Я чувствую, как пальцы Тео разжимаются, отпуская мои.

— Вы нас извините, мирна, — не спрашивает, утверждает полковник. И после краткого обмена любезными приветствиями и пожелания прекрасного вечера я указываю Теомиру направление, а сама покидаю мужчин.

Стараясь как можно быстрее миновать падающий из окон здания свет, разрывающий ночной сумрак острыми вспышками, я свернула с усыпанной жемчужной крошкой дорожки и углубилась в ночной сад, прислушиваясь к брачному пению цикад в такт гулко звучащей мелодии танца.

Группки и пары неспеша прогуливались, занимая увитые диким виноградом беседки и резные лавочки. Моё внимание привлек двухэтажный бельведер, в центре которого несмотря на южную ночь томился огромный костер. Его синее пламя облизывало закопченные покатые своды и высокий потолок, сноп алых искр то и дело взметался к чёрному, усыпанному мерцающими точками небу.

Бельведер был пуст, и я поднялась по ступеням, прячась в тени. Из него прекрасно просматривался весь парк, и я замерла, любуясь открывшимся видом. Сладкий туман, укутавший меня в похотливый кокон, постепенно отступал, оставляя после внезапное недоумение. От чего я вдруг решила упасть Тео в руки, словно спелое яблочко? Почему решила привязать себя к нему на век, повинуясь лишь сиюминутному порыву?

Я шла с явным намереньем и вдруг оказалось, что не моё это желание вовсе.

Наваждение какое-то.

Я решительно тряхнула головой и собралась выйти. Но вдруг замерла.

Громкий шёпот, знакомый смех, суетливый шорок, влажные звуки…

Как извращенец-вуайерист, смакующий каждую деталь, я жадно вбирала увиденное, силясь запечатлеть любые подробности в памяти и ничего не упустить. Отброшенная и скомканная в спешке одежда, гибкое сплетение влажных от усердия идеальных тел, вздохи и стоны.

Закрывая партнершу широкой спиной, мужчина прижимал ту к стене и забросив одну из её белоснежных, стройных ног себе на предплечье второй рукой упирался в стену. Он вбивался в нее со всем неистовством, вдавливая в мраморную стену податливое тело. Розовые пальчики запутались в его волосах, притягивая голову любовника всё ближе.

Их рты сплелись в жадном поцелуе, распаляющем и страстном…

И пока я бежала в комнату, не разбирая дороги, пред моими глазами стояла картина искаженного страстью лица моей сестры, жадно хватающую вдруг ставшим дефицитным воздух и неистовым Тео, продолжающего с хрипом вбиваться в мягкую плоть и выдыхающего ненавистное «Беееееекккиииии» в тот момент, когда он достиг экстаза.

Меня разбудил нервный стук в дверь.

Кто-то (а это явно была Габи, поскольку настойчивый грохот раздавался во внутренних покоях) долбился так, что казалось косяк не выдержит и поддастся. Я с трудом перевернулась на другой бок, охая, словно двухсотлетняя старушка и спустила онемевшие ноги с кровати. Одна туфля лежала на полу, а вот вторая так и осталась на ступне, как же меня вчера накрыло, что я спать легла не то, что, не раздевшись, но еще и не разувшись.

Голова раскалывалась невероятно, я взглянула на пустую бутылку из-под асбента и застонала…

Я медленно, стараясь не делать резких движений, сползла с кровати. Доковыляв как есть, в одной туфле, я уперлась головой в дверь, мучительно соображая, что же делать дальше.

— Открывай, — копошилась под дверью Габриэль, и с размаху впечатала кулак в то место, где отдыхал сейчас мой многострадальный лоб, — я принесла водички.

— О дааааа, — прохрипела я и осторожно повернула защелку. Габи стояла в пижаме и шёлковом халатике, протягивая мне запотевший графин. В воде плавали листочки мяты и лимонная цедра. Я присосалась к его носику, жадно глотая ледяную жидкость. Отдуваясь, я вернула почти пустой графин подруге и прохрипела: — Как ты догадалась?

— Уж прости подруга, но запашок такой убойный, что с ног валит. Даже через закрытую дверь.

