— Не хочу, — ответил грубо и сухо. — Горло болит.

       Это намек на то, что они с отцом все же переругались на морозце?

       Елена Владимировна нахмурилась.

       — Ты зачем сказал отцу, что встречаешь Тамару?

       — Она позвонила при нем. Что я должен был сказать?

       — Промолчать.

       — Я не собираюсь молчать для вашего спокойствия. Попейте валерьянки. Оба! Лиза, хочешь пойти со мной?

       Я перехватила взгляд Елены: умоляющий. Ее губы были плотно сжаты. Она не договорила. И я сказала, что нет. Лучше я не буду смотреть, что они там творят. И мысленно добавила: буду слушать, что они уже вытворили…

       Так он действительно умеет петь… Еще и на гитаре играет. Так… Чего еще я о нем не знаю, но сейчас обязательно узнаю?

       — Какая твоя любимая песня в исполнении Гришки? — вместо секретной семейной информации выдала Елена Владимировна.

       Отвечать должна была я. О том, о чем не имела ни малейшего понятия. Мы ведь знакомы неделю. Ну да, сегодня ровно неделя, как… Неделя, как он напел вместе со мной в машине:

       — Расскажи, Снегурочка, где была…

       Елена Владимировна рассмеялась. Впервые не нервно. Я легко ушла от ответа, да? Скажите, что ДА!

       — Я видела ваши фотографии с елки…

       И она перестала смеяться. Вот же как… За нами, оказывается, шпионил не только Кирилл. Правда, надеюсь, только он с плохими намерениями. Я Вербовым понравилась, да? Или им наплевать на выбор взрослого мальчика, только бы он не общался с теми, кого не любит папочка?

       Да получу я тут наконец хоть какой-нибудь ответ? Хоть на что-то… Или я зря отказалась от предложения ГАВа? Единственного за последние часы невинного — поиграть с детьми. Но тут, кажется, взрослые нас, таких же взрослых, снова заставляют стать детьми и чему-то и кому-то подчиниться. Кажется или так и есть на самом деле?

       Я кусала губы, желая их всего лишь облизать. Выдавать какие бы то ни было слова мой язык был не в состоянии. От всей этой недельной гонки я чувствовала себя загнанной собакой, у которой язык свесился до пола.

       — Хочешь чаю?

       Это так заметно, да? Я кивнула, отодвигая чуть недопитую рюмку. Умная хозяйка, к счастью, не спросила, нравится мне или нет? В другое время и в другой компании я, быть может, и сумела бы насладиться домашним черносмородиновым вином. Но сейчас мне нужно было полбанки чего-нибудь покрепче, чтобы разобраться в их семейных хитросплетениях.

       Елена Владимировна включила чайник и поставила передо мной жестяную коробочку нежного лавандового цвета, на которой были нарисованы розы и еще какие-то садовые цветы: на крышке на овале серой скатерти красовался белый силуэт чайника и было написано по-английски «сорок чайных пакетиков». Зачем я все это читаю? Еще и поднимаю к глазам: лучший английский чай. Эрл Грей. С бергамотом, то бишь.

       — Это чай английской королевы, можешь не сомневаться, — улыбнулась хозяйка, поставив передо мной закипевший прозрачный чайник. Точно такой, какой был у Гриши в квартире. Вот кто его купил… Впрочем, Гриша этого и не скрывал. Чайник в купе с самопроизвольно открывающимся сиденьем унитаза…

       Я снова нервничаю. Почему? Мне бы не чай, а горсть желтеньких таблеточек валерианы на блюдечке с голубой каемочкой…

       Именно такое появилось передо мной. Чашка тоже королевская?

       — Я купила это в Букингемском дворце. Возила мальчишек в осенние каникулы на мюзикл «Матильда». Люба английский подучит, тоже свезешь.

