Сегодня работа казалась тяжелее, чем обычно: озноб и болезненная слабость превращали и без того изматывающий труд в сплошную пытку.

– Как же хреново, – убедившись в отсутствии рядом надзирателя, Берт прислонился к стене.

Фрид все эти дни работал с ним плечо к плечу. Они ломали породу в узком тупике, где едва помещались вдвоём.

– Не тебе одному плохо, – отозвался старожил, – многие болеют. Если началась лихорадка или какая другая хворь, никому несдобровать.

– Пусть лучше лихорадка, чем завал, – решил Берт, – хотя бы на свежем воздухе помру.

– Это как посмотреть… Исход один.

Время приёма пищи стало настоящим спасением: к полудню сил работать почти не осталось. А после трапезы заключённых снова собрали рядом с лобным местом. Редко выдавался день, когда не пороли очередного провинившегося бедолагу, и Берт уже привык к этому зрелищу. Но теперь предстояло нечто иное: две виселицы с самого утра зловеще воздвиглись рядом кухней. Заключённые понимали: они тут неспроста, сегодня предстоит казнь. Теперь арестанты стояли и наблюдали за этим страшным действом. К петлям подвели двоих заключённых, понурых с разбитыми в кровь лицами. Один крупный, лохматый, с широкой, всклокоченной бородой, выглядел спокойно. Другой, совсем молодой парень с едва пробившейся растительностью на лице, всхлипывал и дрожал всем телом.

– Эти двое, – палач назвал их имена, – обвиняются в попытке побега и вооружённом сопротивлении страже и приговариваются к смерти через повешенье без исповеди.

Смертников поставили на скамью и накинули петли. Молодой беглец судорожно шептал молитву, а бородатый обводил собравшихся тяжёлым, усталым взглядом и злобно зыркал на надзирателей, будто обещая расплату. Его гордо поднятый подбородок говорил о нежелании даже на пороге смерти мириться с участью раба.

Палач выбил скамью из-под ног арестантов, и те повисли, извиваясь, брыкаясь и хрипя сдавленными глотками. Остальные стояли и смотрели, пока тела не перестали биться в конвульсиях, и жизнь не покинула их. Берт, будто загипнотизированный, уставился в глаза висельников. Он и прежде видел смерть, но никогда не наблюдал воочию, как живой человек превращается в холодный труп. Это было страшно. Неизвестность за гранью этого мира пугала, и Берт снова задумался о том, что есть жизнь и смерть.

– Всех не перевешаете, – стиснув зубы, прошептал Снелл, стоящий рядом, – однажды и вы получите своё.

Как позже узнал Берт, повешенные работали в нижней штольне. Пять человек бежали вечером, под покровом темноты, и поначалу их отсутствие надзиратели даже не заметили. Когда же спохватились, выслали конный отряд, который быстро настиг беглецов на первом же перевале: путь через горы оказался только один. Троих зарубили на месте, двоих же взяли живыми ради показательной казни.

Берт и сам часто думал о побеге. Леса на склонах гор манили свободой. Казалось, это так просто: по пути в шахту свернуть с дороги, добежать до деревьев и там затеряться среди сосен и елей. Но кандалы, конвоиры и надзиратели на башнях, выставленных вдоль тропы к штольням, делали невозможным остаться в живых заключённому, решившемуся на такой шаг, а потому Берт никогда всерьёз не планировал бежать и лишь с тоской вздыхал, глядя на горные пики и бескрайние леса вокруг.

Когда арестантов вновь собрались вести в забой, один из надзирателей подошёл к Берту:

– Так, ты, ты и ты, – он ткнул пальцев в него, Мана и ещё одного каторжника из их группы, – В нижнюю штольню!

Берт не верил ушам – в один момент он оказался разделён с компанией, к которой так сильно привык за время пути и совместной работы. Тут он чувствовал защиту и поддержку товарищей: оптимизм Снелла и шутки здоровяка Эда давали хоть какую-то отдушину среди безнадёги и мрака, окружавших парня изо дня в день. Теперь же даже это оказалось утрачено.

Как только троих арестантов подвели к группе, готовящейся к отправке в нижнюю штольню, Берт сразу встретился глазами с Ломтём. Бандит работал тут с первого дня, и, пользуясь поддержкой своих головорезов, стал негласным лидером таким же, как Снелл в верхней штольне. Но, если Снелл старался поддерживать товарищей и всегда становился на защиту слабых, Ломоть и его приятели наоборот держали людей в страхе. С тех пор, как Берт оказался на руднике, он не пересекался с разбойником: тот предпочитал не лезть к компании Снелла, а потому и Берту проблем не доставлял.

