— Да, по-моему, — прямо ответил я.

— В таком случае получите это! — воскликнул он, бросая мне свою шляпу в лицо. — И идемте отсюда.

— С удовольствием, сударь, — ответил я, кланяясь. — Сию минуту. Позвольте мне только найти свою шпагу. Она, кажется, в коридоре.

И я пошел за нею.

Вернувшись назад, я увидел, что оба мужчины ожидают меня в саду, между тем как дамы, поднявшись из-за стола, с побледневшими лицами стоят посреди комнаты.

— Вам следовало бы увести сестру наверх, мадемуазель, — тихо сказал я, на мгновение останавливаясь подле них. — Не бойтесь, все кончится хорошо.

— Но что все это обозначает? — тревожно спросила она. — Это вышло так неожиданно. Я… я не поняла. Вы поссорились так скоро.

— Дело очень просто, — ответил я, улыбаясь. — Капитан оскорбил вас вчера и сегодня он поплатится за это. Вот и все. Или нет, это не все, — продолжал я, понизив голос и говоря совершенно другим тоном. — Если я удалю его, это будет полезно для вас, мадемуазель. Вы поняли меня? Я думаю, что сегодня уже не будет никаких обысков.

Она издала какое-то восклицание и, схватив меня за руку, посмотрела мне прямо в лицо.

— Вы убьете его? — пролепетала она.

Я утвердительно кивнул головой.

— Почему нет?

Дыхание вернулось к ней. Она стояла, прижав одну руку к груди, и смотрела на меня.

— Да, да, почему нет? — повторила она, сжав зубы. — Почему нет?

Ее рука продолжала лежать на моей, и пальцы судорожно сжались. Под конец я уже начал хмуриться.

— Почему нет? Значит вы это придумали для нас, мосье?

Я кивнул головой.

— Но как вы это сделаете?

— Об этом уж не беспокойтесь, — ответил я и, повторив ей, чтобы она увела сестру наверх, повернулся к дверям. Моя нога уже была на пороге, и я готовился встретить своего противника, как вдруг услышал позади себя движение. Через секунду ее рука опять лежала на моей.

— Подождите, подождите одну минуту! Идите сюда, — задыхаясь пролепетала она.

Я обернулся. От прежней улыбки и румянца не осталось и следа. Лицо мадемуазель было бледно, как белая стена.

— Нет, — отрывисто сказала она, — я ошибалась! Я не хочу этого, я не желаю участвовать в этом. Вы придумали это прошлою ночью, г. де Барт. Это убийство!

— Мадемуазель! — с недоумением воскликнул я. — Убийство? Что вы говорите? Это дуэль!

— Это убийство, — настойчиво повторила она. — Вы задумали это ночью. Вы сами так сказали.

— Но я рискую при этом собственною жизнью, — резко возразил я.

— Все равно, я не желаю участвовать в этом, — сказала она слабым голосом.

Она дрожала от волнения и избегала смотреть на меня.

— Ну, пусть это падет на мою голову, — резко ответил я. — Во всяком случае теперь уже поздно идти на попятный, мадемуазель. Они ждут меня. Но сначала позвольте мне просить вас удалиться отсюда.

С этими словами я отвернулся от нее и вышел из комнаты, полный самых разнородных мыслей. Во-первых, думал я, что за странные существа эти женщины. Во-вторых, убийство! Только потому, что я подготовил дуэль заранее и вызвал ссору? Никогда я не слыхивал ничего столь чудовищного. Станьте на такую точку зрения, называйте каждого, кто готов с оружием в руках отстаивать свою честь, Каином, — и много клейменых лиц появится на некоторых улицах. Я рассмеялся при этой мысли и продолжал свой путь по садовой дорожке.

Тем не «менее, я начинал понимать, что собираюсь совершить неблагоразумный поступок. Лейтенант во всяком случае останется здесь, а он — тертый калач, еще более опасный человек, нежели капитан. Наконец, и солдаты тоже еще будут в деревне. Что, если они разъярятся против меня за смерть начальника и станут преследовать, невзирая на полномочия, данные мне монсиньором. Глупое положение будет в самом деле, если накануне успеха меня выживет из деревни какая-нибудь кучка солдат.

Эта мысль так не понравилась мне, что я невольно замедлил шаги. Но отступать действительно было поздно.

Капитан и лейтенант ожидали меня на маленькой лужайке, шагах в пятидесяти от дома, — там, где узенькая дорожка пересекала широкую аллею, по которой прогуливались мадам и мадемуазель в первый день моего пребывания в замке. Капитан снял свой дублет и стоял в одной рубахе, прислонившись к солнечным часам, с обнаженной головой и шеей. Я обратил внимание на его могучий, нервный торс, и двадцать лет назад этот вид мог смутить меня. Но теперь малодушные мысли были чужды мне, и хотя с каждою минутой я чувствовал все большую неохоту драться, сомнение в исходе дуэли не играло роли в моих соображениях.

