— Здесь я храню сокровища, врученные мне на продолжительное время, — сказал банкир, между тем как Гарлей Вестфорд осматривался в этом мрачном пространстве, — эти железные сундуки содержат деньги и важные бумаги, а эта дверь ведет в кладовую, где я сберегаю серебро. Он отпер большой сундук и вынул из него маленький железный ящичек. — Здесь лежат деньги г-жи Вентвортс, у которой я теперь хочу отнять 20000 фунтов, чтобы возвратить вам ваши деньги. — С этими словами он поставил ящичек на письменный стол и пока капитан рассматривал его внимательно, он вернулся к большому сундуку. Капитан не видел, что он из него вынул. То был какой-то блестящий предмет, который банкир спрятал в карман. — Вам бы следовало также осмотреть мою кладовую, — заметил банкир. — Я не думаю, чтобы вы в моем присутствии боялись привидений?

— Ни в вашем и в ни чьем. Моряк не должен знать боязни; можно верить в появление сверхъестественных существ, не боясь их.

Банкир отпер тяжелую дверь. Медленно повернулась она на ржавых крючках и открыла глазам капитана лестницу, ведущую в глубину.

— Возьмите лампу и взгляните вниз.

Гарлей взял ее со стола и подошел к дверям. Он остановился и задумчиво посмотрел в темную бездну.

— Страшное место! — воскликнул он, — там, внизу, чернее, нежели в каюте африканского корабля, наполненной рабами!

Едва успел он выговорить эти слова, как банкир поднял руку и вонзил нож, по самую рукоять, в спину капитана. Гарлей Вестфорд вскрикнул, пошатнулся вперед и ударился головою о лестницу, ведущую вниз в погреб. Раздался звон разбитого стекла в глубине, ибо лампа скользнула из руки капитана, и глухое падение тела достигло слуха банкира из подземельной кладовой. Затем последовала мертвая тишина.

«Не думаю, чтобы он завтра явился в Ломбартстрит за деньгами», — проговорил банкир, замыкая дверь и положив ключи в карман сюртука. Затем он оставил комнату и тихо пошел по длинному и узкому коридору, который вел к обитаемой части его дома. Он свободно вздохнул, когда вступил в коридор, выложенный коврами, и стал замыкать дверь. В это время вышла Юлия из одной из смежных комнат.

— Где же твой приятель, папа? — спросила она с удивлением.

— Он уехал в Лондон.

— Но каким образом? Я видела, как вы оба вошли в северный флигель и с тех пор сидела смирнешенько в моем бударе, дверь которого оставила отпертой, чтобы слышать ваши шаги. Я уверена, что он не проходил по коридору!

— Как ты любопытна, — сказал банкир с замешательством, — я выпустил этого господина из северного флигеля, потому что он желал пройти парком, чтобы ближайшею дорогой дойти до станции.

— Ах, это другое дело! Но что же тебя понудило идти в этот страшный флигель?

— Дела, дитя мое. У меня там лежат важные бумаги. Но довольно, я не люблю подобных вопросов.

Молодая девушка посмотрела на отца с удивлением и беспокойством.

— Папа! — воскликнула она, — ты бледен, как смерть! Посмотри, — сказала она, указывая на грудь отца!

— Что с тобою, дитя мое?

— Кровь, папа, кровь на твоем белье.

Банкир нагнул голову и увидел на своей всегда безукоризненно белой рубашке несколько пятен крови.

— Как ты глупа, Юлия, — сказал он, — чего тут пугаться? У меня с некоторого времени болела голова и теперь, как я несколько минут рылся, нагнувшись, в бумагах, пошла из носу кровь; вот и все. Доброй ночи, дитя мое! — Он поцеловал ее в лоб, и от прикосновения его ледяных губ ее обдало холодом.

«Что это могло случиться сегодня с отцом, — подумала она, возвратившись в свою прелестно убранную комнату, — не имел ли он каких-нибудь неприятностей в городе»?

Между тем банкир отправился в столовую, где Гарлей Вестфорд несколько часов тому назад так неприятно помешал его мечтам. Лампы еще горели на столе, и при свете огня шлифованные бутылки блестели как рубины. Но комната не была пуста. За столом сидел, с газетой в руках, человек, которого Руперт Гудвин желал бы встретить всего менее в эту минуту. Это был Яков Даниельсон. После замечания своей дочери, банкир до верху застегнул сюртук и прикрыл таким образом кровавые пятна, но, несмотря на то, он не мог победить минутного испуга при виде своего старшего приказчика.

