кроме как закрыть глаза и свернуться калачиком.

— Анна? — Она ненадолго открывает один глаз. Над ней появляется чье-то лицо. Оно совпадает с уже известным ей образом. Но связанное с ним имя закупорено где-то в глубинах ее мозга. — Анна, это Эдриан, — шепотом произносит он. — Как ты себя чувствуешь?

Анна Пул еще плотнее сворачивается калачиком и шевелит губами. Но ее голос почти беззвучен. Никакой членораздельной речи.

— Прости меня, Анна. Мы пытались тебя спасти. Нам так жаль. Я… эм… Я не представляю, как помочь тебе прямо сейчас; доктор сказала, что пользу может принести что-то знакомое… Я сделал кое-какие выкладки. Я положу их вот здесь, у тебя на виду. Если, конечно, ты снова привыкнешь к свету. Я не знаю. Может быть, ты это вспомнишь. Я не смог выяснить ничего стоящего. Но мы собираемся выяснить, кто за этим стоит.

— Доктор Эшмор, мне кажется, будет лучше, если мы снова выключим свет, — говорит другой голос.

Эшмор поднимает взгляд и кивает, а затем уходит. Дверь закрывается, и свет гаснет. Анна чувствует, что головокружение слабеет, и немного расслабляется.

Чуть позже Эшмор и Хэддон встречаются с доктором Шапур, психологом-консультантом, в ее кабинете.

— Даже при наличии воздуха, воды и всего остального, — объясняет Шапур, сидя за столом, — в условиях сенсорной депривации, сравнимой с тем, что испытала доктор Пул, психика человека будет необратимо травмирована уже через несколько дней. Восемнадцать месяцев в таком состоянии должны были ее убить, и не один раз — настолько глубокая утрата разума кажется просто невозможной. Она по-прежнему реагирует на внешние стимулы — это указывает на то, что она все еще способна мыслить… Восстановить ее разум можно— в этом я не сомневаюсь. Но на это вполне может уйти вся жизнь.

— Расскажите ему, как ей удалось выжить, — говорит Хэддон.

Шапур достает пухлый кольцевой скоросшиватель и начинает листать его в поисках нужного отчета. — Доктор Пул… изменилась… — мы не смогли выразить это иначе. Телепортация как-то на нее повлияла. Она больше не испытывает потребности в воздухе, воде или пище. Пищеварительная и дыхательная функции утрачены. Кроме того, ее тело не выделяет тепло, и это наводит меня на мысль, что биологическая активность в ее организме, вероятно, полностью прекратилась. Это либо спячка, либо очень на нее похоже.

— Но ведь она двигается. Она может издавать звуки, — возражает Эшмор.

— Да. Ее нервная система по-прежнему активна. Анализ ЭЭГ дал отрицательный результат, но ряд фактов ясно указывают на когнитивную деятельность — она может думать. Для того, чтобы двигаться или думать, необходима химическая энергия, извлекаемая из пищи, а клеткам нужен кислород, который они должны получать с током крови. По сути она невозможная, хотя и живая, аномалия.

— На данный момент тело доктора Пул, по-видимому, не пропускает ни рентгеновские лучи, ни радиочастотное излучение, которое мы используем для магнитно-резонансной томографии. Ее кожа стала совершенно непроницаемой — она нанесла сильные повреждения оборудованию для механизированной добычи, которое наткнулось на нее в угольном пласте, и пока что нам не удалось найти ни одного скальпеля или иглы, которыми ее можно было бы ранить. Аналогичным образом таблетки и медицинские препараты, принимаемые перорально, остаются непереваренными и не дают никакого эффекта. Она может совершать вдохи и выдохи, однако воздух, который она выдыхает, химически идентичен вдыхаемому, а это, в свою очередь, означает, что внешние газы не оказывают на нее никакого влияния.

— Иначе говоря, мы не можем ввести ей какие-либо препараты. У нас нет возможности дать ей успокоительное. Мы ограничены в выборе процедур для исследования и лечения. И поскольку многие современные методы терапии для нее недоступны, полное «исцеление», как я уже говорила, может занять десятки лет.

— Вот почему я здесь, — догадывается Эшмор, начиная понимать происходящее.

— Доктору Пул невозможно нанести физический вред, — говорит Шапур. — Ее нельзя отравить, уморить голодом или задушить. Если мои предположения верны и биологическая активность в ее теле действительно прекратилась, то, вполне вероятно, остановились и возрастные изменения. Это означает, что через семьдесят лет, когда она проснется полностью здоровой, ее физический возраст останется таким же, как сейчас.

— Состоится новое слушание, — говорит Хэддон, — и в свете новых фактов ваш приговор, вполне возможно, будет смягчен, но вам все равно придется вернуться в тюрьму; и, вероятно, вам навсегда запретят даже прикасаться к телепорту. Но мы предоставим вам доступ к книгам. И компьютеру. Ко всему, что потребуется. Изучать этот случай будут все, включая и вас. Мы, так же, как и вы, хотим знать, кто с ней это сотворил. А еще мы хотим знать, как именно. И нельзя ли, по возможности, обратить это вспять. Или повторить.

Глава 9. Совсем как магия[6]

Когда она выходит из своего кабинета — чуть позже 12:30, — он уже поджидает ее за углом. Он видит, как она запирает за собой дверь и идет по коридору в сторону лестницы.

Она подходит к углу коридора, а он, видя, как она приближается, идет наперерез. Он движется к углу с той же скоростью, стараясь повторять ее шаги, но движется тихо — так, чтобы она не заметила его приближения. Момент выбран идеально, но его руки все равно вспотели. Все это ему совершенно не нравится.

Они одновременно достигают угла, и останавливаться им обоим уже слишком поздно — «Извините!» — и как раз в этот момент он проходит прямо сквозь нее.

Зеф Берд оборачивается, и на ее лице отражается нечто вроде болезненного ужаса; по коже побежали мурашки, как будто она только что прошла сквозь толстый слой паутины.

— Прошу прощения, — говорит он, поднимая руки в знак извинения. — Меня зовут Митч. Мы ведь говорили по телефону? Вы собираетесь встретиться со мной через час? Я пришел заранее. — Он слегка наклоняется вперед. Он ниже ее ростом, темноволосый, среднего возраста, одет в темную кожаную куртку и простую черную футболку с вычурным рисунком, рекламирующим какую-то канувшую в безвестность метал-группу 70-х. Рога и черепа. Окладистая и солидная борода. — Вы, наверное, Жозефина Берд, физик?

— Я занимаюсь квантовой статистикой, это не совсем то же самое, — наконец, удается выговорить Зеф, которая сжимает в руках сумку, словно пытаясь ее уберечь. Засунув руки в карманы, Митч терпеливо ждет, пока Зеф не переведет дыхание и не повторит «Хорошо» несколько раз.

— Хорошо. Так вот… думаю, теперь я привлек ваше внимание.

— Вы только что прошли сквозь меня.

— Да, — соглашается Митч. — Я могу проходить сквозь предметы. И сквозь себя. — Он скрещивает руки так, чтобы они прошли друг через друга.