— У нас есть дедушка. Забыли?
— Нет, помню. Но папа — это все же другое.
— Точно другое! Папа на каникулы — круто только для рождественского фильма! Григорий, я понимаю, как вам обидно из-за ветрянки, но форс-мажоры мы не контролируем. Только прошу, не надо лечить свою грусть за счёт моей дочери. Ладно?
— Ладно, — он даже ухмыльнулся где-то там глубоко в бороде. — Не хотите, не надо… Сидите дома с отцом отца вашей дочери, которому плевать и на вас, и на дочь! — закричал Мороз вдруг, как давеча и врезал ладонью по рулю.
— Слушайте, господин Вербов! — я назло назвала его ненавистной ему фамилией. Если он, конечно, не врал про разлад с отцом. — Может хватит, нет?!
У меня внутри все ходуном ходило. Ладно б ко мне подъезжал, так к маленькому ребенку! И как ребенок обижается, что конфетку не дали! А вот фиг тебе, а не киндер-сюрприз! Как он вообще себе такое представляет?! Чужой ребенок на каникулы, раз своего не прислали. Это развлекуха у богатых мира сего такая? Дочка по вызову?
— Вы что, не понимаете? — я запнулась. Я тоже вообще-то не понимала, что сказать, но раз начала… — Ребёнок не может потусить с кошечками и забыть вас.
— А вы, взрослая баба, типа можете?
Да как же он достал!
— Слушайте, сколько вам лет?
Сейчас и скажу, что вырастет, поймёт, что такое дети. Я, кажется, понимаю его жену — от такого идиота сама бы бежала, сверкая пятками, и к черту все его деньги!
— Тридцать, а дурак дураком…
Офигеть! Нет, он сам ответил… по второй части.
— Ну вот, можно уже понимать, что если мама знакомит ребенка с дядей, то у мамы с этим дядей что-то серьёзное.
— Трудовой договор, куда серьезнее?
Боже, сними наконец бороду, чтобы я видела выражение твоего лица. Нельзя же таким серьезным голосом нести такой бред?!
— А я и забыла про договор… Когда мне заявление на расторжение написать?
— Лиза, ну чего вы пытаетесь мне доказать?
Пусть делает, сколько угодно пауз, я не буду больше ему отвечать!
— Что вы лучше меня знаете, как жить? Вы, думаете, первая мне это доказываете? Уверяю, мой родитель делает это намного лучше вас. Ну сделайте мне подарок — скажите свекру и дочке правду: директор предложил обсудить сложившуюся в офисе ситуацию в неформальной обстановке.
Мороз тормознул авто, заехав передними колесами на бордюр. Вот и кафе! Но где моя свобода от бредового разговора?
— Или вообще ему ничего не говорите, — все не унимался «папа на час». — Вы что, в Павловск с ребёнком никогда не ездите? Я буду ждать вас за углом, если у вас дома все так серьезно, прямо как у школьницы.
Школьницы? Твою мать, пожил бы ты с тёщей после развода, не так бы пел!
— А мы серьезно будем обсуждать работу? — спросила я, отстегивая ремень безопасности. Это что, я согласилась сесть в эту машину еще раз?
— Мы будем кормить белочек! — даже через бороду Мороз пытался говорить своим голосом. — Мы все обсудили. Я — упертый дурак, вы — упертая дура, два сапога пара, так что приходите десятого в офис и пишите свое заявление. Только ручку захватите или детский фломастер. У меня Паркера нет. Не дорос.
Я молча смотрела на белую бороду. Хорошо, что в машине тонированные стекла. Иначе вокруг нас уже собралась бы любопытствующая толпа.
— Лиза, после этого вечера мне реально плевать, будем мы работать вместе или нет. Наша прогулка к работе не будет иметь никакого отношения. Но это между нами. Дочке ни слова. Я не хочу, чтобы она думала о своей маме плохо.
— Моя дочка не ходит в садик и подобных вещей не знает, — проскрипела я зубами.
— А как вы ей объяснили уход папы? В пять лет она уже совсем человек.
— Давайте не будем портить вечер окончательно? — отрезала я. Хотя надо было сказать иначе: не будете портить мне вечер. — И я вообще-то голодная. Я не белочка. Мне грецких орешков мало.
Мороз наконец отстегнулся.
— Вам придется поделиться со мной вашим ужином. Знаете, что сказал Джек Лондон про милосердие? Это не бросить собаке кость, а поделиться ею, когда ты тоже голоден. Проявите ко мне милосердие. Вы читали Диккенса?