Я начал медленно готовиться и, чтобы выиграть время, охотно нашел бы какой-нибудь недостаток в выбранном ими месте. Но солнце было настолько высоко, что не давало преимущества ни той, ни другой стороне. Почва была превосходна и место выбрано хорошо. Я не находил никакого предлога, чтобы отделаться от этого поединка, и уже готовился отдать своему противнику честь и начать атаку, как вдруг неожиданная мысль осенила меня.

— Одну минутку, — сказал я. — Позвольте вас спросить, капитан: если я вас убью, что станется с вашим поручением?

— Об этом можете не беспокоиться, — насмешливо ответил он, превратно толкуя себе мою медлительность и нерешительность. — Напрасно вы на это рассчитываете, сударь. Во всяком случае, это не должно стеснять вас. У меня есть лейтенант.

— Да, но что станется с моей миссией? — прямо спросил я. — У меня нет лейтенанта.

— Вам следовало раньше подумать об этом и не затевать истории с моими сапогами! — презрительно возразил он.

— Это правда, — сказал я, не обращая внимания на его оскорбительный тон. — Но лучше поздно, чем никогда. Вникая теперь в дело, я нахожу, что мой долг по отношению к монсиньору не позволяет мне драться.

— Значит, вам нипочем нанесенный вам удар? Вы проглотите оскорбление? — воскликнул он, плюнув на поле в знак презрения. — Дьявол!

Лейтенант, стоявший рядом с ним, заложив руку за спину, злорадно засмеялся.

— Я еще не решился, — сказал я.

— Ну, так решайтесь скорее, Бог мой! — ответил капитан с насмешкой и стал медленно расхаживать взад и вперед, играя своей шпагой. — Боюсь, лейтенант, что сегодня нам не придется позабавиться, — продолжал он, обращаясь к лейтенанту, но так, чтобы я слышал. — У нашего петуха оказалось цыплячье сердце.

— Все-таки я не знаю, что мне делать, — спокойно ответил я. — Конечно, погода сегодня превосходна, место выбрано очень удачно, солнце расположено очень хорошо. Но я мало выиграю, убив вас, капитан, и наоборот, это может поставить меня в большое затруднение. С другой стороны, я очень мало теряю, оставив вас в покое.

— В самом деле? — презрительно сказал он, глядя на меня так, как я глядел бы на лакея.

— Да, — ответил я, — если вы скажете, что ударили Жиля де Беро и остались невредимы, вам никто не поверит.

— Жиля де Беро! — воскликнул он, нахмурившись.

— Да, сударь, — вкрадчивым топом ответил я. — К вашим услугам. Вы не знали моей фамилии?

— Я думал, что ваша фамилия де Барт, — сказал он.

Странно звучал при этом его голос. С разжатыми губами он ждал ответа, и в его глазах промелькнула тень, которой я раньше не замечал.

— Нет, — сказал я. — Это фамилия моей матери. Я назвался ею только здесь.

Его цветущие щеки утратили румянец, и он, закусив губу, с тревогой посмотрел на лейтенанта. Мне уже не раз приходилось видеть эти признаки, я их хорошо знал и теперь мог, в свою очередь воскликнуть: «Цыплячье сердце!» Но я не хотел отрезать ему путь к отступлению.

— Я думаю, теперь вы согласитесь со мною, — сказал я, — что мне не может повредить, если я даже не отплачу за оскорбление?

— Храбрость мосье де Беро известна, — пробормотал он.

— И не без основания, — добавил я. — А в таком случае не согласитесь ли вы отложить это дело, скажем, на три месяца, капитан? Такой срок для меня самый удобный.

Он уловил взор лейтенанта и затем мрачно уставился в землю. Конфликт, происходивший в его уме, был для меня ясен, как Божий день. Ему стоило проявить немного упорства, и мне волей-неволей пришлось бы драться. Если бы, благодаря счастью или искусству, ему удалось одержать надо мною победу, его слава, как волна по воде, пошла бы по всем городам Франции, где только стояли гарнизоны, и достигла бы даже самого Парижа. С другой стороны, он ясно осознавал, какая грозит ему опасность смерти — ему уже рисовался холодный клинок в его груди — а тут он видел для себя полную возможность отступить с честью если не со славой. Я ясно читал все это на его лице, и прежде, чем он раскрыл рот, я уже знал, что он скажет.