– Кай? – Элай прошёл внутрь.

– Сын, выходи! – в голосе отца уже не слышалось гнева. Он редко когда злился, и ещё реже кричал на сыновей за проступки, за которые соседние фермеры своих бы уже давно отлупили. Обычно, в подобные моменты, когда Ганн остывал и смягчался, Кай бросался к нему со слезами и раскаянием. Отец крепко обнимал его, хлопал по спине и всё заканчивалось.

Сейчас никто не вышел из теней амбара. Никто не всхлипнул, не подал знак, что ещё тут. Единственным звуком, помимо скорбного завывания вьюги, были шорохи меховых шуб, в которые облачились отец со старшим сыном. В руках Элая позвякивал светильник. Они оба озадаченно озирались по сторонам.

– Он точно сюда забежал? – спросил Ганн. – Не в хлев?

– Я видел, как он заперся, и говорил с ним, – быстро объяснил Элай. – Кай всегда, когда хочет спрятаться, бежит либо сюда, либо на речку. Но до реки топать… да ещё и по такой стуже… в ночь…

– Кай! – снова позвал отец.

– Ка-а-ай!

Они ещё долго звали младшего. Вскоре к ним присоединилась мать, принеся с собой пару дополнительных фонарей. Втроём обыскали весь амбар, чердак, к которому пришлось тащить лестницу из хлева, окрестности, хлев, курятник, сарай, набитый сеном и дровами. Даже в погреб забрались. Спать легли убитые. Перед сном Элай ещё раз обошёл всю территорию семейства Нэри, разрезая ночь светом фонаря и перекрикивая поднявшийся буран:

– Ка-а-ай!

Крик всё так же тонул в зимней пустоте.

Утром обошли соседей, вдруг, младший напросился у них переночевать. Но те лишь непонимающе разводили руками и отрицательно качали головой.

1

Поверхность. Плоскость. Земная твердь. Эти слова связаны с привычным ощущением положения человека в пространстве. Он стоит и его ноги упираются в некую плотную материю, сопротивляясь силе притяжения. Окажись он в воде или взобравшись на неустойчивую конструкцию, рано или поздно будет стремиться вернуть себя в ту самую позицию, где уверенность переплетена с осознанием безопасности и чувством контроля. Планетарная поверхность с точки зрения одного разумного существа, как правило, является более абстрактным понятием, нежели то, что он может объять своим восприятием, уронив взгляд вниз или отправив его к далёкому горизонту. Как правило, чтобы осознать масштаб по-настоящему, нужно отойти подальше от наблюдаемого объекта. В данном же случае, нужно подняться. Подняться так высоко, чтобы размер гор и глубина океанов перестала играть роли, а всё обозримое предстало в виде замысловатого узора на совершенно гладкой и стерильной поверхности. Возможно, эту поверхность даже накрывает тонкий слой газа. Он почти невидим. Наиболее выразителен на горизонте, где он, преломляя свет, окаймляет чей-то мир неосязаемой голубоватой полосой.

Привычная картина разумного существа, которому довелось лицезреть свою обитель со стороны холодного космоса.

Этот предполагаемый наблюдатель волен исследовать взглядом небесное тело, обременённое жизнью, скользить глазами, если таковые имеются, по переплетениям рек и каньонов. Следовать вниманием за тайфунами и прочими климатическими явлениями. Он смотрит на планету, находясь за пределами её атмосферы, но не настолько далеко, чтобы подсознательно воспринимать её в качестве сферического объекта, который можно охватить взглядом. Нет, он держится достаточно близко, чтобы колыбель его рода всё ещё могла своими размерами внушить ему страх высоты. Такой высоты, о которой даже думать невозможно. Это не объект вдали. Это поверхность под ним. Он – пылинка, не сильно отличимая от фундаментальных частиц. Он и гранула кремнезёма одинакового легко способны затеряться, скрыться из виду на фоне этого синеватого полотна, для которого даже понятия «огромный», «колоссальный» и «чудовищный» будут казаться несерьёзными и преуменьшенными. Это тот момент, когда любые сравнения теряют свою силу. Абсолютная разница.

И вот, эта поверхность снизу предполагаемого наблюдателя.