— А мне ничё так, — прохрипела я и поковыляла обратно, по пути метнув вторую туфельку к сестричке. Кажется водой я догналась и меня накрыло хмельной эйфорией. Похрюкивая от увиденного в зеркале (сама не могла понять, то ли плачу, то ли смеюсь) я плюхнулась обратно на постель и с блаженством вытянулась вновь.

Габи сочувственно поцокала и вышла, чтобы вернуться через пару минут с конвертиком размолотой травки от похмелья. Подруга помогла мне выпить порошок, беспрерывно цокая, словно метроном. Мне же хотелось, чтобы она заткнулась, а еще лучше свалила и дала мне отоспаться.

— Рассказывай, — приказала она, усаживаясь в обитое телячьей кожей кресло. Нет, вы только на неё посмотрите, разок потанцевала с правителем, а уже мнит себя Императрицей.

— Уйди а? — попросила я, и о чудо, она действительно ушла. И довольно быстро.

Но счастье моё не могло длиться долго — она тут же вернулась. С плоской оловянной чашей, в которой раньше лежали конфеты. И очень вовремя.

— Небо, я думала это бархотки, — склонялась я в очередном позыве над чашей.

— Держи карман шире, это — лисий стон, — сочувственно погладила меня по голове Габи. Я бы прекрасно обошлась без её жалости, не напои она меня рвотным.

— За что? — вопрошала я. Откинувшись на кровать я поползла от этой паршивки. — Эээээ, вот уж нет. Обманутый однажды, уже не верит дважды. — Под шумок подруга пыталась впихнуть в меня вторую порцию антипохмелина, и поймав за ногу тащила назад. Плевать, что он абсорбирует алкоголь, я больше не могу.

— Эва, уже вечер, — огорошила меня подруга, — завтра в пять старт очередных учений. Пойдем, в купальнях уже, наверное, никого нет.

Контрастный душ, парилка, соляная пещера, серная ванна — и спустя пару часов я была как огурчик.

Бочковой такой корнишон.

С душком.

— Зачем ты так напилась, милая? — спросила меня подруга, расчесывая волосы. Я лишь пожала плечами не желая вдаваться в подробности. Всё то время, что нахожусь в относительном сознании, я старалась гнать от себя мерзкие воспоминания, но помогало мало. А уж говорить об этом я не собиралась в принципе, даже с Габи.

— Не будем об этом, — сменила я тему, — лучше расскажи, что тебе сказал Император?

Габи покраснела.

Пошла алыми пятнами от кончиков ушей до границы пикантного выреза ночной сорочки.

— Не совсем уверена, что мне стоит повторять его слова, но тебе, по-дружески, так и быть — перескажу нашу беседу… — начала было подруга, но начавшиеся было откровение прервал стук в дверь.

— Габи, — стучал Тео, — она проснулась?

И я сделала самую трусливую в жизни вещь — замотала головой и сложив ладошки, запихнула их под щёку, всем своим видом показывая, как сладко я умею спать. Если Габриэль и удивилась, то виду не подала, и поняв мою пантомиму — подыграла.

Кивнув на портьеру, за которой я максимально быстро и тихо спряталась, она открыла дверь:

— Нет. Спит еще. Такая настойчивость… Может разбудить?

— Не нужно, — услышала я ответ. — Демоны, Габи, мне так стыдно…вчера меня своим поручением отвлек Командер, а потом я тщетно искал Эву весь вечер. Она сильно злится?

Вот это поворот, оказывается поручением ректора было как следует отжарить мою сестрицу, какой Командер затейник, однако.

— Я не знаю, Пайро, — отмахнулась подруга, — говорю же, спит еще. Хочешь разбудить её сам?

Тео еще потоптался у входа, но будить не пошёл. Рыжуля с прищуром проводила взглядом его уходящую фигуру и обернулась ко мне.

— Я спать, — путаясь в ткани, крякнула я. — Ну чтобы снизить процент лжи, так сказать.

И бочком, бочком, скрылась в своей комнате, ощущая затылком заинтересованный взгляд. Чувствую завтра, так легко, как сегодня, мне отбрехаться не удастся.

Морта решила равномерно прожарить нас с двух сторон.

Сегодня был день редкого астрономического явления — бинарного солнцестояния[40]. Так что одно солнце палило нам в спины, а второе слепило глаза, полыхая куда как ярче первого, видимо желая добрать за долгие годы в тени старшего светила.