– О, новенькие пожаловали, – ехидно оскалился Ломоть. – А я тебя помню, – он ткнул пальцем в Берта, – ты же из компании того ублюдка, как его… Снелла?

Берт промолчал, понимая, что один этот факт сделает его объектом издевательств со стороны банды. И не ошибся.

– Ты чо смотришь, сопля? – толкнул парня широкоплечий увалень по кличке Муха, – а ну давай двигай, работа не ждёт.

– Да у него рожа на кусок говна похожа, – добавил другой бандит.

Все расхохотались.

Берт почувствовал негодование и обиду, но ещё сильнее он разозлился, когда здоровый парень Карл по кличке Бездельник, подставил ногу, и молодой арестант, запнувшись, упал. Снова раздался смех.

– Ну? Что будешь делать? – начал задирать Карл, но Берт мог лишь исподлобья смотреть на обидчика.

– Не встревай, ну его к бесам, – одёрнул друга Ман.

Берт, и так не отличавшийся физической мощью, совсем ослаб от болезни, и громила Карл сейчас мог сделать с ним всё, что угодно, но изнеможение, как физическое, так и эмоциональное, и постоянная близость смерти притупляли страх. Ещё месяц назад вчерашний серв испытал бы робость перед бандитом и опустил бы взор, но сейчас даже мысли не возникло испугаться – не чувствуй Берт себя столь дурно, он бы точно полез в драку, наплевав на последствия, но ноги подкашивались, а впереди предстояли долгие часы работы.

Конец конфликту положил надсмотрщик, пригрозив арестантам плёткой.

Нижняя штольня оказалась просторнее, но из-за большого количества людей, работающих здесь, ощущалась сильная теснота. Берта отправили в нишу, где даже стоять во весь рост было невозможно. Изогнувшись в неудобном положении, он с трудом откалывал куски породы. Тело, ослабленное болезнью, ныло сильнее прежнего, ломота усилилась настолько, что хотелось выть. Берт сейчас молился только об одном: поскорее бы закончился день. Время будто застыло на месте. Когда же после работы он, пошатываясь, направился к лохани, чтобы умыться, Муха его грубо отпихнул:

– А ты подождёшь.

Берт упал и долго лежал на камнях не в силах подняться. Перед глазами всё плыло. Заставил себя встать лишь неимоверными усилиями. В конце концов, оставалось просто дойти до лагеря, а во сне обязательно полегчает.

К месту ночлега Берт возвратился измученный, как физически, так и морально. Он ненавидел Ломтя и его дружков, но сделать ничто не мог: Снелла, Тэлора, Ульва и других, кто бы мог заступиться, весь день не было рядом. Лишь вечером Берт снова оказался в кругу товарищей. Деревянные настилы, расположенные в два этажа, в мгновение ока заполнились лохматыми, грязными фигурами толкающихся и гремящих цепями арестантов. Берт устроился на своё обычное место на нижней полке между храпящими телами и уже был готов забыться сном, когда к нему подполз на корточках Снелл:

– Ну что, как там? – спросил он.

– Тоже самое, только этот подонок Ломть достал уже – он там главный. Рожу бы набить!

– Вот скотина. Проучим, может?

Берт устало покачал головой:

– Только хуже станет. Забудь.

Голос Снелла перешёл на шёпот:

– Мы с парнями скоро бежим. Есть план. Ты с нами?

– Но как?! Повесят же!

– Говорю, есть план. Бунт устроим. Поодиночке перебьют, а всех вместе не смогут. Ну так как?

– Я пойду! – решительно ответил Берт, а потом мрачно добавил. – Если доживу, конечно…

– Отлично! – хлопнул его по плечу Снелл.

Берт не верил ушам: готовится побег! Предвкушение свободы необычайно воодушевило, и не смотря на дикую усталость, он долго не мог заснуть. Берта совершенно не беспокоила крайняя рискованность предприятия: стража наверняка подавит бунт, а все участники окажутся на виселице, как двое сегодняшних беглецов. Зато появилась надежда. Лишённый всего, Берт был готов ухватиться даже за такой призрачный шанс. «В конце концов, лучше помереть, пытаясь сбежать, – решил он, – чем сдохнуть в неволе, даже не попытавшись что-либо сделать». Теперь бы выжить: не попасть под завал, не помереть от болезни, не обессилеть до невозможности пошевелить ногой или рукой. Чувствовал Берт себя неважно, и боязнь не встать однажды утром, не дожив до заветного момента, сейчас оказалась сильнее, чем страх перед вооружённой охраной и виселицей. «Надо держаться, – думал он, – надо приложить все силы!» Под эти мысли сознание погрузилось в сон.