Рин вздрогнула, представив, что в этот момент мина взорвалась. Заметив её движение, Владимир захохотал и протянул руку к бутылке.

— Ты бы видела их лица! Я же когда палец-то убрал, и она не взорвалась, ух какой смелый стал! Давай за ними с этой миной в руках бегать, размахивать. Не знаю, как они меня не пристрелили тогда, видимо, отбитым по жизни везёт. Капитан их эту мину у меня забрал и швырнул обратно, в поле. Круто она тогда грохнула, мощно. Он дал мне две консервы и хорошего такого, крепкого пинка под задницу, за то, что нож его я угробил. Только приключения мои не закончились, от взрывов этих начальник части пришёл, давай вопросы задавать, что, мол, и как. Он на меня посмотрел, на поле сходил, полюбовался, так сказать. И ещё две консервы сверху мне выдал. Пинать, правда, не стал. А через два дня в детдом он приехал с этим, отшибленным. И забрали меня, привезли в часть и давай всякие мины показывать, машины и прочее. В общем, я у них начал учиться минному делу, а после этих уроков помогал машины чинить в гараже. К моменту зачисления в военный колледж я всё уже знал лучше бывалых сапёров. Так вот и получился военинженер третьего ранга Владимир Марков…

Они приехали на большую обзорную площадку на одной из окраин города. С неё открывался шикарный вид — раскинувшаяся у подножья горы столица, тусклые окраины, вереницы машин на дорогах и перемигивающиеся огоньками самолёты в небе. Они вышли из машины и, прихватив вторую бутылочку коньяка да пару пирожков, пошли к ограждению смотровой площадки.

— Владимир, а вы… ты после этого воевал? — машинально жуя пирожок, Рин с тоской посмотрела на переливающийся яркими огнями небоскрёб в центре бизнес-района.

— Воевал. Не своими руками, конечно. Машинки мои воевали, — он тяжело вздохнул и замолчал, за один присест наполовину опустошив бутылочку.

— А я…

— Я ведь это, не хотел же сапером быть, — перебил он и судорожно вздохнул. — Не хотел. Мне чинить всё нравилось. Когда азиатские походы начались, я же всех наземных дронов там пересобирал. А эти всё — давай на минирование, давай туда… кто ж знал, что эти фанатики на мины своих же детей пустят?!..

По площадке разнёсся болезненный стон. Рин шмыгнула носом и взяла у него протянутую бутылку — янтарного напитка оставалось совсем немного, на самом дне. Сглотнув, она прижала к губам обжигающе холодное горлышко.

— Этот мир сошёл с ума, Рин. Нет нормальных людей, вообще ни одного. Но знаешь, я жутко рад, что вы у нас появились. Если бы не ретрансляторы, не перевёлся бы я на микромеханику, не сдавал бы дипломы и проекты по оснащению костюмов и капсул. Жену бы свою не встретил, ребятишки у нас не родились бы тогда. Вот правда говорят, бог дураков любит — ну не иначе же он меня и отвёл от всего вот этого…

Он забрал опустевшую бутылку и, вытряхнув на снег пару капель, швырнул её далеко-далеко в сторону города. На небритом лице заблестел то ли иней, то ли следы влаги.

Сходив до машины, он вернулся с ещё одной бутылкой и даже на вид отвратительными бутербродами магазинного изготовления. Молча сел рядом, отточенным движением сорвал пробку и, чокнувшись с воздухом, опрокинул в себя треть бутылки.

— Ух, сволочь… сильна… — с трудом выдыхая, он кашлянул и всучил девушке остатки коньяка.

Пила она молча. С каждым глотком всё сильнее было головокружение и всё противнее было на душе.

Пала так низко, что пьянствовала где-то за городом с мужиком в годах… еще и закусывала дешевой едой из бог знает каких продуктов. Хотелось смеяться над собой, болтать всякую чушь про несбывшиеся надежды и собственную жалкую натуру, но она лишь сидела и пила, не говоря ни слова.

Вскоре опустела и вторая бутылка, наполовину съеденные отвратительные бутерброды остались мёрзнуть на снегу, к радости вездесущих воробьёв, а они вернулись в машину.

— Поехали отсюда… всю задницу отморозил. Подвезу тебя до дома, — кашлянув, Владимир завел машину и круто развернулся. Мир перед глазами качнулся и поплыл, рассеянный взгляд ретранслятора мазнул по приборной панели и горящему экрану магнитолы.

