Великий Лес; Индельгам; владения светлых эльфов; 2723 г. от Катаклизма.

В это помещение не проникал лучик света, здесь его никогда и не было. Лишь одинокий факел освещал комнату в четыре стены. У дальней из них в полу обнаружилось прямоугольное углубление, словно неизвестный архитектор собирался сделать здесь маленький бассейн, но забыл заполнить его водой. На дне этого резервуара, прикованная к стене цепями, толщине которых позавидовал бы любой гном, сидела фигура разумного. Света от факела слишком мало, чтобы разглядеть внешность, лишь по общим очертаниям можно отнести его к мужскому полу. Опутанный с головы до ног, он даже не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, застыв в одном положении, открытой оставалась только голова.

— Ты всё так же упрямишься. Из этой темницы не выбраться, уж поверь, ведь в проектировании участвовал ты сам. Может достаточно? Всего-то небольшая работа для меня, и ты свободен. Естественно, придётся дать клятву о моей неприкосновенности, но тут уж прости. Не горю желанием, обретя искомое, тут же закончить свою жизнь кучей мяса и костей.

Говоривший находился у противоположной стены, у самого входного проёма, уходящего куда-то глубоко и теряющегося далеко во тьме. Факел висел там же, что давало достаточно ясную картину его внешности. Высокий, но спина уже привыкла сгибаться под тяжестью прожитых лет, длинные, но давно сменившие свой цвет на седину волосы спадали за спину, ладони нервно сжимали посох, изредка подрагивая. Высокий лоб, густые брови, глубоко посаженые глаза, на удивление сохранившие свой ярко-голубой цвет, нос, с горбинкой, высокие скулы, обтянутые старой кожей. Такая кожа уже не пошла бы даже на самый задрипанный денежный мешок у распоследнего нищего. Немного пухлые губы сжаты, лицо напряжено, а глаза ни на миг не отрывались от пленника, боясь даже моргнуть, как будто если это произойдёт, тот испарится, оставив старика одного в этих четырёх стенах. Посоху стоит уделить отдельное внимание, да, самое внимательное. Длинной примерно 180 сантиметров, изготовленный из тантала — метал серебристого цвета, очень плотный и прочный, он являл собою принадлежность старца к магической братии. На уровне груди, шириной в две ладони, находилась рукоять, так как по всей остальной длине спускались фигурные борозды, хаотично пересекаясь, переплетаясь, создавая какой-то безумный орнамент, навершие выполнено в форме человеческой ладони, сжимающей прозрачный шар.

Старика звали Эль Сайрус Тартал, «старший магистр» земли, член коллегии Братства магии, преподаватель, наставник и куратор в академии магии «Кволлен», небольшой затхлой академии на окраине империи, уважаемый и известный человек на просторах людских земель. Но мало кто знал, что Сайрус очень боится смерти. Да, смерти страшатся абсолютно все, но у магистра это приобрело форму тяжелейшей фобии, такой, что он просыпался по ночам от частых кошмаров, где умирал от старости, один, в своём кабинете. Сайрус давно бы уже обратился к некромантии, дабы воссоздать себя в форме лича, но этому, увы, была пара существенных препятствий. Не было у мага предрасположенности к некромантии, да даже к любым другим искусствам, относящимся к тёмной магии. Не повезло, но, если не это, Сайрусу всё равно не хватило бы духу исполнить задуманное. Ведь так же сильно, как боялся смерти, магистр любил плотские утехи. Что за жизнь может быть без вина, хорошего прожаренного стейка и кучки наложниц или куртизанок, но обязательно из самого престижного заведения, дабы уважаемый маг не порочил своё доброе имя связью с дешёвой шлюхой. А вот жрица любви из публичного дома «Алгия» в столице империи это уже совсем другое дело, суть та же самая, но уже престижно. А как известно, лич и тактильные ощущения никогда не встретятся вместе на дороге жизни. Вот и стоял он сейчас в этом подземном сооружении, всё назначение которой сводилось к тому, чтобы сдержать лишь одного разумного, и вёл с ним разговор, хотя боялся до дрожи в коленях. Он видел собственными глазами, как этот человек разрывал на части магов, куда как умелее и могущественнее, чем Эль Тартал. Пусть сейчас тот и сидел обессиленный, побеждённый, закованный в цепи, блокирующие магию, но узник продолжал вызывать трепет в душе своего пленителя. Стоит отдать Сайрусу должное, как бы ему не было страшно, как бы не хотелось поскорее отсюда сбежать, сверкая пятками, он старался не показывать виду. А то какие могут быть требования от собеседника, если он сам готов в любой миг наложить полные штаны, несмотря на почтенный возраст и высокое положение в обществе. Да и запасных портков магистр с собою не захватил, прачку не взял, воду, мыло, таз тоже не взял, что там ещё нужно для стирки. Все знания мага начинались и заканчивались тем, что грязные вещи в его доме пропадали, а через день возвращались уже чистыми и приятно пахнущими. Сайрус подозревал, что это делают слуги, но так и не смог определиться, на ком точно висит эта работа: на уборщице, поварихе, прачке, или может статься даже на садовнике.

