Заметив краем глаза, что синие глаза вместо зеркала смотрят на меня, я вытащила из карманов перчатки, но не надела, поняв, что этот Мороз так и будет стоять распоясанным, если я не возьму все в свои руки. Начиная с кушака.

       — Вам бы ватничек под кафтан не помешал, — шепнула я в отполированное лицо Вербова, заметив вблизи парочку несбритых морщинок.

       — А вы не затягивайте так кушак. Это не галстук, — улыбнулся Мороз как-то малость нервно. Отлично, меня его близость тоже нервирует. — Там на вороте булавка. Вы поосторожнее, пожалуйста…

       — Боитесь, что уколюсь? — раздухарилась я себе на удивление.

       — Я за себя больше боюсь…

       И правильно делаете — сейчас бы мне сосульку поострее, моргалы бы повыколола. Ну что он на меня пялится?

       — Елизавета, почему вы замуж до сих пор не вышли? Неужели ждёте его?

       — Кого его? Принца?

       Ты, мальчик, глуп, как пробка: у меня ж открытая булавка в руках.

       — Елизавета, ну что вы меня все подкалываете? Я же серьезно с вами разговариваю.

       В голосе обида — нет, с таким только на планерках встречаться надо! С ним не знаешь, то ли смеяться, то ли плакать. Мне, как и Лии, новые колготки понадобятся. У меня уже не только ноги с ним чешутся! Но и руки — придушить. И я застегнула булавку под самым кадыком. Теперь надо было нацепить на него бороду. Она была похожа на ошейник для собачек, только вместо лапок, следовало просунуть в прорези уши. А они у него длинные, и я бы отодрала их за такие разговорчики в строю… Дедов Морозов!

       — Не надо со мной серьезно разговаривать, — расправляла я по его гладким, почему-то холодным, щекам синтетические завитки. — Вот серьезно, не надо. Я не думала, что Лия столько всего вам расскажет. Это слишком личное, понимаете? Я перед вами уже голой в прямом и переносном смысле походила. И скажу вам честно — это неприятно.

       — Что именно? — пробубнил Вербов в искусственную бороду, стоя передо мной по стойке смирно.

       Хорошо, он не слишком высокий, и мне не понадобилось подниматься на цыпочки.

       — Раздеваться перед посторонним человеком, — я специально не сказала «мужчиной».

       — Я предлагал отвернуться…

       — Григорий Антонович, — мне не хотелось звать его Гришей. Все же надо тянуть на себя официальность, как одеяло. — Я могу одеться, но вот стереть вам память у меня не получится.

       — Я постараюсь забыть. Дайте мне второй шанс.

       — На что? — спросила я после затянувшейся паузы.

       — На работу с вами.

       — Вы разрешаете мне работать из дома?

       Он ничего не ответил.

       — Стойте, я одену вам шапку. Теперь вы настоящий Дед Мороз.

       Я была довольна своей костюмерной работой. И протянула ему огромные красные рукавицы.

       — Напомни, внученька, что ты попросила у дедушки к Новому году? — понизил ГАВ голос до неузнаваемости. Может, дело в бороде? Не в театральных же способностях! — Что-то дедушка запамятовал?

       А у него отлично получается — я даже заулыбалась против воли.

       — Ну, не слышу. Глуховат стал к ста годам.

       — Ничего я, дедушка, у тебя не просила. Ничего мне не надобно, родимый, — поклонилась я почти в пояс, давясь подкатывающим к горлу смехом.

       — Плохо, внученька, что письмо не написала. Но можешь на ушко шепнуть, что хочешь в подарок от меня.

       И действительно повернулся ко мне ухом и даже нагнулся. Сказать про удаленку? Ну, зачем ему настроение портить. Я уже все решила. Ухожу я от тебя, Мороз. Злой ты, кусючий.

       — Подари мне, дедушка…

       — Подари мне, дедушка, цветочек аленький, краше которого нет во всем белом свете, — нашлась я и засияла от гордости за собственную находчивость.

       — А доброго молодца тебе не подарить?

       Секунда на размышление, и… Стук в дверь. Спасительный!

       — Войдите! — крикнула я раньше Мороза.

       Явилась та тетка, которая нас сюда засунула, и другая, очень на неё похожая — их в пединституте клонируют, похоже. Как дети их только не путают!

       — Нашли все-таки Снегурочку! — воскликнул клон и умильно сложил у лица ладошки. — Да ещё какую красавицу!

       Так, это искреннее? Или с поддевкой? Куда ты с чёрным свиным рылом в калашный ряд прешься, девица? О, дайте, дайте мне белил!

       — Черноока, черноброва, нраву кроткого такого, — пробасил Мороз, припечатывая меня своей перчаткой к узлу на своём же кушаке.

       Твою морозную мать! Не попрошу я у тебя жениха — придурок ты этакий! Думаешь, пять лет именно тебя ждала, чтобы на шпагат сесть?

       — Ну, где тут мой мешок с подарками?

       Меня обменяли на увесистый мешок, и я получила свободу, сдобренную желанием отправиться домой на такси! Что-то вас, Мороз, не по новогоднему штырит!

       — Мы вас, Гриша, не только за подарки любим…

       «А мы вас, Гриша, совсем не любим!» — в тон клону басил мой внутренний голос. Мы любим Новый год и не будем портить детям праздник. Детям, у которых и так жизнь испорчена дураками-недородителями.

       — Ну, с Богом! — толкнула меня в спину одна из клонов.

       Но могла бы и воздержаться от пинка: Мороз уже тащил меня по пустому коридору, как буксир баржу.

       — Валенки! — вдруг услышали мы за спиной дикий вопль. Думала, что перепонки лопнут.

       Семён Семёныч! Этот вообще понятно, о чем думал, а вот почему я не подумала о валенках? И посох…

       — Где посох? — нависла я над Морозом, который прижавшись одним местом к стене, стягивал ботинки.

       — На сцене! — бросил Вербов почти своим голосом.

       Я выдохнула. И все выдохнули…

       — Ты первая пойдёшь и спросишь, дедушку не видели? А то я его потеряла…

       Ну вот, приехали. Значит, есть сценарий?

       — А дальше?

       — Сообразишь по ходу. Там ведущий есть.

       Я сделала два шага с каменным лицом.