Две штольни прятались среди камней и деревьев выше по склону. По месту расположению, их называли, соответственно «верхняя» и «нижняя». До нижней идти было не очень далеко, а вот к верхней приходилось довольно долго пробираться по извилистой тропе, охраняемой дозорными вышками.

Когда привели новую партию, в которой находился Берт, людей на руднике оставалось немного: оказалось, при землетрясении часть рабочих завалило. Пополнение пришло тоже весьма скудное: после происшествия на дороге из всего этапа едва ли набиралось три десятка здоровых мужчин, способных держать кирку и лопату.

– И часто тут такое случается? – спросил Берт у Фрида, когда узнал о гибели рудокопов.

– Бывает, – с досадой махнул тот рукой.

Только что вставших, заспанных заключённых повели в столовую. Кормили здесь три раза в день, а не два, как в тюрьме, и Берт поначалу обрадовался этому. Местная похлёбка – отвратительная на вид, запах и вкус жижа, сваренная из загадочных ингредиентов, которые никому не получалось распознать, – едва утоляла голод, а сил почти не давала, кроме того, временами от неё начинало тошнить или поносить. Но даже эту баланду каторжники уминали за обе щёки, и Берт исключением не стал – есть хотелось постоянно. Даже Эмет, воротивший нос от тюремной пищи, начал демонстрировать зверский аппетит. Отдельных тарелок тут не водилось, ели каторжники из общих деревянных лоханей.

Берт, как и прежде, не отходил ни на шаг от новых друзей. Ман, Эмет, Ульв, здоровяк Эд иТэлор – все они, как неоднократно призывал Снелл, держались вместе, и вместе их отправили в одну штольню – верхнюю, где уже работал Фрид и ещё несколько старожилов. Берт, лазая по горной тропе несколько раз в день, мог лишь порадоваться дополнительным минутам, проведённым на свежем воздухе.

И вот, пройдя знакомый маршрут, молодой каторжник очередной раз очутился перед чёрной дырой, ведущей в утробу скалы, где предстояло провести ещё один день.

У входа заключённым сняли наручные кандалы, и вереница рудокопов поползла во тьму. Когда Берт первый раз оказался в штольне, его объял страх. Узкий коридор круто уходил вниз по наклонной, местами он становился столь тесен, что идущие задевали плечами стены. Спереди и сзади брели люди, а далеко впереди плясал огонёк свечи. Закрытое, тесное пространство давило со всех сторон, и Берт содрогнулся, подумав о том, что вход может обвалиться, похоронив заживо очередь идущих. На лбу выступил холодный пот. И вот уже который раз за эти три дня он спускался в штольню, но тревожные мысли так и не покидали голову.

– Не хочу туда! – чуть не плакал Эмет, – не могу я там находиться.

Берт очень хорошо понимал парня: страх оказаться заваленным выматывал сильнее, чем ноющие мышцы после длинного трудового дня. Ему самому лишь невероятными усилиями удавалось подавить панику. Работать приходилось при тусклом свете свечи среди каменных стен, готовых вот-вот обрушиться на голову, и ощущение нависшей опасности целыми днями не покидало Берт. В штольне имелся простейший механизм для подъёма руды на поверхность, и через узкий колодец в потолке падал живительный луч дневного света, впрочем, он совсем не освещал дальние углы подземелья, в которых копошились рудокопы. Берт завидовал тем, кто работает наверху: физически им приходилось не легче, но зато на них не давили стены и потолок, которые в любой миг могли стать общей могилой.

И вновь началось многочасовое, непрерывное махание кайлом в попытках отбить кусок горной породы, который затем подхватывали другие каторжники и несли к корзине для подъёма наверх. Надорванные мышцы и истёртые в кровь руки саднили, но приходилось терпеть, сделав боль частью себя, будто что-то обыденное, само собой разумеющееся. Взявшись за кирку, Берт снова погрузился в мысли, в очередной раз прокручивая пред глазами воспоминания о прошлом. Именно там он мог спрятаться от окружающей действительности, он цеплялся за светлые картинки в памяти, но и они со временем тускнели, и Берт всё яснее понимал, что вряд ли он долго здесь протянет: силы уходили с каждым днём, и рукам труднее становилось поднимать ненавистное орудие. Но ещё труднее было понять, зачем нужно такое существование и ради чего за него цепляться.

