— Благодарю вас, достопочтенный Ваалберит, — тут вмешался сам генеральный секретарь. — Но коль мы затронули эту тему, я хотел спросить уважаемого Саргатанаса, почему, по его мнению, мы не можем привлечь последнего нейтрально настроенного субъекта на свою сторону. Так почему, генерал?

— Ответ прост, — ответил глава безопасности АДА, — коррупция.

— Поясните, что вы имеете ввиду, — попросил Люцифуг.

— Сейчас поясню, — пообещал Саргатанас.

Он неспеша наливает себе стакан воды и так же неторопливо его выпивает. Внимание всех присутствующих приковано к нему.

— У меня тут есть кое-какие документы, — наконец продолжил Саргатанас, доставая из тоненькой папки какие-то листы. — Вы все читали отчеты нашего резидента из мира смертных о его работе по вербовке последнего из нейтралов, бывшего архангела девятого чина, ныне известного в миру как Борис Ласаль. Так вот, судя по отчетам резидента, бывший архангел практически привлечен на нашу сторону. Однако у меня имеются другие источники, которые говорят, что настоящее положение дел обстоит несколько иначе. А также у меня есть неопровержимые улики, свидетельствующие о подкупе низших чинов Согласительной комиссии — лейтенантов Асмодея и Барбатоса — вражескими агентами.

Генерал Саргатанас, любящий, как любой разведчик, театральные эффекты, выдержал небольшую паузу.

— Эти документы также свидетельствуют, что этот подкуп был совершен при прямом попустительстве — в лучшем случае, при непосредственном участии — в худшем случае, генерала Вельзевула.

Камень был брошен. Зал одновременно выдохнул, чтобы тут же взорваться всеобщим гулом изумления.

— Что?!!! — взревел Вельзевул, вскакивая со своего места. — Повтори, крестенец паршивый, что ты сказал?

Среди соратников по партии слово “крестенец” было таким же ругательным, как и слово “нехристь” среди простых смертных, только еще хуже. Зал гудел как потревоженный улей. Многие заседатели повскакивали со своих мест и, бурно жестикулируя, обсуждали между собой сенсационное заявление главы комитета безопасности. Напрасно достопочтенный Ваалберит призывал высокое собрание к порядку: его уже никто не слушал. Закатав рукава, Вельзевул полез через трибуны к Саргатанасу с намерением, не оставлявшим ни у кого сомнений. Добравшись до товарища по партии, Вельзевул, сделав молодецкий замах, попытался заехать своему оппоненту в ухо, но тот ловко избежал удара, моментально телепортировшись на три метра в сторону. Половина зала тут же бросилась разнимать драчунов, в результате чего на трибунах образовалась грандиозная свалка. Генсек Люцефуг метал громы и молнии, в зале противно запахло серой. Во всеобщей суматохе тайный советник Аполлион, носящий гордый титул Властелина Бездонного Колодца, случайно въехал локтем в нос вельможному Маммону, в результате чего свалка моментально переросла во всеобщую драку. И только гордая и надменная Лилит не принимала участия в этом безобразии. Скучавшая на таких собраниях, она теперь вовсю потешалась над этими важными, преисполненными своей значимостью, заседателями.

И, перекрывая ее звонкий смех, напрасно надрывался колокольчик председателя…

На столе, надрываясь, вовсю трезвонил телефон. Борис взглянул на часы: половина восьмого утра. Хороши таблеточки — продрых почти восемь часов. Потянувшись, Борис взял трубку.

— Да? — сказал он.

— Это я, фратер, — сказал голос. — Есть новости.

Это был Рустам.

— Да, — опять сказал Борис.

Внезапно ему стало трудно говорить. В горле образовался какой-то тугой комок.

— Я слушаю, — выдавил из себя он.

— Ника в неопасности. Ей сделали операцию. Это чудо, но с ней уже все в порядке.

Борис молчал, тяжело дыша в трубку.

— Борис, ты меня слышишь? — обеспокоено спросил Рустам.

— Да, — в третий раз сказал Борис.

— Операция была сложная, но она будет жить.

Борис прокашлялся, выталкивая из горла шершавый комок.

— К ней можно? — спросил он.

— Не знаю, если тебя к ней пропустят, — ответил Рустам. — Институт по-прежнему оцеплен.