— Вы здесь, Даниельсон! — воскликнул он, — я воображал вас на пути к Лондону?

— Нет, я опоздал на поезд и принужден был возвратиться просить вашего гостеприимства. Надеюсь, что вы не найдете меня навязчивым?

— Нисколько, — ответил Руперт Гудвин, опускаясь в изнеможении в кресло, — будьте так добры, позвоните, — и обратившись к вошедшему лакею: — Принеси мне рому, — сказал он. Приказание его было исполнено, и Руперт Гудвин, налив себе полстакана, залпом выпил его.

— Так вы опоздали на поезд? — спросил банкир своего приказчика.

— Да, я уже отпустил вашего кучера с тильбюри, как заметил, что поезд отправился, и был принужден возвратиться пешком. Но где же ваш гость, капитан Вестфорд?

— Уже с полчаса как на возвратном пути.

— Так вам удалось успокоить его?

— Совершенно. Он оставил деньги у меня до своего возвращения из Китая, но я должен был назначить ему больший процент.

— Весьма естественно, — сказал приказчик, медленно потирая подбородок; и смотря в то же время очень внимательно на своего начальника, который уже в третий раз наливал себе ром. — Так капитан пешком отправился на станцию, — продолжал он, — вы ему, вероятно, указали ближайшую дорогу, парком?

— Да, я его послал этою дорогой, — рассеянно ответил банкир.

— Странно, — сказал приказчик, — я бы должен был его встретить, ведь я возвратился тем же путем. — Очень может быть, что он сбился с дороги: моряки вообще не ловки на суше.

— Должно быть; к тому же он оставил здесь свое верхнее платье, — сказал Даниельсон, указывая на пальто, лежавшее на ближайшем стуле.

— Это чрезвычайная рассеянность с его стороны, — преспокойно ответил банкир. — Однако ж меня одолевает сон; покойной ночи, Даниельсон; слуга отведет вам комнату.

Руперт Гудвин оставил столовую и пошел по большой лестнице в свой кабинет. Здесь спала маска с лица убийцы. Он тяжело упал в кресло и закрыл лицо руками. «Страшно! — воскликнул он, — и люди уверяют, говорят, что мщение сладко! Целые годы я жаждал этого мщения и теперь наконец отомщен; Клара Понсонби не увидит более моего соперника!» Банкир вынул из грудного кармана своего сюртука длинный испанский нож, который был в крови от острого кончика до самой рукояти. «Его кровь, — шептал он, — кровь человека, которого я ненавидел уже двадцать лет и увидел сегодня в первый раз». Банкир встал и подошел к шкафу. Он отпер потайной ящик и положил в него нож. «Никто не знает тайну этого ящика и вряд ли попадется кому на глаза этот нож, поразивший Гарлея Вестфорда. Но умер ли он? Да, да, он умер и 20000 фунтов теперь принадлежат мне». Вдруг он остановился и выражение испуга показалось на его лице. «Квитанция! — воскликнул он, — черт возьми, где квитанция на эти 20000 фунтов? Если она попала в чужие руки?!» Но после минутного размышления, он прибавил: «Нет, нет, это невозможно. Она была с ним и теперь с ним лежит в подземелье, где ей и покоиться навеки». В ту же минуту он вспомнил и о верхнем платье, которое Гарлей Вестфорд оставил у него в столовой. «Если случайно квитанция в одном из карманов этого платья? — сказал он в раздумье. Взяв тотчас свечу, он спустился в столовую. Она была пуста; лампы были погашены, но пальто капитана все еще лежало на том же месте. Руперт Гудвин обшарил все карманы, но нигде не было даже следа квитанции.

Мистрисс Вестфорд поправлялась чрезвычайно медленно от болезни. Терпеливо просидела Виолетта Вестфорд все прекрасные летние дни у постели своей больной матери. Несколько раз, в прекрасные июньские вечера, Лионель настаивал на том, чтобы она вышла подышать свежим воздухом, обещая заменить ее у постели больной.

— Ты напрасно все со мною споришь, — говорил он, — если ты, после длинного дня, проведенного у постели больной, не хочешь прогуляться вечером, то ты непременно заразишься и у нас тогда вместо одной больной будут две.