— С Чуйковым я разберусь сама, — наконец, Кира решила прервать затянувшуюся паузу. — Скажи вот что. Ты виделся с Рин после возвращения из Армении?

— Нет.

— Вот как. Я пыталась с ней связаться, но она попросила время на то, чтобы придти в себя. Я всё понимаю, но только вот думаю, сейчас ей нельзя быть одной. Она прошла через ужасы войны и, хм, не думаю, что…

— Дай ей время.

— Что?.. — Кира сбавила ход и пристально посмотрела на ретранслятора. Алголь смотрел на неё снова, как тогда, через камеру на вышке. Пронизывающим и прямым взглядом.

— Она должна через это пройти. Или она пройдет через это сама…

— Или что? Погибнет? — раздражённо перебила она. — Вот уж не надо мне такого финала.

— Я же прошёл.

— Я же прошёл… — передразнила Кира и скорчила рожу. — Алголь, она — не ты. Она не проходила через тысячи тренировок с самого детства, она не закалялась в испытаниях и не крепла умом, не готовилась годами к такому! Она ещё не умеет справляться со своими чувствами и со всем этим стрессом.

— Ты так переживаешь за неё… — задумчиво протянул он, и на мгновение она почувствовала в его голосе нотку недоверия.

— Конечно, я переживаю! Если убрать всю эту шелуху, она всё та же школьница, что и год назад. А школьницы не готовы воевать и убивать. Но тебе-то, я смотрю, всё равно? Почему?

— Потому что ей легче.

— Легче? Ты серьёзно?

— Как бы ей ни было сложно, у неё есть ты, — равнодушно ответил ретранслятор и снова отвернулся. Кира нахмурилась — это что, обида? Серьёзно, Алголь чувствует обиду на неё?

— Я не могу помочь ей со всем, с чем она сталкивается. И да, я переживаю и за тебя тоже. За вас обоих. Но есть вещи, с которыми ей можешь помочь только ты. Ни я, ни весь чёртов институт не справится с тем, что можешь дать ей ты, её боевой товарищ. И поэтому скажи мне вот что.

Они въехали во двор, машина плавно затормозила у подъезда. Кира повернулась и упрямо посмотрела на ретранслятора.

— Кто для тебя — Рин Масами?

Он нахмурился, взгляд тускло светившихся глаз уперся в неё.

— А кто я для вас обеих?

Кира замерла. Слова ретранслятора обжигали, и, кажется, впервые она почувствовала в них настоящие эмоции. Что-то, сидевшее очень глубоко внутри. Не обида, не злость, не разочарование, но что-то более тяжёлое и гнетущее.

Он открыл дверь и вышел из машины, оставив её одну в раздумьях.

— Да что же с вами обоими не так… — Кира усиленно потёрла лоб, как всегда, когда ей было неловко. Немного посидев в машине и придя в себя, майор заглушила двигатель и вышла.

Новый ключ, на этот раз надёжнее предыдущего, открыл дверь с первого раза. Вновь ощущение дежа вю, как несколько дней назад, когда она шла к Алголю в ночи со своей очередной просьбой рискнуть собой ради девчонки, которую он, похоже, и знать-то не желал. Из груди вырвался тяжёлый вздох.

Дверь лифта с шипением открылась, она вышла на нужном этаже и торопливо направилась к двери с номером 25. Звонок — через толстую обшивку еле слышно прозвенел звонок. Никто не спешил открыть ей дверь.

Позвонив еще раз, она достала ключ и, для надёжности постучав пару раз в дверь, примерилась к замку. Ключ проник в скважину, два оборота, щелчок. Зашелестев на хитроумных петлях, дверь открылась.

— Рин, это Кира! — заглянув в темный коридор, произнесла она и снова постучала в дверь. — Ты дома?

Вновь тишина. Похоже, хозяйки квартиры не было дома. Ощущая себя настоящим преступником, майор потянулась к выключателю.

— Я вхожу.

Свет наполнил коридор и разлился по всем комнатам. Наконец-то она была здесь не в спешке и могла осмотреться.

Кира прошла по коридору, сквозь гостиную в спальню — и до кухни. Чем дальше, тем больше в ней крепло ощущение тревоги. Квартира её воспитанницы сильно изменилась.

