Борис помолчал, немного обдумывая услышанное. Машина времени… — думал он. — Вся эта версия кажется притянутой за уши. Хотя чем черт не шутит.

Борис бросил быстрый взгляд на бывшего одноклассника. Жорка выжидающе смотрел на него, и в его взгляде читалось явное нетерпение.

“Слющяй, я тебе один умный вещь скажу, только ты не обижяйся”, - сказал Борис. — Параноиком я тебя не назову. Я уважаю чужое предчувствие, на войне оно порою спасало некоторым жизнь. Но твое толкование событий больше похоже на научную фантастику, чем на реальность. И я не понимаю: если ты решил отсюда уехать, зачем мне это нужно было рассказывать? Но ты же журналист, — Жорка посмотрел на Бориса с таким недоумением, как будто тот спросил его, зачем ему дышать, — у тебя любопытство должно быть в крови.

Борис хмыкнул.

— Я — журналист в отпуске, а это не одно и то же. Ты же не хочешь, чтобы я тут же занялся расследованием?

Ну, таких жертв я от тебя не требую, — Жорка вновь продемонстрировал свою фирменную ухмылку, — Я просто надеялся, что тебя это заинтересует. А все, чего я хочу — это быть отсюда подальше, когда здесь начнется.

— Начнется — что?

Вот этого мне знать совсем не хочется. Ну, да ладно, я тебя предупредил, у меня вылет через два часа, а если ты этим все же заинтересуешься… “Холеру” помнишь, Валера-холера из параллельного “в” класса? Красавчик… Помню, конечно. Учителя прочили ему актерскую карьеру. Он и поступил на актерский, да бросил. Сейчас он отец Ваарлам. Закончил духовную семинарию и вернулся в Орбинск. Хотя у него свой взгляд на вещи, но, пожалуй, он может рассказать много интересного о том, что произошло в городе за время твоего отсутствия. Кстати, наш Рустамчик тоже здесь. Работает анестезиологом в реанимации и по совместительству патологоанатомом в морге. Навести его, он будет очень рад. Ну и как он? — спросил Борис. Попивает втихую. Говорят, жена у него гуляет. Ну, ладно, мне пора, — Жорка встал.

Когда-то в школе у них была своя система приветствий и знаков, но Борис успел ее основательно забыть, поэтому они простились просто, как повелось у настоящих мужчин, пожав друг другу руки.

Вечером, когда жара стала не такой изнуряющей, Борис опять оказался у “Веселого Роджера”. Как обычно в это время он был полон посетителей. Над столиками висело синее марево табачного дыма, музыкальный автомат наяривал “Дом солнца” — “Animals”. В воздухе летали трех, четырех и более этажные оборотистые выражения. Если раньше, лет тридцать тому назад все “факали” и “булшетали”, то сегодня всякий себя уважающий молодой или не очень молодой человек считал своим долгом выучить несколько цветастых фраз на русском языке. Это стало модным веянием, которое было принято почти повсеместно. В мире царило иго русского мата. Спикеры английского парламента считают неэтичным поносить друг друга на языке Вильяма, нашего так сказать, Шекспира. Но обматерить оппонента на “великом и могучем” им как два байта переслать. Да что там спикеры! Даже герои американских супербоевиков посылают друг друга по известному адресу на чистейшем русском языке и стараются приложить какого-нибудь кинозлыдня по матушке. Сейчас даже австралийский бушмен может завернуть так, что граф Лев Николаевич перевернется там, где он есть. И Владимир Иванович Даль вместе с ним. И кто мог предположить, что нашествие малиновопиджачных “новых русских” на Запад лет сорок назад выльется в такой лингвистическо-вербальный выкрутас. Страх перед русской мафией уступил место моде. Исключение составляли одни французы, только у них это не прижилось. “Мерд” это “мерд” и никак иначе, а коньяк — это только то, что производится в одноименной провинции.

Роджер из-за стойки помахал рукой.

— У тебя такой вид, как будто ты только что принял ванну прямо в одежде — сказал ему Борис, подойдя к нему.

— Это уже шестая по счету сорочка за сегодняшний день. Похоже, мой счет из прачечной будет больше того, что я заработаю. К тому же у меня накрылся один холодильник и кондиционер. Проклятая жара. Как ты? Я уже подумал, что после вчерашнего ты не придешь.

