Да, не в порядке сейчас только я!

       Вербов взялся за свой ремень. Я дернулась назад и напоролась на его руку — или он специально выставил ее. Специально, потому что гад — ущипнул в бок и довольно чувствительно! Я с трудом не ойкнула. Встретилась с ним взглядом — синее стекло, голубой экран, а на нем бегущей строкой: Ну что, получила? За дело!

       Да, его задело… Только бы Степановой наш недоанглийский боком не вышел… От гада всего ожидать можно! Он у нас как бог! Божок, кровожадный!

       И в машине, и в парке я чувствовала себя третьей лишней. Эти двое болтали, будто были знакомы вечность. Мой ребёнок не застенчивый от слова совсем. Как заговорила в полтора года, так и не умолкает. Но с посторонними тетями и тем более дядями она не общается. Откуда тогда такое доверие к гаду? Что он сделал такого, чего я не заметила? Кажется, не давал ребёнку никакого сладкого подобрина. Наверное, мы с дедом надоели Любе до чертиков. Или орешки у гада оказались заколдованными, потому что скормил он их не белочкам, за которыми они так и не угнались, а ребёнку.

       В парк Люба входила за ручку со мной, а на входе взяла за руку Вербова и не отпускала от себя. Или он — ее до конца прогулки. Я лишь белым пятном маячила на горизонте, думая свою невеселую думу. И Степановой не напишешь — шухерись. Никто ж не знает, что я с Вербовым. Вернее, что Вербов с моей дочкой. А я — с его курткой. На детской площадке он сунул ее мне в руки и ускакал.

       Я и не знала, что девчонки те же мальчишки, только в юбке… На зиму в штанах. Они умудрились все лазалки в округе пройти. Конечно, дед Любу не поднимает — грыжа. Мне не особо-то и дотянуться. А ребёнку, оказывается, надоело пресмыкаться по качелькам, ей летать охота… Да что это я, к собственному ребёнку ревную? Или собственного ребёнка к несобственному папе?

       И не успела я это подумать, как проходившая мимо старушка выдала:

       — Всем бы таких пап…

       Да, всем… Пап! Кому-то вершки, а кому-то начальники… Гады!

       — Мы устали и хотим есть, — вырос передо мной синеглазый гаденыш.

       — Чем я могу помочь? — да, я спросила глупость, только чтобы он перестал на меня пялиться.

       — У нас есть суп…

       Люба! Но в этот раз я не закричала. ГАВ тявкнул раньше:

       — Ну это у вас… А у нас тут будут… Ты ешь блины?

       — Мамины… — Люба так и сидела у него на руках и зачем-то, как маленькая, оттягивала ворот свитера. Но я снова не успела сделать ей замечания.

       — Мамины будем есть потом. Тогда пельмени? Или борщ? Что ты больше хочешь?

       И тут Люба уставилась на меня, но и сейчас мне не дали шанса заговорить.

       — Маме мы купим горячего чая. Она как сосулька.

       А я действительно замерзла: за городом явно была минусовая температура.

       — С коньяком.

       Надо было открыть рот, но я по-прежнему молчала.

       — Согласна?

       Интересно, кого он спросил. Любу?! Поэтому она кивнула. Красная и довольная. Я тоже стояла красная. От ненависти к белочкам.

       — Пойдем за пельменями?

       Он наконец-то спустил чужого ребёнка с рук, но руки ее не выпустил. Вернее, Люба сама потянулась к нему. Мне он подставил локоть. Хорошо не двинул им за «гада» во второй раз. Пришлось взять его под руку и чинно выхаживать рядом. Асфальт без налёта льда. Ребёнок может скакать дикой обезьяной, держась за сильную руку. Бедный Вербов… А вот и не жаль его нисколечко! Забегаловку, к его счастью, мы нашли через две улицы. Народу не было, но было тепло.

       — Я, наверное, не буду коньяк, — впервые за этот день твёрдо сказала я.

       И посмотрела на официантку. А Вербов смотрел на меня:

       — Не будешь или наверное? Девушка, принесите пятьдесят грамм, а там мы уж сами решим.

       Что решим? Господи, да что же ты, Люба, так хорошо себя ведёшь — мне даже повоспитывать тебя не за что. Только…

       — Люба, ты руки не мыла. Пойдём? — и тут меня Вербов опередил.

       Ему явно нравится с бабами по туалетам ходить… Но вскочить и побежать самой — дать только лишний повод для подтрунивания. Обойдётся! Люба ребёнок. Почему бы девочке с папой не пойти руки б не помыть? Ведь только руки ж…

       Звякнул телефон. Сообщение ВК.

       — У нас большие проблемы. Выручай.

       Я подскочила. Хорошо, я в джинсах — можно не от бедра, а бегом.

       — Хотел помочь. Прости…

       Я кивнула и закрыла перед его носом дверь туалета. Ничего. «Прости» должна говорить я. Даже взяла телефон, чтобы сказать, но тот неожиданно зазвонил. Да что б…

       — Мама, телефон!

       — Я слышу… Это опрос. Я не буду отвечать.

       Отвечать я не буду. Это Кирилл. Он не испортит мне день ещё больше. ГАВ в его помощи не нуждается. Сам меня прекрасно облает! Но Каменцев тут же перезвонил. И я снова проигнорировала вызов, выключив на телефоне звук. Набрала текст Вербову:

       — Извини. Ты все не так понял.

       И сунула телефон в задний карман джинсов, чтобы помочь Любе. Телефон завибрировал, но я вытащила его лишь за столиком.

       — Что я не так понял? — вопрос от ГАВа, который держит в руках телефон и смотрит мне в глаза.

       — Про нас с Лией, — печатаю на виртуальной клаве очень реальное признание, которое может стоить моей подруге работы.

       — Я думал, про звонок, на который ты не хочешь при мне отвечать, — получаю тут же в печатном виде ответ.

       — Это соцопрос, — не поднимаю глаз от экрана.

       — Очень настырный соцопрос, — читаю с него.

       Теперь мы смотрим друг другу в глаза. Два идиота с телефонами.

       — Это у меня вырвалось в запале. Я расстроилась из-за потери работы. Лия просто меня поддержала.

       — В том, что я гад? И хочу тебя уволить? Это ты — гадина, не хочешь на меня работать.

       Вместо ответа — долгий взгляд. Но замечаю, что он снова что-то пишет, а у меня снова звонит телефон, пусть и молча, но звонок не хочу скидывать. Пусть Каменцев думает, что я забыла телефон или сплю днём. С ребёнком. Его ребёнком!