— Пусть хозяин открывает. Я — гость.

       Александр Юрьевич тяжело поднялся, но бутылку открыл легко.

       — Вам наливать? — спросил он у Гриши.

       — Пару глотков я выпью, — улыбнулся званый незваный гость.

       Бокалы встретились, затем встретились наши глаза. Шампанское, полусладкое, стало полугорьким, но мы ничего не могли с этим поделать. Такова жизнь. Наша. Суровая…

       Гриша пытался шутить, особенно про плов, на манер Али Бабы: хороший плов, ну просто первый раз такой получился… Но потом настал момент такой… прощаться и уходить.

       Мы досидели за столом до девяти. Затем Гриша вымыл посуду. Я поставила чистую тарелку на стол. Положила на неё пару бутербродов с икрой, немного салата и буженины и, прикрыв другой тарелкой, строго-настрого наказала деду Саше съесть все перед сном. Остальное убрала в холодильник и велела достать оттуда в новом году и тоже съесть.

       — А вы с собой ничего не возьмёте?

       Я мотнула головой и вытащила завернутую в кальку шоколадную колбасу, о которой совершенно забыла, а Гриша не напомнил.

       — Это тебе. От Любы.

       — Я помню… Убери к себе.

       Пришлось взять пакет. Гриша взял рюкзак. Рюкзак Александра Юрьевича, который я взяла без спроса. И уходила я тоже без спроса. Я уходила… Шла по лестнице, считая ступеньки. А потом в машине — слезы. Не сдержалась. Тушь не помогла. Гриша протянул мне бумажный платок. Молча. И откинул козырёк с подсвеченным зеркалом. И зачем только косметику перевела! Одним платком я не отделалась, получила второй, а потом Гриша просто крепко стиснул мне пальцы:

       — Я тобой горжусь. Это было сильно.

       Я скосила на него удивлённые, малость покрасневшие, глаза, требуя объяснений.

       — Поступок сильной взрослой женщины.

       — Ты о чем? — по-прежнему не понимала я.

       — Остаться со стариком. Понимаю, что все равно больно. Но мягче было никак, — и тут Гриша опустил голову, вжав появившийся из ниоткуда второй подбородок в шею. — Прости, что я такой эгоист. Нормальный мужик забрал бы ребёнка и вернулся к старику, — Гриша сильнее сжал мне пальцы. — Лиза, я что-нибудь придумаю. Не знаю, как… Пушкин далеко, и я не готов притаскивать сюда Любу и няню каждый день, но дедушка важен, ты права. Да я и сам знаю, что такое жить вдалеке от деда. Я не видел его три года. Дурак… Я променял его на дочь. Тяжело взрослеть, очень тяжело… Но нужно. Вернее, это неизбежно. Но стариков забывать нельзя.

       — Покажи мне Деда Мороза, — улыбнулась я, скидывая с ресниц последнюю влагу. — У тебя же есть его фотка на телефоне?

       Гриша усмехнулся и протянул мне айфон — на экране горел контакт, а в круге щурился дед с белой бородой и седыми усами, в косоворотке и соломенной шляпе. Теперь я знала, каким будет Гриша лет через сорок.

       — Вы похожи…

       Улыбалось мне уже намного легче. Я закрыла козырёк и пристегнулась.

       — Можно трогаться?

       Я кивнула. Умом я давно тронулась. И без ума мне вдруг стало намного спокойнее. Деда Саша накормлен, Люба под присмотром. Моя рука все ещё лежит в тёплой сильной руке. Гриша всю дорогу не отпускал ее, управляясь с рулем одной левой.

       — Тебе удобно так вести? — беспокоилась я то и дело.

       И вот он повернул ко мне лицо и прошептал:

       — Мне хорошо. С тобой.

       Мне тоже было с ним хорошо. Неспокойно всего немного. Вернее сказать, волнующе, как и должно быть на свидании. А ведь это действительно было наше первое свидание, и я знала, чем оно закончится. Было страшно, но снова совсем немного. Все бывает в первый раз.

       Я смотрела вперёд на все еще запружённую дорогу. Куда едут все эти люди? — спрашивала я у слепящих меня стоп-огней. Зачем вы оттягиваете момент, который мы и так оттянули черти насколько. А минуты не вернуть, потерянные в пробке и сомнениях минуты. Сердце стучало в висках быстрее секунд. Пусть оно бьется ещё сильнее, пусть замирает и выскакивает из груди…

       Верните мне, духи Рождества, это забытое чувство нужности — пусть этому мужчине действительно будет со мною хорошо. Но неспокойно. Покой — это конец, а Гриша сам сказал, что у нас все только начинается.

       Припарковавшись у своего дома, он подал мне руку — галантно, как кавалер ушедших времен, и я ее приняла, как дама, пусть и не присела в реверансе. Лучше бы, конечно, надела перчатку или хотя бы вытерла руку о подол, но платье, пусть и с длинным рукавом, выполнено из тонкого трикотажа, и от моего волнения тут же пошло бы влажными разводами, испортив красоту и торжество момента.

       Гриша не подал мне пуховик, сунул вместе со своей курткой под мышку. На улице ноль, да и шагов до парадной не больше десяти — они вышли у нас гулливерскими, так как мы оба спешили оказаться в желанном плену четырех стен.

       Гриша закрыл входную дверь, обернулся и протянул руку — ко мне, но не для того, чтобы обнять, а чтобы отодвинуть от стенного шкафа, который я нечаянно загородила. А что я ждала от него? Как в кино, чтобы швырнул одежду на пол и сверху меня? И что бы я сказала ему на такое? Уж лучше, извинившись пропавшим голосом, отойти в сторону.

       Я чуть не оступилась — вот же черт, в валенках! А мечтала о каблуках, корова на льду собственной персоной! Ещё и наполовину свинуха — не разулась. Хорошо, подошвы чистые — не наследила. Полы здесь тёплые, а на колготки плевать!

       — Лиза, лови!

       И я поймала — почти машинально — тапочки. Точно мой размер. И… Новые, абсолютно. Подавив или не совсем подавив улыбку, я сунула в них ноги. Гриша уже повесил в пустой шкаф две полные вешалки и нагнулся за тапками для себя. Домашние тапочки — кто бы мог подумать, что они бывают настолько романтичными!

       — Ну, чего стоишь?

       Гриша улыбался и поводил под пиджаком плечами, точно озяб. Что за вопрос? Стою… Не стою, а жду. Ещё спроси, кого?! Тебя!

       — Почувствуй себя дома, — проговорил он, не сделав ко мне даже одного шага. — Если сможешь. Хотя бы постарайся. Ведь дом начинается с тапочек. Они такие же, как у тебя… были, — добавил он, запнувшись на секунду.

       Не захотел говорить «как у тебя дома». Спасибо, Гриша… Ты все-таки безумно чуткий. Откуда в тебе это? Кто воспитал? Кто научил так тонко чувствовать… Дед Мороз?

       Я опустила голову — почти копия моих тапочек: и цвет, и фасон подобрал верно, а я от волнения сперва и не заметила. Где он их нашел? Сумасшедший… Подняла глаза: действительно взгляд какой-то не такой, не привычный, блестящий, горящий и даже с пьяной поволокой, а Гриша не пил. Губы едва намочил…