Я что, похож на какого-то ирландского хлюпика, который из-за несколько рюмок крепкого валится мордой в салат?

Роджер невозмутимо пожал плечами.

Не все в младенческом возрасте вместо молока пили водку или как его там… “samogon”? Но за хлюпика персональное “спасибо”. Тебе чего, пшеничной?

— Просто содовой с лимоном, пожалуйста.

Борис подсел к барной стойке.

— Как сегодня здесь?

Очередное пожимание плечами.

— Все как обычно, тот же самый контингент: вояки с базы, спецы из Института, туристы.

Борис отпил из своего стакана.

— Роджер, что ты знаешь об Институте?

Бывший морской пехотинец дыхнул в стопку, казавшуюся в его руках особенно хрупкой, тщательно протер ее белоснежным полотенцем, поставил стопку на поднос, затем повернулся к Борису.

— Официально — наверное, то же, что и тебе.

— А не официально?

— А не официально много чего говорят. Но это в основном слухи.

— Например?

Тут Роджер немного замялся.

Например, то, что на его территории растут очень большие, черного цвета грибы. Собирать их не разрешают, а едят их огромные черные псы. Кстати, с местных тут берут подписку о неразглашении условий их работы. В день им выдают по сто грамм водки или стакану “Каберне”, хотя радиацией там и не пахнет. Детвора до десяти лет уверена, что там оживляют покойников. Взрослые поговаривают, что там проводятся опыты по зомбированию людей, а территория охраняется не только солдатами с базы, но и свирепыми, специально выведенными собаками, говорят, они огромные и очень умные. Гораздо умнее, чем обыкновенные собаки.

Борис оторопело уставился на бармена.

— Откуда такая информация?

Я же бармен. Сюда много разных людей заходит, в том числе всякий сброд. Выпивка развязывает языки, и не все всегда следят за тем, слушает их кто-то или нет. А тебе это зачем? Решил написать репортаж? Так до тебя уже обо всем написали: и про лечебно-онкологический центр, и про отдел изучения аномальных явлений. Если не знаешь на что убить время — мой тебе совет: лучше сядь за какой-нибудь роман, глядишь, отхватишь еще одну премию. Спасибо, фратер, я приму твой совет к вниманию. О чем еще болтают в нашем Орбинске? Момент. — Роджер отошел к другому посетителю у другого конца стойки.

Через несколько минут он вернулся.

— Ты что-нибудь слышал о проекте “Маджестик — 12”? — понизив голос, спросил он.

Ну, как же. Сорок седьмой год. Штат Нью-Мехико. Первый задокументированый контакт с НЛО. Об этом не писал только ленивый. Почему ты спрашиваешь? По последним данным уфологов НЛО — это ангелы, мимикрирующие под влиянием достижений науки и техники.

Роджер оглянулся по сторонам и понизил голос чуть ли не до шепота.

Месяц назад в моем баре гуляли солдаты Международного дивизиона ООН, из тех, что охраняют Институт. Их срок службы здесь заканчивался, и они собирались на следующее утро лететь домой. Они здорово набрались в тот вечер и кое о чем спорили. Как я понял, спор произошел из-за того, что один из них сказал, что их “нечто” из “ангара-15”, того, в Нью-Мехико. Другой его сослуживец утверждал, что их “штука” не имеет к “Маджестику” никакого отношения и она откуда-то из этих мест.

— Не нравится мне это, — добавил он после некоторого молчания.

— Что именно? — спросил Борис.

— Вся эта мышиная возня вокруг летающих блюдец. Эти яйцеголовые умники не понимают, что такая “тарелочка” может быть инопланетным ящиком Пандоры. Мало нам своих проблем: ядерные бомбы, СПИД, загрязнение окружающей среды, так они еще в порыве своей идиотской любознательности втащат в наш мир какую-нибудь инопланетную напасть, которая окажется хуже всего вместе взятого, и от которой нас не спасет опыт всех предыдущих поколений. У нас нет иммунитета против этого.

— По-моему, ты все усложняешь, — сказал ему Борис.

— Старческая мнительность, — согласился Роджер. — Брюзжу по-стариковски.