Гвен хотела поблагодарить, но никак не находила нужных слов, и горло сдавило от волнения. Её охватило странное, незнакомое раньше чувство, которому она не смогла бы дать названия. Это было больше, чем благодарность, чем радость; сильнее, чем затаённый страх, что она недостойна такого подарка… Она была счастлива, но почему-то хотелось плакать.

Наверное, опекун всё понял по её лицу. Он мягко улыбнулся.

— Оставь у себя и обязательно надень на праздник.

Не требуя ответа, он распрощался, напомнив, в котором часу она должна быть готова, и оставил её одну.

Здание Академии сегодня поражало великолепием. Гвен, находясь в доме опекуна, не видела всех этапов подготовки, и теперь была ошеломлена бессчётным количеством огней, которые освещали главную аллею, двор и украшали даже само здание.

Кроме обычных фонарей, которые теперь стояли гуще, чем прежде, на клумбах и в траве мелькали маленькие цветные фонарики, такие же виднелись даже в зарослях кустарников, словно они оказались усыпаны миллионом светлячков.

Стены Академии казались необычно яркими, будто сами камни тоже светились. Наверное, огоньки были запрятаны между выступами, но Гвен, даже присмотревшись, не отыскала ни одного.

Внутри её изумило обилие цветов. Они не только стояли в вазах и оплетали колонны; пышные гирлянды из лилий, гербер и альстромерий висели и над входом, и под потолком, украшали стены.

Гвен раньше никогда не заглядывала в бальный зал Академии. Он оказался огромным. А распахнутые окна и двери балконов и вовсе создавали впечатление необъятности пространства. Вдоль стен живописными композициями была расставлена мебель, чтобы в случае усталости гости могли отдохнуть; центр зала оставался пустым.

Они прибыли к самому началу торжества — граф, как глава Академии, должен был встречать гостей и открывать вечер. В качестве сегодняшней спутницы Гвен могла во время приветствий оставаться рядом с опекуном, и она с удовольствием воспользовалась возможностью перевести дух и рассмотреть прибывающих гостей.

Сейчас от неё требовалось только улыбаться и приседать в бесконечных реверансах, когда ректор представлял её знакомым. Некоторые при словах «моя воспитанница» приветливо ей кивали, однако стоило ректору назвать её простую, не аристократическую фамилию, как лица удивлённо вытягивались.

Когда настало время торжественного открытия бала, и ректор должен был произнести речь, Гвен на время оказалась предоставлена самой себе. Правда, это продлилось недолго. Не успела она занять место возле одной из колонн, откуда хорошо было видно весь зал, как рядом послышался чей-то голос:

— Вы одна? Не желаете ли составить нам компанию?

Гвен не сразу поняла, что обращаются к ней, но подошедшая дама не смотрела ни на кого больше.

— Моя мать хотела с вами получше познакомиться, — добавила она, бросив короткий взгляд в сторону. Проследив за ним, Гвен встретилась глазами с немолодой черноволосой женщиной, сидевшей в кресле поодаль. Та, заметив её внимание, слегка кивнула и сделала приглашающий жест рукой.

— С радостью, — снова повернувшись к собеседнице, легко улыбнулась Гвен. — Сочту за честь.

В редких и недолгих паузах между встречей гостей ректор сообщал ей сведения о некоторых участниках бала, и сейчас Гвен вспомнила, что темноволосая леди, мать её собеседницы — это графиня дю Роннэ. По словам опекуна, когда-то в молодости она была фавориткой императора — достаточно долго, чтобы сохранить определённое влияние в обществе даже после разрыва, и достаточно давно, чтобы императрица уже не испытывала к ней неприязни и оставила попытки отдалить бывшую соперницу от двора.

Графиня и теперь оставалась яркой, броской женщиной. В густых волосах не было ни одной седой пряди; черты лица, пожалуй, казались излишне резкими — возможно, из-за проступивших на лбу и возле губ морщин — но это не мешало понять, что в юности леди являлась настоящей красавицей. Определить её возраст оказалось сложно, но её дочери точно не могло быть меньше тридцати, а значит, решила Гвен, самой графине уже за пятьдесят. Несмотря на это, она была одета в яркий алый бархат, и фасон платья был таким, что плечи оставались полностью открытыми.

