А потом Ланеж свернул в старый парк. Миновал овраг, в который Рэлико однажды едва не свалилась. Поляну, на которой они вместе любовались звездами, хотя она тогда и не знала о его существовании. И только уже почти дойдя до места, где когда-то росла посаженная его наликаэ елочка, Ланеж спохватился и обругал себя — деревца ведь там уже давно не было!

Увлекся размышлениями…

Ямы в земле не было тоже — засыпали, должно быть. Не помни Ланеж точное место, теперь нипочем его не нашел бы.

Тогда, стоя здесь, он испытывал ярость. Теперь — только печаль.

И следов не осталось. Скоро и вспомнить будет нечего… Наверное, так же и их связь ослабеет с годами и померкнет. Или ее разобьет новое чувство — Сулу же вписал в ее судьбу все, о чем она мечтала. Уже скоро, наверное, жизнь столкнет его огненную девушку с потенциальным суженым. Интересно, каким он будет…

Да каким бы ни был!..

Ланеж сжал кулаки, усмиряя гнев. От судьбы не уйти ни ему, ни Рэлико. Она получит все, о чем мечтала. Это главное.

Но…

Что это? Что темнеет из-под снега?

Ланеж махнул рукой, словно стирая крошки со стола. Снег послушно разлетелся в стороны.

Невысокий, но упорный росток с нежно-зелеными пока еще иголками упрямо пробивался вверх, усердно тянулся к жизни.

Ланеж потрясенно взирал на него несколько мгновений, а затем рассмеялся, и в смехе его слились горечь и торжество.

Это сколько же сил земли нужно было влить в этот росток, чтобы оживить его?

Духи, в отличие от своих хозяев, помнят добро.

— Спасибо, Адаш, — шепнул он, поклонившись до земли одному из старейших духов в мире, который теперь, застигнутый врасплох над будущим деревцем, серьезно смотрел на него круглыми черными глазами. — Спасибо.

В следующий миг Ланеж замер, услышав хорошо знакомые шаги.

Храм Ланежу отстраивали споро, несмотря на сезон — не каждый год случаются такие мягкие зимы.

Рэлико в третий раз принесла сэкономленные деньги от тех, что получала за труд в малой лавке родителей, но поневоле замерла снаружи, глазея на три ряда мраморных плит, уже обрамлявших фасад. Когда закончат, будет, наверное, ослепительно сиять на солнце… как ледяной.

Здание обещало быть небольшим, не похожим на то, что в столице. Не мраморные стены, а светлый кирпич с облицовкой… Но стоило все равно немало. И смотреться, когда все закончат, будет волшебно.

Ланежу, наверное, будет приятно, когда он вернется и увидит здесь, в срединных землях, собственный храм. Благословит ли своим присутствием?

Как знать… Но он точно будет рад.

Руки в перчатках, а все равно немного стынут… перед весной вдруг морозы ударили, больше недели стоят…

Девушка поспешила к входу. Внутри тепло…

— Еще снять или хватит?

— Да хватит! Пока так, дальше подправим!

Рэлико ойкнула, войдя внутрь и удивленно воззрившись на статую. Опознать, какому богу она предназначалась, с ходу не удалось. Вроде на Ильоса смахивает… А может, на Грома?.. Как раз с бородой…

Чего ж только ее здесь-то изготавливают?

— Прошу прощения, а это чья? — рискнула уточнить она у рабочих.

Один из них, хмыкнув, снисходительно сообщил:

— Ланежа, барышня.

Рэлико опешила сперва, а потом против воли рассмеялась.

— Совсем не похож, — звонко выдала она. — И лицо у

же должно быть, и волосы совсем прямые, а зазубрины на мече только с одной стороны. Глаза строгие и белые, красить их ни к чему, брови вот черные… Нос ровнее, губы у

же… и ни бороды, ни челки нет.

— Так… — растерялся мастер-резчик. — Не прислали вовремя, наброски-то… как стужа последняя дороги сковала, так и поставок материала не было, обещались с ними выслать… а срок поджимает, велели начинать мал-помалу. Я думал — набросаем, как обычно, начнем, а там подправим. Без бороды, значится, да волосы прямые… А юной барышне-то откуда ведомо? — с досадой спохватился строитель.

Рэлико, опомнившись, торопливо извинилась.

