— Лиз, у тебя есть расческа?

       Я судорожно схватилась за сумочку, отчего-то валяющуюся в ногах.

       — Давай сюда. Вернём твоим волосам блеск и объём. У меня тоже вся голова от парика мокрая. Дети требуют жертв, больших. Особенно чужие дети, верно?

       Это он что, про Любу и белочек сейчас? Тогда пусть идёт лесом… В свой лес! Один! А я что, после облапывания в туалете ещё с ним куда-то еду?

       — Ай!

       Он устроил мне душ. Залил волосы какой-то вонючей дрянью из баллончика! И начал драть расческой прядь за прядью.

       — Лиз, не дергайся! Я умею обращаться с длинными волосами. У Илоны они тоже до попы.

       До попы? Сказал бы хоть до пояса. Ай! Он избил рукой всю крышу, пока тянул мои волосы прядь за прядью. Наконец, сунул мне в руки мою расческу. Вытащил из кармашка двери свою и взялся за собственную шевелюру.

       — Убери обратно в бардачок, пожалуйста! Надо не забыть купить новый. Напомнишь?

       Баллончик снова оказался у меня в руках и теперь я прочла название — сухой шампунь. Что за зверь такой страшный?!

       — Пригнись к печке, макушку подсуши…

       Я чуть не впечатлилась лбом в торпеду! Если нас видно с улицы через лобовое стекло, то можно решить, что он меня хорошо приложил к ней подзатыльником. Да, а еще лучше не смотреть, а стоять под дверью туалета и слушать про узлы и зубы!

       Я скрежетала зубами… Ну как я так вляпалась, ну как?

       — Лиз, минуту на марафет и пойдём. А то господа-товарищи не то подумают.

       — А они ещё не подумали?

       Я спросила с вызовом. Он с тем же вызовом ответил:

       — А тебе не плевать? Тебе с этими людьми не работать. Ты же уволилась! Разве нет?

       — Теперь точно да! — выкрикнула я и вытащила помаду.

       — Лиз… — он позвал очень тихо. — Ну вот ты реально думаешь, что кто-то по трезвому может заниматься этим в единственном туалете кафе?

       — Этим? Нет, — я бросила помаду в сумочку и вытащила пудреницу.

       — А чего ты тогда завелась?

       Я выдохнула — а реально, чего?

       — Из-за молнии, что ли? Ну прости… Я просто хотел поднять тебе настроение…

       Или юбку — только дверь раньше времени открылась!

       — Мне просто домой надо. Обещала дочке, что буду не поздно. Дед ее ни разу не укладывал сам. Я нервничаю.

       Да, в любой непонятной ситуации прикрывайся ребёнком!

       — В пять лет не засыпает сама?

       Не прокатило? Я повернулась к рулю, так и не раскрыв пудреницу. Да, пять лет одна засыпаю я…

       — Я — плохая мать, — прошептала и тут же повысила голос. — Только не надо включать хорошего папочку. Я уже на все согласная!

       Господи, ну что я снова ляпнула… Так и не напудрив нос, закрыла сумочку. Сказать, зато у меня ребёнок привит — как корку от свежей болячки отодрать! Я не настолько жестокая… Просто не умею нормально отвечать на такую неприкрытую атаку по всем фронтам: и рабочему, и материнскому, и — да чтоб Вербову пусто было — женскому…

       — Согласная на все твои аргументы, — добавила уже совсем упавшим голосом, чтобы он не думал про другие мои согласия. — Через полчаса я вызову такси.

       — Такси подано, — оборвал меня ГАВ не лаем, а каким-то повизгивание. — Полчаса оно спокойно подождёт тебя. Я ем довольно быстро. Пошли, Снегурочка.

       Дурочка… Роль взрослой бабы я с треском провалила. Кажется, мозгами я осталась в двадцати годах. Материнство автоматом не делает тебя взрослой в отношениях с мужчинами. Да и не было у меня мужчин и отношений! Дедушка Мороз, подари второй шанс… Разве я его не заслужила, побыв твоей внучкой?

       — Лиза, оденьтесь завтра потеплее, мы будем долго гулять…

       Мы уже на ты. Значит, вы — это я и дочка. Мы с ней единое целое или я всего лишь вынужденное приложение к Любаше? Не спросишь же Вербова напрямую.

       Напрямую с ним вообще ничего не получается. Мы вернулись в кафе чинно, будто вышли с совещания. Все сделали вид, что не было ни туалета, ни получасовой отлучки в машину. Так правильно — им ещё работать в Рогах и Копытах, это я могу делать с боссом, что хочу. Хоть минералку глушить стаканами.

       — Лиз, ты действительно не хочешь выпить?

       Я мотнула головой. Когда я последний раз пила? Ах, да. Со свекром в день его рождения, когда подарила ему бутылку Хеннесси. Из-за таблеток свекра и моего поганого настроения из-за выкрутасов Кирилла выпили всего лишь по рюмочке, и лимонного сока во мне получилось больше, чем французского зелья.

       — Мы с Лизой скоро уйдём и не будем вас смущать! — выдал Вербов громогласно, то ли желая пошутить, то ли ляпнул, не подумав. Или наоборот подумав и хорошенько взвесив реакцию дружного, почти полностью бабского, коллектива. Впрочем все это — вопрос десятый.

       В машине он обратился ко мне с абсолютно бесстрастным лицом.

       — Я очень болезненно отношусь к разговорам за спиной. Особенно женским. Особенно если с этими женщинами я работаю.

       — Я не треплюсь о личном. С Лией уж точно, — отрезала я и вспыхнула. Точно вспыхнула. О каком о личном? Он просто попросил не рассказывать Степановой про его семейные дела!

       — Вот и славно. На то оно и личное.

       Ловко поймал за язык или я снова себя накручиваю?

       — До завтра. За углом прятаться не надо. Я скажу свекру правду. Внучка все равно все ему расскажет.

       — Дошло наконец. Вы, мамаша, жираф…

       Да, я высокая. Но не дылда. И шпильку не ношу. А так бы с радостью съездила каблучком промеж наглых глаз. Личное… Личное началось, когда из машины я снова явилась в кафе без верхней одежды. Так что Вербову лишним было громогласно заявлять, что мы отчаливаем вместе. Хотя что уж там. Правду знает только Лия, а остальные могут думать, что мы не первый день вместе. Вне офиса, в который я не хожу. Но мы же первый день вместе — точнее вечер — и не совсем вместе, а уже такая петрушка!

       Петрушка в виде тахикардии. Он смотрел на меня. Я — на него. Рука все это время дрожала на ручке дверцы авто, которое мне в срочном порядке надлежало покинуть. А ноги не идут, и голова подсказывает, что «спасибо, что подвезли» говорить не следует.