Она взглянула с удивлением. Похоже, до сих пор и не задумывалась, что со стороны опекуна было бы естественно интересоваться жизнью подопечной. Впрочем, сам барон тоже спросил просто так, не ожидая положительного ответа. Насколько он знал графа, тот должен вспомнить о воспитаннице не раньше чем через несколько месяцев, когда первокурсники сдадут зачёт по магической безопасности, и к теоретическому курсу добавятся практические занятия.

— Нет, но мне очень помогает госпожа… то есть, профессор Марконти, — охотно поделилась Гвен.

Де Триен вспомнил, что так звали неприветливую особу, которая заведовала расписанием. Теперь её недовольство выглядело иначе; не пустым брюзжанием, а заботой.

— Я уже научилась разбираться в картах, таблицах и графиках, — с бесхитростной гордостью продолжила Гвеннет. — А на прошлом занятии по основам магии получила за доклад пять баллов из семи.

Барон одобрительно улыбнулся, одновременно испытывая досаду и на себя, и на ректора. Девушка радовалась простейшим вещам, которые никто на этом факультете и достижениями-то не назовёт! А опекун даже не позаботился перед зачислением приставить к ней кого-нибудь, кто объяснит основы.

— Ты молодчина, малютка Гвен, — вслух произнёс де Триен.

Она снова просияла от этой короткой похвалы. Видя его интерес и одобрение, принялась уже смелее рассказывать о занятиях и своих достижениях. О том, как её приняли однокурсники, Гвен не обмолвилась ни словом, из чего барон заключил, что с этим всё ожидаемо безрадостно. Но девушка не жаловалась, и барон ощутил необъяснимую гордость за неё, словно она являлась ему родственницей, или была его заслуга в том, как она держалась.

— Как проводишь выходные? — поинтересовался он во время возникшей паузы.

Гвен с деланным интересом огляделась вокруг, делая вид, что её внимание привлекли растущие вдоль садовой аллеи цветы. Однако убрать грусть из голоса не получилось.

— Читаю. Иногда прогуливаюсь, — коротко отозвалась она.

— Не откажешься в следующее воскресенье выбраться в городской парк? — неожиданно для самого себя предложил барон. — Ты наверняка ещё не видела ручных хищников?

Разумом де Триен уже сейчас, сразу понял, что лучше бы ему подавить этот порыв. Причём лучше и для него, и для Гвеннет. Стоит только вспомнить ворчание этой суровой дамы-профессора, чтобы понять, какие слухи могут поползти.

Однако слова сорвались, и при виде счастливого лица Гвен отказаться от них было никак не возможно.

Впервые за время учёбы Гвен чувствовала себя счастливой. От переполняющего её ликования хотелось улыбаться или даже пуститься в пляс.

Все трудности и неприятности, с которыми ей последние недели приходилось сталкиваться каждый день, показались вдруг ничего не значащими мелочами. Подумаешь, разве нельзя потерпеть? Ей не привыкать быть отверженной, а учиться всего-то семь лет.

К тому же, всё оказалось не так плохо, как можно было подумать в первый день. Да, однокурсники по-прежнему отпускали в её сторону колкие замечания, и никто не желал с ней разговаривать, однако этим всё ограничивалось. Наверное, помог статус графской воспитанницы, но после случая с измазанной дверью деятельное преследование прекратилось.

Но сейчас всё это казалось неважным. Единственное, что имело значение — неожиданный видит барона, на который она даже не смела надеяться. Гвен раз за разом повторяла про себя его слова, обещание следующей встречи, и парила от восторга.

Когда она, едва не опоздав, вернулась после перерыва, все каким-то образом уже прознали, где и как она провела последние полчаса. Оставалось лишь удивляться, как быстро разносятся в студенческой среде слухи и как много внимания учащиеся готовы посвятить той, кого не принимают и не признают за равную.

— Надо же, как повезло этой выскочке, — услышала Гвен, едва переступив порог аудитории.

