«Нужно было самому контролировать всё от первого до последнего шага, но я доверил дело акушерке, — писал дальше брат госпожи Сен-Моро. — Я нашёл её сейчас, заставил всё рассказать, и поверь мне, эта жадная дрянь поплатилась за нарушение договора! Я ведь тоже ничего не знал о близнецах. Действительно не знал, сестра.

Эта подлая ненасытная женщина всех нас обвела вокруг пальца. Ей было поручено к нужному сроку найти подходящего ребёнка, и мне казалось естественным через неё же передать деньги. Часть предназначалась ей самой, за услуги, а часть она должна была вручить матери младенца. Поверь мне, я не поскупился, никто из них не должен был остаться обижен!

Однако когда акушерка поняла, что младенцев будет двое, она решила обмануть всех и оставить все деньги себе. Она призналась в этом теперь, на допросе. Она опоила мать близнецов, чтобы та не знала, что родила двоих, а потом отдала ей одну из девочек и сказала, что сделка отменяется, ребёнка передумали покупать. Мы получили второго младенца, акушерка — деньги, предназначенные для их матери.

Я признаю свою вину, сестра, нельзя было доверять кому-либо в таком деле. Но, согласись, случившееся никак невозможно было предугадать. Ведь рождение близнецов — крайне редкий случай!

Я не знаю, нужно ли тебе это, но чтобы хоть как-то искупить свою вину, я разузнал всё, что касается этих девочек. Их настоящая мать — простая грубая крестьянка, но отец — главнокомандующий войсками в доверенной мне провинции. В то время он ещё не занимал такой высокой должности и по делам службы вынужден был часто разъезжать по деревням провинции, в одной из них ему и приглянулась эта женщина.

Он в высшей степени достойный человек, выходец из древнего влиятельного рода, верный подданный империи и отличный знаток военного дела. Возможно, эти сведения хотя бы немного успокоят твоего супруга. Конечно, никто не заменит родного ребёнка, но он, по крайней мере, может быть уверен, что у вашей Иветт хорошая наследственность, в ней течёт благородная кровь.

Ты ведь понимаешь, сестра, что тебе придётся открыться своему мужу? Я хотел бы помочь тебе избежать разоблачения, но не вижу иного выхода. Пойми, я не могу ставить под угрозу свою репутацию и свою семейную жизнь, даже ради тебя не могу солгать и назвать вторую девочку своей, объяснив их сходство якобы двоюродным родством.

Если твой супруг спросит, мне придётся или сообщить правду, или сказать, что мне ничего не известно. Тут я поступлю, как ты скажешь, но не сомневаюсь, что если Сен-Моро задался целью что-то выяснить, он так или иначе докопается до сути. Именно поэтому советую тебе не откладывать неизбежное и признаться самой, может, тогда получится сохранить между вами добрые отношения.

К тому же, если твой муж начнёт серьёзное расследование, о деле могут узнать посторонние, а я не сомневаюсь, что никто из вас не захочет гласности. Такие истории должны оставаться в кругу семьи. Насчёт кровного отца девочек не беспокойся, с его стороны разоблачение не грозит — о существовании одной из дочерей он знает, но никогда не участвовал в её жизни и никогда не признает её своей. Жена не простила бы ему подобного, а он дорожит семьёй…»

Гвен отстранилась, не став дочитывать послание.

Иветт коротко, надрывно всхлипнула и смяла письмо.

— Никто не заменит родного ребёнка… — срывающимся, ломким голосом повторила она одну из строк. — Папа тоже так думает? Что он тебе сказал?

Госпожа Сен-Моро поёжилась, будто ей стало зябко, и обхватила себя за плечи. Она стояла, отвернувшись к окну, и, услышав вопрос дочери, не обернулась, не нашла в себе сил.

— Он почти не стал со мной разговаривать, когда всё услышал… Он отправил меня сюда, сказал, вы должны узнать от меня… А сам куда-то уехал. Не сказал, куда, надолго ли, ничего не сказал!..

Иветт стиснула руки, так что пальцы побелели, но когда через несколько минут она снова заговорила, голос прозвучал твёрдо и почти спокойно.

— Я поеду домой. Ты ведь сейчас собираешься туда вернуться? Я поеду с тобой и буду ждать… отца. Я должна его увидеть!