       Его еще не подучила мама Любы. И не заработала на билет до Лондона. Или нас уже поставили на баланс семьи? Вместе с грибным танком, который мне предлагают научиться водить…

       — Пашка потребовал в Тауэре купить ему замок с драконами, рыцарями и принцессами. Мне бы кто заранее сказал, сколько весит коробка… Мы ее с Лешкой еле до такси дотащили. А потом наш папочка попросил привезти ему из Лондона то, чего у него нет, но что ему очень необходимо, — она рассмеялась, тихо. — Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Я увидела в Букингемском дворце в витрине под стеклом и под замком бутылку виски. Меня раз двадцать переспросили, действительно ли я его хочу, потому что он тут для антуража… Понятное дело, на нем ценник такой, что все только любоваться ходят. Я сказала — да, хочу… Бабушка, божий одуванчик, ровесница королевы, не иначе, пошла за кем-то, чтобы бутылку достали… Но это было еще полбеды. Они бутылку унесли и потом принесли мне ящик, деревянный, набитый соломой, потому что эта бутылка именно так должна перевозиться по английской традиции. Рыцари и виски — нам пришлось покупать чемодан. А чай я положила в сумочку… Где ты была сегодня киска? У королевы у английской. Что ты видала при дворе. Видала дуру в серебре, — переделала рассказчица знаменитый стишок.

       Мышь тут одна. Как раз в серебре — кофта у меня серая с серебряной нитью. Надо было ее надевать на встречу Нового года, а не красное платье. Вот и стала красной тряпкой для Вербова-старшего. Ну и младшего заодно…

       — Бери пакетик, чего ждешь? Как не дома…

       А будто дома — об этом говорил мой бегающий взгляд и против воли дрожащие руки.

       — У бабы Лизы, как они называют свою королеву. Так что вы тезки.

       Мои мысли бегут быстрее ее слов. Я столько всего надумать себе успею за этот вечер.

       — Дать тебе бискотти? Разбавить итальянской страстью английскую чопорность?

       Я кивнула. Юморить Гриша все-таки от мачехи научился. А не от второй мамы, наверное.

       — А Гришку мы играть все же заставим. Обожаю, когда он поет… Дед его натаскал к двенадцати годам. Как профессионал играл. И пел… Вообще был классный пацан. Не знаю, что в него бес вселился. Он, кажется, со всеми в школе подрался. Даже с физруком. Дня не было, чтобы мне не звонили. Причем, бил со злостью. Не играючи. И Антон, дурак, ему дома пару раз двинул, а этого делать было никак нельзя. Первый раз он до вечера где-то прошлялся, а во второй домой вообще не пришел. Два дня. Мы даже в розыск подали к утру. А он в подворотне соседнего дома отсиживался. И в школу пошел на третий день. Два дня голодал. У него денег с собой не было. Соседка по парте чуть ли его не от голодного обморока бутербродом спасла. И домой притащила, только к себе. И он больше оттуда не уходил. Сказал, что его дома бьют и унижают его человеческое достоинство. На нас опеку натравили. За дело, я так и говорила Антону. Но ребенка домой мы вернули лишь по документам. Мы его когда силой притащили от Тамары, он сбежал, оставив записку, что едет в Кишинев. Прихватил всю наличку из дома, которую нашел. Только чудом, нашими молитвами, менты его с поезда сняли. Умудрился зайцем пролезть. Антону сказала — тронешь ребенка еще раз, возьму Гришку в охапку и вместе с ним уйду. В общем, он так год жил на две квартиры. Антон орал, а я тихо деньги Тамаре давала на еду и одежду. Гришка от нас ничего не брал. А потом Антон узнал про деньги… Сказал, ни копейки больше не давать. Пусть сами кормят или домой отправляют. А Тамара одна дочь растила. И когда Гришка узнал, что мы деньги за него давали, он и оттуда свалил. С Ульяной, вдвоем ушли. Им около пятнадцати тогда было. Сказал, что они снимут комнату, а он будет ходить с гитарой по электричкам и петь. Еле уговорили к Тамаре вернуться. Но с гитарой ходил. И ему денег давали. Он как цыганенок был. Только глаза выдавали русскую кровь. А потом Тамара позвонила и сказала, что Гришка в больнице. Официальная версия — ввязался в уличную драку. Он говорит, менты отметелили просто так. Антон всю прокуратуру на уши поставил. Я сказала — жив и слава богу. Зубы мы ему, конечно, не спасли. Если бы сразу к врачу, вживили б, а так удалить пришлось. Но скажи, что ты не знала, что они у него не настоящие?