— Простите, господин, в столице бывала, заходила там в храм Ланежа, вот и запомнила. На другие-то храмы не похож, — затараторила она.

Не правду же им рассказывать?

— Ажно в самой столице? Уж не родственница ли ты нашему деодару? — с легкой насмешкой осведомился мастер.

— Нет, господин, что вы… Перед выпуском из пансиона возили.

— Вон оно что… — рабочий вздохнул и неожиданно с надеждой воззрился на Рэлико. — Рисованию, стал-быть, обучены, барышня?

— Немного, — скромно кивнула она.

— Может, тогда набросок подправите, по своему усмотрению? А мы уж подгоним получше, пока тамошних набросков ждем…

— С удовольствием, господин! — просияла девушка и, взяв длинный тонкий уголь, принялась выводить совершенные черты Ланежа на грубоватой бумаге для эскизов. И фигуру надо подправить — плечи у него широкие, сильные, талия тонкая, напротив, да и одет иначе. Лицо и вовсе отдельно зарисовала — тут надо и белые глаза с черной нитью вокруг радужки вывести, и скулы, и подбородок, и контуры бледных губ, ледяных, но таких чутких…

— Эк ты, барышня, любовно его рисуешь. Ладно выходит, — по-доброму подначил рабочий, и мечтательная улыбка сама сбежала с лица.

— Любовно? — тихонько переспросила она. Уголек выпал из ослабевших вдруг пальцев.

— Так иначе и не скажешь. Моя дочка так над портретом своего жениха сидит. Старается, значит…

— Так… бог же, — нашлась Рэлико. — Надо, чтоб каждая черточка соответствовала.

— И то верно… Что ж, набросок дельный, начнем завтра переделывать. Но гляди, ежели с теми набросками разойдется — не миновать тебе выговора!

— Так я же по памяти, сами попросили! — возмутилась было девушка, но рабочие только беззлобно рассмеялись.

— Да шучу я, шучу, барышня. Гляжу, по сердцу тебе зима, в который раз уж к храму приходишь.

— Стужа жизнь спасла, господин.

— Как и многим из нас, — серьезно кивнул мастер и спохватился: — Да ты ступай, ступай, день хоть и дольше стал, а все одно к вечеру уж клонится. И холодает. Спасибо, и так выручила!

Домой Рэлико уже и без того безнадежно опоздала, нагоняй от папеньки неминуем… А потому решила, что спешить уже смысла нет. Да и пройтись хочется.

Любовно, значит? И как понимать прикажете? Она же не жениха рисовала, а снежного бога… Ланежа…

К богу и положено с любовью ведь, пусть и иной…

А ведь существует она, любовь эта — которая совсем как в книгах. К родителям Арати недавно жених заезжал — тот самый, что в карете ее давеча подвозил. Старше на семь лет, серьезен и заботлив, собой хорош, а главное — не смущали его ни оставшиеся шрамы, ни тень печали в глазах девушки, оставленная близкой смертью. Рэлико видела как-то, как он смотрит на ее подругу и как на него смотрит она, и искренне за них радовалась.

Но радость эта была омрачена каким-то странным чувством. Не завистью, нет, и не ревностью, хоть Арати и проводила теперь с ней меньше времени, готовясь к заключению помолвки.

Словно и она тоже когда-то смотрела так же на кого-то.

Она покачала головой, удивляясь своему воображению.

И за Ланежа было все так же тревожно. Теплая зима выдалась, смурная… только вот ближе к концу третьего зимнего месяца наконец закрепилась настоящая стужа, да такая, что воздух острым казался, как красный южный суп, который они с папенькой на прошлой неделе в трактире пробовали…

Ой! Вот же… задумалась, одним словом! И зачем пришла только? Знала же, что елочки ее нет давно! После нападения кочевников всего единожды сюда заглянуть отважилась — а нашла не деревце, а заметенные снегом, обрубленные корни в земле…

Рэлико до тех пор даже не знала, что можно так плакать из-за, как сказал бы папенька, "сущей мелочи".

После в парк и не заглядывала — даже помыслить больно было. Столько стараний, столько воспоминаний…

А стоило чуть задуматься — и ноги сами привели!

Только… а это что? Что за диво?

Будто белое марево в воздухе мелькнуло. И в той стороне…