Леди Сен-Моро вздрогнула, как от испуга.

— Нет, не стоит… Неизвестно ведь, когда он появится, ты пропустишь занятия… Эдмунду, наверное, необходимо подумать… — её сбивчивый, почти бессвязный лепет звучал жалко и едва ли не умоляюще. — Не нужно сейчас, сгоряча… Лучше, когда он сам захочет поговорить… Оставайся здесь, пожалуйста! Я… Я сообщу, пришлю записку, как только что-то определится…

Иветт попробовала ещё возразить, но быстро сдалась. Хоть она держалась лучше матери, нависшая над их жизнью неопределённость пугала её не меньше.

Виконтесса ещё несколько раз принималась путано уверять Иви в своей материнской любви, обещала, что всё наладится, но судя по неуверенному дрожащему голосу, она старалась убедить в этом прежде всего себя.

Оставаться свидетельницей тяжёлой семейной сцены было безумно неловко, и Гвен разрывалась между желанием уйти и сомнением, не лучше ли сейчас никак не привлекать к себе внимания. Прежде чем она пришла к какому-нибудь решению, виконтесса засобиралась домой.

Иветт проводила мать до двери и вернулась обратно. Не глядя по сторонам, прошла к себе в спальню, но уже через несколько мгновений вышла, прижимая к груди игрушку — искусно вырезанную из дерева белочку, разукрашенную настолько умело, что её не сразу можно было отличить от живой.

— Папа подарил, — рассеянно, будто разговаривая сама с собой, заметила она, снова опустившись в кресло. — Давно, ещё когда я была совсем маленькой. Сам для меня вырезал и разрисовал… Я в детстве любила лазить по деревьям в нашем саду. Мама всегда волновалась, повторяла, что это опасно и вообще не к лицу благовоспитанной девице. А папа только смеялся и называл меня бельчонком. Он ничего мне не запрещал… А когда у меня были трудности с чистописанием, придумал для нас игру — мы писали друг другу тайные послания и прятали в дупле дерева… Как ты думаешь, он ведь не откажется от меня?

Гвен хотелось бы поддержать подругу, тоже уверить, что всё будет хорошо. Но разве она не знала на самом деле, как ненавистны могут быть не родные дети?

— Госпожа Сен-Моро всегда знала правду, и всё равно тебя любит. Это уже очень много, — уклончиво отозвалась она.

Иветт подняла на неё глаза; попыталась улыбнуться, но получилась лишь вымученная безрадостная гримаска.

— Прости, я говорю только о себе… Ты, наверное, чувствуешь себя ещё хуже? Ты ведь так хотела найти настоящего отца! Мне ужасно жаль, что твой отец… то есть… ну, человек, от которого мы родились, не захотел тебя знать.

Гвеннет с неожиданным для себя равнодушием пожала плечами. Ещё недавно это известие стало бы ударом, но теперь оно меркло на фоне остальных и отходило на второй план.

— Зато у меня теперь есть сестра, — полувопросительно, не сумев скрыть неуверенности, ответила Гвен.

Больше всего остального её волновало, что Иви думает по поводу их обнаружившегося родства. Не захочет ли оборвать их дружбу, чтобы Гвен своим видом не напоминала о неприятной тайне её рождения?

Но вопреки её опасениям Иветт улыбнулась уже с большим оживлением.

— В самом деле! А ведь не зря мы сразу подружились, правда? Хотя у меня до сих пор в голове не укладывается, что ты моя сестра. Жаль, что никому нельзя рассказать. Представляю, как была бы ошарашена Айлин! Вот уж точно не знала бы, как вести себя дальше.

— Да уж!

Они рассмеялись, но Иви быстро посерьёзнела снова. Ещё раз взглянув на своего игрушечного бельчонка, со вздохом отложила его в сторону.

— Давай чем-нибудь займёмся? Я сегодня точно не смогу уснуть. А ты?

— Хочешь, отправимся на разведку? — предложила Гвен, вспомнив недавнее намерение подруги. — В лабораторию профессора Камбера. Мы ведь собирались.

Иветт с готовностью поддержала идею.

Чтобы не привлекать внимание привратников, они выбрались на улицу через окно зала собраний. Уже стемнело, и, соблюдая определённую осторожность, можно было оставаться незаметными.