Есть место. Точка вне пространства. Её нельзя охарактеризовать, как самостоятельное измерение или как некую позицию в одном из таких измерений. Это что-то промежуточное. Наблюдатель, находясь в этом месте, видел бы картину похожую на ту, что он уже лицезрел на орбите. Поверхность. Необъятная масса, сформированная эрами и эпохами. Временем. Силой. Возможно, даже разумом. Это нельзя назвать планетой, ведь эта поверхность не замыкается сама в себе, являя форму шара. Она тянется бесконечной плоскостью. К невозможно далёкому горизонту. Конечно, может, эта плоскость и не бесконечная на деле. Может, у неё есть некое логическое завершение. Однако законы мироздания в этом месте играют иную роль. Пространство и время тут не имеют столько же власти над происходящим, сколько могли бы иметь в более классическом измерении. Здесь даже горизонт не синий, а жёлтый. Огненно жёлтый. Рыжеватый у самой земли. Как во время заката. Только здесь закатываться нечему. Нет солнца. Но есть свет.

Конечно, даже здесь, пожалуй, можно сказать, что всё относительно. В этом месте всё даже более относительно, чем в мире предполагаемого наблюдателя. Однако, в данном случае, он смотрит не вниз, не туда, откуда он поднялся. Он смотрит вперёд. На поверхность. На целый мир, что, с его точки зрения, стоит вертикально. И это лишь половина изюминки данного неопределённого места между измерениями. Стоит посмотреть в обратную сторону, наблюдатель увидит ещё одну поверхность. Точно такую же. Он обнаружит, что находится между двух литосферных плит, титанических плоскостей, что утопают в золотистом сиянии. Целых два мира, окрашенные в тусклые тёмно-багровые тона, будто их облили кровью и опалили огнём. Они как две пресловутые параллельные линии, что никогда не пересекутся. И между ними находится пятно. Формирование. Чёрная конструкция, которая, вопреки всей разницы в размерах, всегда будет выделяться на их фоне.

Её можно описать по разному. Скала. Остров. Плато. Глыба.

Она – центр, середина между двумя сторонами конфликта. Пограничный пост, если будет угодно.

На тёмном каменистом стане расположена крепость. Иссиня-чёрная твердыня. Под ней, в камне, глубоко в этом формировании, заточен механизм, с которого берут своё начало тяжёлые цепи. Вырываясь из остроконечных утёсов, могучие звенья, каждое толщиной в десятки метров, тянутся ровными линиями к планетарным поверхностям, образуя между ними своеобразный мост. Единственный материальный путь от одного измерения к другому.

Обе стороны зеркально схожи. Подобная тенденция свойственна этому месту и играет здесь большое значение. То, что происходит в одном измерении, повторяется в противоположном. На самом деле, их даже можно назвать одним измерением, вот только с той точки откуда идёт предполагаемое наблюдение, в это сложно будет поверить. Ведь цепи тянутся в обе стороны.

А что если отправиться на одну из тех поверхностей? Что если лететь вдоль цепей, пока ноги не упрутся в выжженную пустынную твердь? Какую из сторон выберет наблюдатель не имеет значения, ведь, как уже было сказано, они лишь отражения одного целого.

Достигнув цели, предполагаемый наблюдатель обнаружит, что там царит вечная ночь. Нет луны, нет звёзд, нет небосвода. То, что находится над головой, трудно назвать небесами. Скорее расплывчатые образы больного разума какого-то божества. Здесь не стихают подозрительные шорохи, а чувство, что тебя преследуют, буквально идёт за тобой по пятам. Кто-то постоянно выглядывает из-за высоких валунов и сталагмитов, чьи-то тени вечно копошатся за ветвями голых высушенных кустиков, и будто сам ветер, обретя разум, пытается тихим потусторонним шёпотом сообщить какую-то ужасную тайну. Несмотря на это, никого не видно. Думается: вот обернёшься и столкнёшься глазами с омерзительной тварью из старинных мифов. Пустишь внимание не туда и быстро угадаешь в скальном выступе очертания дремлющего дракона. Или вдруг обнаружишь, что ветви мёртвого дерева на самом деле головы гидры, которая замерла, готовясь атаковать ничего не подозревающую добычу. А стоит услышать перестукивания падающих со склона камней, сразу понимаешь – по твою душу скачет призрачный всадник с уже занесённым для удара клинком. Но оглянись раз, и всё мигом замрёт. Дракон превратится в булыжники, гидра в мёртвое дерево, стук копыт в камнепад. Перестанут шуршать ветви, и застынут все тени. Это место пусто и безжизненно. Куда ни глянь, везде серое запустение, убаюканное пещерным гулом и тревогой.