Свечи почти не освещали тесное, изрытое ходами, помещение, и Берт слышал лишь тяжёлое дыхание каторжников, прерываемое сухим кашлем, удары кирками, да шуршание осыпающейся породы.

Он спросил Фрида, коловшего руду рядом:

– Не понимаю, как ты выдержал здесь так долго? Кажется, сдохну тут скоро.

– Не знаю, – ответил тот, – а что ещё делать? Всевидящий пока не даёт отправиться на тот свет. Многих забрал, а меня бережёт.

Берт перешёл на шёпот:

– А бежать кому-нибудь удавалось?

– Удавалось, только все они на дне ущелья. Нет отсюда пути. Даже, если убежишь, через горы сложно перебраться: солдаты на дорогах.

– Но кто-то же пытался?

– Бывало…

Снова удары киркой.

– А ты прошлое вспоминаешь? – Берт не оставлял попыток разговорить Фрида.

– Редко. Бесполезное это занятие. Того, что было, уже нет. Да и некого мне вспоминать – все мертвы.

– Я как-то подумал, что мы тоже мертвецы, – признался Берт, – мы умерли, когда попали сюда.

– Это верно, – Фрид остановился, будто раздумывая о чём-то, а потом опять замахал кайлом. – Ты отдыхай иногда, когда надзирателей рядом нет, – посоветовал он, – так проще.

За спиной заплясал огонёк фонаря, Берт уже знал, что стражники время от времени ходят и наблюдают за работой и, если остановишься не вовремя, можно получить дюжину плетей. Над головой послышался треск, от которого волосы встали дыбом.

– Слышал? – испуганно проговорил Берт.

– А то, – Фрид даже ухом не повёл.

Но вот Эмет, таскавший камни к подъёмнику, замер, уставившись вверх.

– Что это за звук? – воскликнул он. – Потолок обваливается! Мы умрём!

– Да заткнись ты, – попытался угомонить парня какой-то старожил. – Здесь всегда так!

– Не хочу умирать! – закричал Эмет и бросился к выходу. – Выпустите меня! Шахта рушится!

Охранник грубо его оттолкнул, но Эмет не сдавался, он отчаянно пытался выбраться. Казалось, парень потерял рассудок. Послышались брань надзирателя и удары – Эмет застонал от боли. Его всё же выволокли наружу.

– Головой тронулся, – вздохнул Фрид и добавил своё обычное. – И такое бывает…

Когда надзиратель увёл Эмета, Берт отложил кирку и сел в проходе, прислонившись к стене. Мышцы ныли во всём теле. Вокруг царил мрак, едва рассеиваемый свечами стенных ниш.

Берт равнодушно уставился в черноту смертельной шахты – братской могилы, которая лишь до поры до времени щадила своих невольных жильцов. Под монотонный стук инструментов взор проваливался в толщу мрака, и постепенно перед глазами начали проступать смутные очертания человеческой фигуры. Вначале Берт решил, будто это какой-то заключённые, и не придал увиденному значения, но вскоре понял, что ошибся: перед ним стоял высокий мужчина в длинных одеждах, совершенно непохожий на каторжника. А похож он был, как с удивлением отметил Берт, на одного из двух загадочных монахов с отсутствующими взглядами, которых молодой охотник встретил в лесу в тот злополучный день.

Берт очнулся от того, что его тряс за плечо Фрид:

– А ну вставай, оглох что ли? Надзиратели! – шептал тот испуганно.

Берт еле успел вовремя подняться и схватить кирку – повезло, стражник не заметил, как он отлынивал от работы.

До самого обеда голову Берта наполняли думы о внезапном видении. Он не верил, что монах мог просто померещиться: фигура выглядела слишком реальной. В сознании начала укореняться мысль, что это очередной знак: наверняка Всевидящий что-то хотел сказать через Своего посланца, вот только, что именно? К чему Берта побуждал загадочный монах? Вопросы бередили разум.

Когда заключённых повели есть, Берт увидел несколько женщин, в основном молодых, идущих по дороге навстречу. Их ноги сковывали кандалы, а на лбах вырисовывались клейма, как и у других каторжан. Парень первый раз видел их здесь.