— Меня пропустят, — уверенно сказал Борис и положил трубку.

Сев на диване он потряс головой, прогоняя остатки сна. Ну и ну, подумал он. Везет же мне: каждый раз снится вот такая ересь. “Все те же сны! Те же самые сны!” — жаловался один из персонажей Ильфа и Петрова, который отчаянно не хотел видеть сны определенного содержания. Борис на секунду задумался, вспоминая фамилию книжного героя. И тут же, к своему удивлению, вспомнил: Хворобьев. Что там советовал ему великий комбинатор: устранить саму причину сна. Вполне толково. Тревожные сны стали сниться Борису с того времени, как он приехал в Орбинск. Вывод: причиной его кошмаров является сам город. Следовательно, нужно раздолбать это змеиное гнездо высокоточными ядерными зарядами малой мощности, что невыполнимо по причине маразматичности самой идеи, или уехать из родного гадюшника как можно быстрее. Нужно только поскорей забрать Нику из этого треклятого Института, а дальше все утрясется само собой. Размышляя подобным образом, Борис быстро оделся и вышел из дома.

“Росинант” как и положено старой кляче, икал, хромал, но несколько километров до Института все же преодолел довольно резво. Кузов громыхал так, что, казалось, по дороге несется тяжелый танк. Барахлил карбюратор, старый “уазик” пожирал масла столько же, сколько и бензина, из глушителя летел черный дым, но двигатель в целом работал исправно, а больше, видимо, Роджер от него и не требовал.

Зайдя за ключами от машины к Роджеру, Борис застал ирландца в самом наихудшем расположении духа.

— Как Ника? — вместо приветствия спросил он Бориса.

— Толком не знаю, — сказал Борис. — Мне только звонил Рустам, сказал, что операция прошла успешно: Ника в неопасности.

— А сам как? — Роджер попытался заглянуть Борису в глаза.

— Нормально, — сказал Борис. — Я в полном порядке. Рустам скормил мне какие-то таблетки — спал, как убитый.

— Да? — Роджер с сомнением посмотрел на Бориса. — Надеюсь, что этому ублюдку не спалось.

— Ты это о ком? — спросил Борис.

— Сам знаешь, — сказал Роджер. — Я бы этому подонку все его prichindaly оторвал вот этими самыми руками!

И он посмотрел на свои руки, которыми, как казалось, можно было из камней выжимать воду.

— Это ты об Эрике? — спросил Борис. — У нас говорят: “Not touch shit — stink not will”. Это в том смысле, что рискуешь замараться сам.

— Не все ваши поговорки я понимаю, и все же, я не согласен. Если не учить таких типов, то они весь мир изгадят. Кто-то ведь должен быть ассенизатором.

— Работа неблагодарная, — заметил Борис.

— Неблагодарная, — согласился Роджер, — но нужная.

Они немного помолчали.

— А я вот не спал эту ночь, — прервал молчание Роджер. — Всякие мысли в голову лезли, размышлял, вспоминал. Знаешь, своих детей у меня нет, но в Канаде живет мой племянник, сын сестры — здоровый, умный парень. Ему уже восемнадцать лет. Девушкам нравится. Но он ими не интересуется. Нет, он не гей. Просто он целыми днями проводит у компьютера, разрабатывает всякие игры, между прочим, зарабатывает больше нашего. Но мне кажется, что в свои восемнадцать лет дальше, чем пощупать девушку за грудь он не пошел. Он целыми днями сидит дома и стучит по клавишам. Я ему говорю: выйди куда-нибудь, прогуляйся, сходи в какой-нибудь клуб, а он мне говорит, что ему это не интересно. Как-то я ему сказал: “Джим, его Джимом зовут, — ты за своими играми всю жизнь пропустишь, жизнь — она же интересней твоих игр”. И знаешь, что мне он ответил?

— Что? — заинтересованно спросил Борис.

— Жизнь — та же игра, только сюжет дерьмовый.

— Ну, — протянул Борис, — это мысль не нова. То же самое было сказано разными людьми и лет за триста до него.

— Я это знаю, — сказал Роджер, — мы тоже кое-что читали. Так вот, я его еще спросил: не одиноко ли ему без друзей и подруг. Знаешь, что мне он ответил на этот раз?