— Так я и его приглашаю. Думаешь, трех стульев не найдем?
Да, в этом вся Лия — не поймешь, где шутит, а когда серьезно говорит.
— Мне не до улыбок. У меня Кирилл активизировался… Только не спрашивай ничего, я не хочу его обсуждать…
— Козел. А я думала, что это ты сообщение про Гришку проигнорировала…
Она еще что-то печатала, но я успела отправить свой ответ прежде, чем ее текст увидел свет в моем ящике:
— Извини, мне ребенка кормить.
И Лия стерла продолжение своего сообщения.
Черт, неужели Каменцев увидел фото и прочитал комментарии? Да пусть даже так, это же не повод вспоминать про ребенка! Зачем ему понадобилась Лиза? Расспросить Александра Юрьевича не получилось — я к нему и так и этак, со словами и без слов… Но либо дед не хочет говорить, либо ничего не знает. А самой строить предположения мне уже страшно.
— Спасибо, Лизавета…
Я даже не заметила, как деда Саша поел. Не удивлюсь, если две потеряшки действительно отправились ужинать: куда иначе они могли запропаститься? Люба никогда ничего не клянчит… Не клянчила, потому что со мной такое не прокатывало, но Гриша же на все скажет — да. Это же в мужском характере покупать женщину любого возраста.
Теперь я схватила телефон с твердым намерением позвонить — и пусть только посмеет не ответить на мой звонок. Черт возьми, он взял чужого ребенка! Я, мать-дура, отдала ребенка человеку, которого знаю три дня — офис не в счет. Может, у него там деловая встреча нарисовалась и он потащил ребенка черти куда к черти кому… Не просто же так попросил не звонить. Не из-за капризов дочери же решил пойти со мной на конфликт? Только бы не потащил ее к кошкам. А она ведь просилась туда у него с утра…
Боже, Кирилл, какого черта ты притащился именно сегодня?! Этих двоих нельзя оставлять одних!
Я уже почти нажала на кнопку вызова, как сработал домофон. По моему вопросу «кто?» было все ясно, поэтому Вербов молча подтолкнул ребенка к диалогу с матерью. «Это мы» — интересно, кто это «вы» и с каких таких пор это «вы»?
Я нарочно не пошла открывать им дверь. Вернее, открыла замок и приоткрыла дверь, но решила не работать для них швейцаром. Александр Юрьевич успешно ретировался к себе в комнату и закрылся там, сказав, что не хочет нам мешать.
— Мама, это тебе!
Ребенок вручил мне огромный букет красных роз. Это они лишние сорок минут за цветами в очереди простояли? Или… Искали цветочек аленький? Я как-то в момент вспомнила про свою просьбу к Деду Морозу.
— Чтобы не ругалась, — добавил его внук.
Я не успела спросить, на что? Потому что Люба выдала:
— Мы елку купили.
— Что?
Переспрашивать было глупо, потому что елка уже вошла в прихожую раньше Вербова. Он явно прислонил ее к стене на лестничной площадке, когда запускал в квартиру ребенка в расстегнутой куртке. Цветы в руке — это, чтобы я в глаз ему не дала?
— Извини, я знаю нормальный елочный базар только в Новой Голландии.
— Зачем? — только и смогла выдать я, глядя на довольную физиономию Вербова, высовывающуюся из-за колючей макушки. Наверное, он сейчас такой же колючий, но целовать я его не буду по другой причине: я не просила у него елку! Не я просила… Неужели Люба?
— Для новогоднего настроения. У вас же нет живой елки. А искусственные не пахнут.
— Купил бы свечку! — вырвалось у меня.
— Сказал же, что будешь ругаться… Не ругайся, такое дело… Скажи лучше, куда поставить… И… На выбор, либо елку подержи, либо шнурки мне развяжи…
Я раскрыла рот, но к счастью не лишилась дара речи.
— Я лучше потом пол помою, — ответила я, не в силах сдержать улыбки. Боже, Вербов, ну как тебе это удается?!
Я открыла ему дверь в свою комнату, где на тумбочке у окна стояла искусственная елка. Ставить настоящую было некуда, и Вербов понял это с первого взгляда.
— Я бы тебе сказала заранее…
— Безвыходных ситуация не бывает. Поставим на кухню…
— Издеваешься сейчас, да?
— Нет, предлагаю выход из безвыходной ситуации. Какие у тебя будут варианты — обсудим. Они у тебя всегда имеются…
Это он меня сейчас подколол или наоборот подчеркнул, какой я ценный работник?
— Ты лучше знаешь этот регион, — и он обвел свободной рукой комнату.
Хорошо, не спросил, где я сплю. Все убрано — стерильная чистота.
— А больше нигде нельзя ее поставить? — спросил Вербов совсем потерянным голосом, не получив от меня никакого ответа.
— Подожди. Я спрошу.
Комната свекра была больше, но это была его территория, и я даже на Новый год не собиралась на нее вторгаться. Сейчас же вынужденно постучала, и мне тут же открыли.
— Александр Юрьевич, можно к вам елку поставить?
Он обернулся на свою комнату растерянно. Место было, если втиснуть дерево между сервантом и шкафом. Или если поставить напротив окна, рядом с телевизором и чуть-чуть оттащить к двери диван.
— Конечно.
Но для начала пришлось их познакомить. Колючей оставалась только елка, эти двое без лишних разговоров пожали друг другу руки. Не знаю, вспотели ли ладони у Александра Юрьевича, но в сухости рук Вербова я не сомневалась.
Елка была в горшке, так что поставить ее проблем особых не составило, как и оттащить диван.
— А сейчас я схожу в машину за игрушками.
Боже… Гриша, что ты делаешь?! И что не делаю я — не раздеваю ребенка, который носится по квартире в куртке — хорошо еще Люба про обувь не забыла бесшнурочную. Глаза чуть-чуть потухли, когда елка не поместилась в нашу с ней комнату, но Любу все равно можно было как светящуюся звезду или ангелочка сажать на елку без всяких игрушек.
— Ты зачем выпросила у Гриши елку? — сорвала я с нее шапку.
— Я не просила елку. Честное-пречестное.
— Лизавета, зачем ты на ребенке срываешься? — свекор стоял в дверях своей комнаты, которую делил теперь с елкой, и смотрел на меня осуждающе.
Я срываюсь? — светился негодованием мой взгляд. Или Александру Юрьевичу просто неприятно присутствие в квартире Гриши, вот и нашел, к чему придраться.