— А ты всё так же приходишь сюда, ведёшь свои беседы. Я тебе ничего нового не скажу. Единственное, что мне интересно, это как вы узнали об этом месте? При возведении, я перебрасывал вас индивидуальным порталом, — узник поднял голову, смотря с любопытством, с которым смотрят лишь на мышь, ожидая, как поведёт себя глупый зверёк.

— О, это было нелегко, пришлось долго по крупицам собирать информацию, кто ты есть, кем был и откуда берёшь начало. Эта темница настоящее произведение магического искусства, это была большая честь — участвовать в чём-то столь величественном и эксклюзивном. Кто бы мог подумать, что ты сам её спроектировал там, где когда-то располагался дом твоего рода. — ухмыльнулся старик.

— Да, отдаю вам дань уважения. Но где же остальные оставшиеся в живых участники нашего милого мероприятия? — молвил узник, наблюдая, как старшего магистра аж тряхнуло от еле сдерживаемого гнева.

Узник знал, какие вопросы задавать и на что давить. Это напоминало спектакль, но только постановщиком был здесь отнюдь не Сайрус. И будь у «старшего магистра» холодная голова, не отягощённая страхом, гневом и нетерпением, он бы мог обратить на это внимание.

— Тыыы! Чёртово чудовище! Ты убил двух архимагов, трёх мастеров и одного магистра и смеешь ещё спрашивать об этом? — прошипел Эль Тартал в гневе, сполна хлебнув сарказма и насмешки в вопросе собеседника.

— Верно. Но ведь остались ещё ты, мой дорогой Сайрус Таргал и двое твоих друзей: Джозеф Харт и Нилин Лаккерт. Ха, что-то неважно они выглядели при нашей последней встрече, — говоривший сделал паузу, театрально задумавшись. — Такое впечатление, будто у Джозефа скоро случится кровоизлияние в мозг. Неприятное зрелище, скажу я тебе. Уж поверь, всё же я отличный целитель, я в таких вещах разбираюсь. Но оставим Джозефа в покое, как там мой сородич Ниллин? Наверняка снизилось зрение, слух, внимательность, реакция, иммунитет? Какие-то похожие симптомы я наблюдал, но сейчас точно не припомню, что это может быть за недуг. Я не удивлюсь, если остроухого пройдоху прирезали в какой-нибудь подворотне местные отбросы. Я всегда говорил ему: «Ниллин, мой друг, заботиться о здоровье надо с молоду».

В конце своей речи узник рассмеялся, оценив собственную шутку и иронию, которую был способен в полной мере понять лишь он сам. Магистр же отшатнулся после этих слов, посох упал и откатился к левой стене, а сам маг судорожно нащупывал проём, чтобы удержаться на ногах, которые резко подвели хозяина. Сердце старика сдавило от осознания страшной правды.

— Так это всё ты! — в ужасе воскликнул он, обвиняюще указывая дрожащей рукой, свободной от поддерживания тела в вертикальном положении на пленника, — Я знал, знал! А как ещё целый старший магистр мог заразиться простым «calidum insanirent» (прим. авт. calidum insanirent — распространённая болезнь, характеризуется стремительным повышением температуры тела вплоть до критических величин, спутанностью сознания, нарушением координации.) и в бреду, не успев добраться до целителя, упасть с собственного балкона. Лаккерт, конечно, всегда был неудачник, но это уже слишком. Если бы он был настолько невезучий и слабый здоровьем, то ещё в юности споткнулся бы и упал прямо глазницей на корень какого-нибудь сраного меллорна, или удавился собственной пуповиной. Глупая, идиотская смерть.