— Угу…

Она уже с трудом понимала, куда они едут и где находятся, — перед глазами мелькали повороты и фонарные столбы, какие-то рекламные щиты и дома с тёмными окнами. Может, они ехали целый час, а может всего-то минут десять. В голове всё смешалось, запуталось. Она снова и снова слышала в голове голос Алголя, его слова, сказанные на поле боя, посреди страшного пепелища.

«От тебя нет толку… тогда я сам тебя убью».

Ну уж нет. Не успеешь…

Она посмотрела на свою дрожащую ладонь, на израненные, покрасневшие от холода грязные пальцы. Во что она превратилась?.. В ретранслятора? В воплощенную Силу?

Или в бесполезный и никому не нужный биомусор?

Можно ещё как-то держаться, если тебя отвергли все, кроме тебя самого.

Но если ты сама себя отвергла, как жить тогда? И зачем?

Для чего?..

***

Машина затормозила у знакомого подъезда. Плохо слушающимися пальцами Рин нащупала в кармане ключ, — не потерялся, к счастью.

— Спасибо за… — она повернулась к Владимиру и, моргнув, так и не договорила фразу. Инженер кивнул и протянул ей пакет с жалобно звякнувшими бутылками.

— Твоё, кажется. Только ты лучше их вылей в унитаз, мой тебе совет. И спать ложись. Давай, доброй ночи.

С трудом выбравшись из машины, она хлопком закрыла дверь и кивнула инженеру. Перед глазами всё снова поплыло. Пошатываясь, девушка направилась к двери в подъезд. Короткое нажатие — дверь с сиплым писком открылась.

Мир ритмично покачивался под ногами — или это так трясся лифт? Кое-как выбравшись из кабинки на своём этаже, Рин подошла к двери. Ключ предательски скользил мимо скважины, и даже попав в неё, не хотел должным образом поворачиваться. Сопя и пыхтя, она кое-как открыла дверь и ввалилась в квартиру.

В воздухе витали непривычные запахи — чьи-то духи и моющее средство. Мысль о возможном госте промелькнула в сознании и исчезла. С трудом раздевшись, девушка вошла в кухню и устало села за стол.

Всё вокруг немилосердно вращалось, даже если она прижимала голову к столешнице. Казалось, что она катится в сторону и вот-вот упадёт на пол. Пошарив рукой в пакете, Рин вытащила одну из бутылок с цветастой этикеткой.

Нужно было как-то отвлечься. Палец нащупал колечко-открывашку на пробке, потянул — бутылка открылась с легким хлопком. Марков сказал, лучше вылить… годится. Она встала и подошла к раковине.

К запаху чьих-то духов и мыла добавился резкий, химический запах апельсина. Ядовито-жёлтая струйка побежала к сливу, пенясь и шипя.

На секунду она остановилась и, помедлив, поднесла бутылку ко рту. Вкус оказался таким же отвратительным и химическим, как и запах. Вдобавок всё внутри наполнилось не жаром, как от коньяка, а весьма болезненным жжением. Вылив полбутылки в раковину, вторую половину она влила в себя. И, правда, полнейшая мерзость.

Закашлявшись от пены, Рин со злостью втолкала бутылку в мусорный ящик. Туда же через минуту отправилась вторая.

До чего же обидно! Даже выпивку нормальную выбрать не смогла! Её бросило в жар, по телу пробежала мелкая дрожь, переросшая в судорогу. Сдержав рвотный позыв, она бросилась с кухни, с размаху врезалась плечом в дверной косяк и, почти вслепую нащупав дверь, ввалилась в ванную комнату.

Такое с ней было впервые. Все внутренности хотели вывернуться наизнанку, откуда угодно, любым способом. Живот снова скрутило, — вцепившись дрожащими пальцами в края раковины, девушка прижалась к холодной поверхности. Ну же… ну же! Выходи!

Зачем она вообще на это пошла?.. Зачем надо было пить, покупать все это, выходить из дома?.. Содрогаясь от новых бесплодных позывов, Рин заплакала. Пальцы нащупали кран, по засаленным волосам ударила упругая струя воды.

Очередной порыв. Дрожа всем телом, она болезненно застонала и, не в силах держаться на ногах, повисла на раковине. Хотелось рыдать, во весь голос, моля бога облегчить омерзительное состояние, выпустить прожигавший все внутренности яд. Хотелось умереть на месте. Лишь бы больше не ощущать всё это.