— Она может сама раздеться!

       Я, наверное, сказала это слишком громко и грозно, потому что Гриша отдёрнул от Любы руки, точно обжегся, и даже поднялся с кровати.

       — Лиза, ты чего?

       Не знаю, что он прочитал в моих глазах — я действительно ничего плохого о нем не подумала, поэтому прошептала:

       — Она большая. Мы дедушку тоже просим выйти.

       — Хорошо! — он взмахнул руками, явно затаив обиду. — Позовёшь, если захочешь. Я в соседней комнате. Пульт от телевизора на тумбочке.

       — Нам не нужны мультики. Она и так уснет. Да, Люба? — решила я за ребёнка. — Я с ней просто посижу.

       Гриша кивнул и вышел, а я нервно схватилась за розовый свитерок, пытаясь унять раздражение за собственное идиотское поведение и не сорваться на ребенке. Вербову уже прилетело от меня. Как говорится, не делай добра…

       — Я не хочу спать!

       Только не начинай истерик! Хватит на сегодня деда под дверью! Этот стучать не будет. Это его территория. Но дочке я сказала иное:

       — Если хочешь завтра с Гришей на ёлку, то сейчас спи!

       Я оставила Любу в трусиках и майке, аккуратно сложила детские вещи в изножье и откинула одеяло. Простыни не белые, а цвета слоновой кости. Или это отсвет из окон?

       — Мама, полежи со мной.

       Люба погладила одеяло подле себя. Обычно я лежала с ней на ковре подле детской кроватки, а сейчас действительно могла прилечь рядышком. Поверх одеяла и, конечно, не раздеваясь.

       — Лиза, — услышала я тихий шепот Вербова и открыла глаза, которые непонятно когда закрыла и сколько продержала закрытыми. — Извини, что разбудил, — он стоял перед кроватью на коленях и держал мой телефон. — Два раза позвонили.

       На телефоне два часа и два пропущенных звонка: один два часа назад, другой — пять минут. Оба от Александра Юрьевича, который никогда мне не звонит. Просто так.

       — Я зря разбудил?

       Еще не до конца… Я жмурилась, хотя в спальне стало намного темнее — Гриша, видимо, опустил жалюзи. Но экран телефона оставался слишком ярким.

       — Что-то случилось? — добавил Гриша к первому вопросу, когда я принялась нещадно тереть висок, превращая волосы во вшивый домик.

       — Сейчас узнаю…

       Я с трудом свесила с кровати ноги и с еще большим — встала на них. Пошла к двери и к лестнице. Никакого звука, кроме моих шагов — Гриша решил остаться в спальне и дать мне спокойно поговорить, хотя я сильно сомневалась, что эхо моего шепота не разнесется по двум этажам, а выскакивать на лестницу два раза за один день будет верхом идиотизма. К тому же, Вербов имеет полное право знать на каком основании предоставил нам с Любой убежище.

       — Александр Юрьевич, вы звонили? — спросила я, прижимаясь животом к холодному граниту кухонной столешницы.

       — Спасибо, что перезвонила…

       Мое сердце пропустило пару ударов — такими словами деда Саша никогда не отвечал на мои звонки.

       — Лизавета, почему ты мне ничего не сказала про квартиру?

       Сердце решило вообще не биться. А голос — не возвращаться.

       — Кирилл все мне рассказал.

       — Александр Юрьевич, вы его не так поняли, — наконец выговорила я.

       — Я его никогда не понимал, — вставил свёкр сухо.

       — Я дома всё вам объясню…

       — Ты не сможешь мне это объяснить, — снова перебил дед.

       Голос у меня дрожал, как и сердце. Но боялась я за сердце старика.

       — Хорошо, если не объяснить, то решить. У меня есть решение. Хорошее решение. Вы только не нервничайте, Александр Юрьевич. Мы вечером сядем и спокойно поговорим.

       — С Кириллом?

       — Нет! — я хотела не кричать, но крик вырвался из груди против воли. — С ним мы ничего обсуждать не будем. Лично. Поверьте, я пыталась. И сами знаете, что мне удается с ним общаться только через суд.

       — Тут суд тебе не поможет…

       — Я не собираюсь его судить! Он во всем прав. Я просто заплачу.

       — Чем ты заплатишь? — почти кричал свекор, и мне тоже пришлось кричать в ответ:

       — Деньгами! Чем я еще могу заплатить? А ваше здоровье мне никакими деньгами не купить. Пожалуйста, выпейте лекарство и полежите. Это не проблема. Это действительно не проблема. Вы мне обещаете принять лекарство? Обещаете?

       После положительного ответа, в который верилось с трудом, я положила телефон на гранит и хотела прижаться к нему лбом — у меня тоже начинался жар. Главное — не пороть горячку.

       Но охладить лоб мне не дали мужские руки. Я машинально ухватилась за плечи, лишь Гриша развернул меня к себе, но в грудь его не ткнулась — из страха в этот раз действительно разреветься. Мы смотрели друг другу в глаза — и снова передо мной вздыбилось штормовое море.

       — А мне можно все объяснить прямо сейчас?

       — Не сейчас… — это вырвалось скорее машинально, чем осознанно. Я же собиралась все ему рассказать.

       — Тогда я тебя не отпущу, — и сильнее сжал мне плечи, а я нахально откинулась назад, но не для того, чтобы вырваться или проверить силу его рук, потому что на все сто была уверена, что Гриша меня удержит, а потому что именно в такой позе надо было давать тот ответ, который хотелось дать:

       — И не отпускай. Я разве против?

       Он чуть свесил голову на бок, не возвращая мне равновесия.

       — Наглая черная кошка, которая гуляет сама по себе, возомнила, что может бесплатно лакать молоко в пещере человека, позабыв обещание петь для него песни… Давай, начинай мурлыкать, а я с удовольствием послушаю, что натворил твой Кирилл. Я пообещал оградить тебя от его посягательств, но должен знать, как именно это сделать…

       Он притянул меня к себе, но не для поцелуя, а чтобы отпустить в более-менее вертикальном положении. Пришлось ухватиться за столешницу, вынужденно приняв еще более развратную позу — но моя грудь, даже выпяченная, никак на него не действовала — Вербов не сделал ко мне даже шага, только скрестил на груди руки, давая понять, что разговор состоится, хочу я этого или нет.

       — Гриш, мне реально стыдно…

       — За себя или за бывшего?