Когда Гвен в сопровождении младшей леди Роннэ приблизилась к её креслу, графиня величественно наклонила голову в знак приветствия.

— Как мило с вашей стороны ответить на моё приглашение, — со светской любезностью произнесла она. — Не сомневаюсь, что у вас сегодня большой выбор собеседников. Вы всех здесь заинтриговали!

— В самом деле? — не зная, что ещё на это ответить, проговорила Гвен.

— Конечно! Многие наслышаны о том, что у нашего славного ректора появилась воспитанница, и, признаться, я не знаю человека, которому не было бы любопытно на вас взглянуть. Правда, Элиза?

— О, безусловно! — с готовностью подтвердила её дочь.

— Да вы садитесь, будьте любезны, — предложила графиня с такой важностью, словно всё вокруг принадлежало ей. — Вы ведь не собираетесь скоро нас покинуть?

Выразив уверения, что будет рада задержаться в такой приятной компании, Гвен устроилась на небольшом двухместном диване напротив собеседницы; рядом села дочь графини.

— Расскажите же о себе, — тут же потребовала старшая дю Роннэ. — Почему мы раньше о вас ничего не слышали?

— Думаю, это неудивительно, ваше сиятельство, — ровно ответила Гвен. — Моя семья не из тех, кто обладает знакомствами в высшем свете.

— Так это правда? — оживилась графиня. — Ректор Академии взял вас под опеку только из-за редкого дара? Признаться, я полагала — да и не только я! — что дело окажется в каком-нибудь родстве… очень дальнем. Так ведь бывает… Ох, надеюсь, вы не сочтёте мой интерес бестактностью? Уверяю, у меня в мыслях нет вас задеть!

— Что вы, не беспокойтесь. Напротив, лестно слышать, что меня можно заподозрить в родстве с представителем такой древней фамилии. Однако, увы, у меня с господином де Лаконте нет ни одной капли общей крови.

Ответы слетали с губ непринуждённо, словно она заранее знала, как будет проходить беседа, и успела подготовиться. Гвен сама такого от себя не ожидала.

— Мама хотела сказать, — вступила Элиза, — что одинокие люди временами берут под опеку внебрачных детей своих знакомых, которых те по каким-то причинам не могут признать… Вы так похожи на дочь главы Тайной службы! Сложно поверить, что такое сходство возможно между совершенно чужими людьми…

Графиня кашлянула. Похоже, прямолинейность дочери даже ей показалась чрезмерной.

Однако Гвен была готова к подобным вопросам. Вскоре после того, как открылась история её рождения, господин Сен-Моро предупредил их с Иви, что разговоров не избежать. Его решение было простым и чётким — ничего не опровергать и ничему не давать подтверждения. Чем больше догадок и домыслов породят сплетники, тем быстрее сами усомнятся в их правдивости, считал он. А громкие отрицания только раззадорили бы любопытных.

— Признаюсь, никогда ещё не доводилось слышать о себе столько поразительных предположений! — с хорошо разыгранной беспечностью воскликнула Гвен. — Если бы что-то из этого хоть на сотую долю оказалось правдой, я, несомненно, была бы изумлена больше вашего!

Графиня улыбнулась уже без прежнего высокомерия, словно ответ пришёлся ей по душе.

— Но где же вы воспитывались? — продолжила она расспросы.

Гвен в свою очередь продемонстрировала улыбку. В памяти всплыли давние поучения леди Кьерсен, и, пожалуй, сегодня стоило им последовать.

— О, поверьте, до поступления в Академию в моей жизни не было ничего занимательного, — небрежно, без тени волнения обронила она. — Даже вспоминать скучно, не то что слушать. Позвольте не утомлять вас нудными рассказами.

Раньше она ни за что не сумела бы произнести это так спокойно, не оправдываясь и не смущаясь. Однако теперь Гвен больше не чувствовала себя самозванкой или выскочкой, и почти не испытывала неловкости.

— А обучение вы считаете занимательным? — похоже, с искренним интересом полюбопытствовала Элиза. — Я в своё время дождаться не могла, когда закончу Академию!