— Ну, вы сами, надеюсь, справитесь с гирляндой и шариками? — спросил Вербов, протягивая мне объемный пакет. Через порог.

       — А ты не останешься? — в мой голос так и не вернулась мягкость. — Я ужин приготовила. Или вы поужинали?

       Секунда замешательства — или он просто смотрел мне в глаза и искал оставшееся в них тепло.

       — Мы к тебе спешили. Нервничали. Голодали. Но я не хочу мешать. Завтра сходим куда-нибудь после елки. А сейчас я пойду.

       — Я ужин приготовила, — повторила я не мягче, а еще более твердо.

       — Лиз, я бы с удовольствием, но здесь я лишний, — нагнулся он ко мне, чтобы говорить шепотом. — Я не люблю быть лишним.

       — Ты не лишний, — я тоже шептала. — И Александра Юрьевича я уже покормила. И они вместе с Любой нарядят елку.

       — Ты действительно хочешь, чтобы я остался? Только скажи, и я останусь.

       — Да, хочу.

       — А что с моими шнурками?

       Я машинально опустила взгляд к его ботинкам. Обтоптанным явно Любой.

       — Не маленький. Сам справишься. Я тебе сейчас тапки дам.

       — Только не тапком, ладно? Я действительно хотел, как лучше… Елка пахнет, чувствуешь? И в машине у меня теперь пахнет Новым годом…

       — Как ты впихнул туда елку?

       Я протянула ему тапки, он сунул ботинки под скамеечку.

       — Переставил автокресло, разложил оба сиденья… Мне предлагали доставку, но мне хотелось прийти к тебе с елкой сегодня. Мне хотелось прийти к тебе с праздником.

       — Боже, цветы… Я о них забыла.

       Быстрее на кухню, поставить розы в воду… Они явно подарены от всего сердца.

       Через пять минут мы уже сидели за столом втроем, через десять — вдвоем.

       — Поговорили?

       Я опустила глаза:

       — Поговорили. Но ни к чему не пришли. Кирилл и отцу сказал, что ему, типа, нужен ребенок. Но моему ребенку такой отец не нужен…

       — Лиз… — Мне пришлось поднять глаза. — А как Люба к нему обращается?

       — А никак… — я закусила губу, не понимая, почему мне стыдно за Кирилла. — Люба слишком мало его видела, чтобы как-то его называть. И она не спрашивает о нем, и меня это более чем устраивает… Ты зачем сейчас спросил?

       Вербов отвернулся со странной улыбкой и ответил, глядя на стену, у которой стоял обеденный стол — всю увешанную детскими рисунками.

       — Да тут Илона выдала: у меня есть папа и есть дэдди. Правда, она в обратном порядке сказала. Я все-таки у нее на втором плане… И теща еще масла в огонь подлила, требуя, чтобы Илона говорила со мной исключительно по-русски, так она теперь вообще со мной говорить не хочет… Я ей пытался сказки на ночь читать. Говорит, ей неинтересно — думаю, она просто половину слов не понимает. Попытался по-английски читать, так Илона тут же заявила, что меня невозможно слушать и по-английски она может спокойно читать сама. И вообще она уже не маленькая, и я могу ей не звонить каждую ночь. Даже сейчас, когда она только с бабушкой, Илона отказалась со мной говорить. Сказала, у нее важные дела… Я не думал, что это произойдет так скоро. Что папа ей станет совсем не нужен. И мне кажется, я уже никак не могу повлиять на ситуацию…

       Он говорил не для меня. Он говорил для стены. Просто высказал вслух, что носил в себе. Предложить выпить я ему не могла. Если только чаю.

       — Чай хочешь?

       Вместо ответа Вербов резко поднялся.

       — Я лучше пойду. Завтра хочу в восемь в офисе быть. Ты возьми такси до театра. Я подъеду уже туда и буду с вами до вечера.

       Он задвинул стул, сделал шаг к двери, но вместо того, чтобы выйти в коридор, наоборот закрыл дверь и резко обернулся: на нем не было лица. Вернее, была маска — страшная.

       — Лиза, — он схватил меня за плечи. Достаточно сильно и достаточно неприятно. — Ты только не подумай, что это из-за твоей дочки. Я о ней не знал больше месяца, пока не стал выяснять, какого черта ты работаешь из дома. Хотя вообще-то выяснял немного другое, свободна ты или нет. Я был уверен, что нет, и был готов отбить тебя у него. А ребенок… Это не главное. И ни в коем случае я не ищу в Любе замену Илоне. Лиза, но я могу стать для нее отцом и если ее надо отбить у Кирилла, я сделаю это…

       Я дернулась, но свободы не получила.

       — Ты ее покупаешь, тебе это не кажется? — откинула я голову, чтобы видеть его лицо.

       — Любовь… — он выдержал паузу, чтобы я не думала, что он говорит о Любе, — нельзя купить. Ульяна отказалась от всего, что я ей давал, ради мужика, у которого, по хорошему, за душой ни гроша. Она точно зарабатывает больше него. Я даже не купил Любе подарок на Новый год. Скажи, что она хочет? Я уже знаю про платье, которое появится под елкой ровно в полночь. Что еще?

       — А почему ты должен что-то ей дарить? — я выдержала долгую паузу, но так и не получила ответа. — В Новый год подарки дарит Дед Мороз, а ты не дед… Не надо ничего дарить.

       — Жестокая ты женщина, — по губам Вербова скользнула улыбка. — Я ведь все равно подарю. И ты будешь мучиться с моим подарком, как с елкой.

       Я машинально подняла руку к колючей щеке, и Вербов отпустил мои плечи, чтобы прижать мои пальцы еще сильнее. Щека оказалась не колючей, он побрился еще раз.

       — У моей дочери действительно все есть.

       — Кроме папы?

       Теперь молчала я.

       — Не надо об этом… Это очень больно… — вырвалось у меня, как в разговоре с матерью. — Терять… Когда только нашел.

       — Лиза, мы только нашли друг друга… О чем ты говоришь? — он не смеялся, это горький смешок сам прорвался в его речь.

       — Чтобы ты не торопился с моим ребенком.

       — Да я и с тобой не тороплюсь… И даже не говорю тебе, что ты прогуливаешь завтра рабочий день…

       — Я попрошу отгул…

       Он покачал головой и переместил мою ладонь себе на губы.

       — Тогда возьму больничный. По уходу за ребенком. И снова отведу ее к волшебному доктору. Гриша, что ты делаешь?

       Я попыталась отнять ладонь от его губ, но он в отместку еще и языком ее тронул. Господи, что он со мной творит…

       — Поставил подпись и печать на твоем заявлении.

       Он потряс нашими сцепленными пальцами в наэлектризованном воздухе.