Похоже, стайка разряженных одногруппниц специально поджидала её, чтобы Гвеннет не упустила их очередного мнения на её счёт. Так было с первого дня, и она уже научилась не опускать голову, слушая едкие насмешливые замечания. Даже плакать больше не хотелось, хотя и просто пропускать ранящие слова мимо ушей, как советовала айла Ленора, всё же не удавалось.

— Теперь можно не сомневаться, почему её зачислили на наш факультет!

— Можно подумать, от этого она стала умнее!

— Или элегантнее!

— Или менее косноязычной!

— Интересно, она ублажает только советника, или ректора всё-таки тоже?

— А мне интересно, когда эта выскочка им надоест и отправится отсюда восвояси?

— А мне — что они вообще в ней нашли? Я понимаю, что многим любопытна экзотика, но ведь во всём должна быть мера!

— Вот я и говорю — ещё несколько встреч, и этому безобразию точно наступит конец. Тем более, я слышала, советник состоит в отношениях с маркизой Кьерсен.

— Вдовой старого Кьерсена?! Тогда вообще не понимаю, как он при этом может развлекаться с выскочкой?! Маркиза такая очаровательная утончённая женщина…

— Ну-у, говорят, у мужчин иногда бывают очень… хм, своеобразные фантазии. Ни одна достойная леди не согласится… вы понимаете, — многозначительно протянула одна из девушек. — Думаю, этим всё и объясняется.

В душе Гвен разгоралось незнакомое прежде чувство. Не обида, не привычное желание провалиться сквозь землю, лишь бы оказаться подальше от враждебных взглядов и шепотков.

На смену прежнего смирения и внутреннего согласия с тем, что она действительно недостойна находиться рядом с представителями высочайших семейств, приходило сомнение в правильности собственных убеждений. И вместе с ним — ещё слабое, неуверенное возмущение.

Сам советник, человек, вхожий к самому императору, не считает её недостойной. Не только был к ней добр, но даже нашёл время её навестить, и обещал увидеться снова!

И ректор ведь не посчитал для себя зазорным объявить её своей воспитанницей, несмотря на её происхождение. Разве всё это не значит, что она не так уж ничтожна? Что заслуживает того места, которое для неё определили?

Да, ей никогда не стать равной всем этим надменным, самоуверенным и беспечным девушкам и юношам. Но ведь она и не пытается, не набивается в их круг. Почему же они готовы растерзать её за одно только нахождение рядом? Разве это правильно, разве… честно?

В голове крутились обрывки чужих фраз и собственные непривычные и поэтому пугающие размышления. «Голову высоко, спину прямо» — слова маркизы Кьерсен. «Не тушуйся! И не обращай ты внимания на титулованное дурачьё. Не доросли ещё, чтобы фамилиями козырять» — так говорила айла Ленора, почему-то не испытывающая никакого трепета перед аристократией. Если с коллегами и прочими состоявшимися людьми она была вежлива и соблюдала дистанцию, то студенты, из какой бы семьи они не происходили, оставались для неё лишь несмышлёными недорослями, с которыми не обязательно разводить церемонии. Гвен подозревала, что по этой причине и закончилась её профессорская карьера.

Прежде все эти поучения не находили в ней отклика. Точнее, Гвен и рада бы им следовать, но ничего не получалось. Но вот сейчас впервые закравшееся сомнение в непогрешимости господ и в собственной незначительности позволило этим семенам прорасти.

Гвен повернулась к говорившим. Впервые за эти долгие недели взглянула прямо в лица недоброжелателей и легко улыбнулась.

— Я бы не стала так уж доверять слухам, — проговорила она. — Они нередко оказываются ложными. Я вот, к примеру, не раз слышала, что представители высшего общества всегда хорошо воспитаны. Но это ведь неправда…

Сердце колотилось, как сумасшедшее, и в глазах темнело от ужаса перед собственной выходкой, но голос прозвучал на удивление ровно, словно это и не она вовсе произносила смелые слова.

Не дожидаясь, пока застывшие от удивления собеседники снова обретут дар речи, Гвен снова повернулась к ним спиной и направилась к своему месту. Позади кто-то хмыкнул, потом раздались натянутые смешки.