Простынь на постели была смята, скомканное одеяло лежало в изножье, на подушке виднелись размытые пятна. Возле столика на полу валялся пакет с лекарствами и бинтами, несколько больших пластырей с присохшими кирпичными пятнами крови лежали на столике. Грязная одежда, брошенная на корзину с бельём, довершала картину. Такая же ситуация была и в гостиной, и на кухне. Несколько грязных тарелок стояли в мойке, на столе осталась полупустая кружка с чаем — судя по следам на стенках, девушка к нему даже не притронулась.

Она достала телефон, через пару секунд из динамика послышались долгие гудки вызова.

Не берёт трубку.

— И что же мне с вами обоими делать, а? Что за проблемные подростки… — Кира сунула телефон в карман. Еще раз осмотревшись по сторонам, она приоткрыла окно и подошла к мойке. Рин даже не доела то, что приготовила, остатки еды виднелись на дне чашки. С тяжёлым вздохом Кира закатала рукава и открыла воду. По кухне растекся запах моющего средства и послышались звон посуды да шорохи губки. Напевая себе что-то под нос, женщина с усердием делала то немногое, чем могла сейчас помочь своей потерянной воспитаннице.

***

Холод пробирал до костей. Даже сквозь кофту и плотную куртку ветер добирался до дрожащего тела, пронизывая насквозь. Она плелась по заснеженным улицам, едва не врезаясь во встречных пешеходов, и слепо смотрела под ноги. В наушниках уже знакомый голос напевал что-то про февраль и маленький костёр, оставшийся от моря огня. «Случайный выбор» будто сговорился с настроением и раз за разом подсовывал ей самые тяжёлые композиции.

И пусть. Значит, так и должно быть. Только так и надо. Когда на душе так погано, как у неё, ровно такие песни и подходят. Но всё же… палец нажал на кнопку, листнув один трек вперёд.

Она проснулась в слезах и с криком от увиденного кошмара. Которую ночь подряд ей снилось одно и то же, а по пробуждении перед ней снова вставали те самые глаза. Остекленевший взгляд, наполненный обидой и непониманием.

Ей не хотелось есть, завтрак в себя приходилось запихивать насильно. Голова беспрестанно болела, и даже выданные таблетки не спасали от омерзительного головокружения и тошноты. Стены квартиры давили, спёртый воздух душил и выворачивал её наизнанку.

Хотелось бежать прочь. Совсем не так, как в её первый вечер в новом доме, когда она думала, что спасает свою жизнь. Вся эта тишина и спокойствие, эти воспоминания о времени, что она провела здесь, угнетали.

Рин чувствовала, что изменилась. Та, кем она была прежде, умерла. Исчезла навсегда, осталась лежать там, на поле боя, рядом с подбитым бронетранспортёром. Больше она никогда не сможет радоваться новому дню, наслаждаться вкусом пищи, смеяться с Эстер или смущенно улыбаться Алголю. Она не сможет снова смотреть в глаза Кире. У неё больше не было на это никаких сил. Не было сил жить дальше.

Но она почему-то всё ещё была жива.

Приятна дорога в Ад, маршрут бесконечно долог.

Один проникающий взгляд — твой мир безвозвратно расколот.

Возможно ли прорасти в снегу без тепла и света?

Я знаю, мне нужно уйти, чтобы спасти… я сделаю это.

По щеке скатилась обжигающая капелька. До чего же точен этот чёртов «случайный выбор»… Словно сам подсказывал ей, что делать дальше.

Только вот она уже ушла. Сама, без чьих-либо подачек и советов. Просто потому, что терпеть это дальше было невыносимо.

Она шла мимо ярких витрин и магазинов, сквозь бурный поток людей, — впереди была очередная распродажа. Откуда-то с площади впереди доносилась музыка и усиленные мегафоном крики людей. Похоже, ей не повезло попасть на какой-то митинг или очередной политический протест.

Рин была далека от всего этого. Но каждый новый шаг делал её ближе к враждебному и незнакомому миру, к бушующей впереди толпе. Теперь уже она могла даже сквозь музыку слышать крики — и разобрать некоторые слова. Услышанное заставило её вздрогнуть, пальцы торопливо остановили музыку. Встрепенувшись, Рин пошла вперёд.

На центральной площади возле вокзала собралась огромная толпа. Люди что-то выкрикивали, потрясали плакатами и самодельными баннерами. На импровизированной сцене стояли двое и по очереди то зачитывали что-то с бумажки, то кричали в мегафон очередные лозунги.