С этими словами Борис, вышел из бара, шагнув в душную темноту.

На следующее утро Борис решил нанести визит в комиссариат полиции. Благо у него имелся повод: вчерашнее нападение двух типов возле Института. У известного журналиста вполне может быть много врагов. Это хороший предлог прояснить некоторые слухи. Хотя Борис практически был уверен, что все они беспочвенны. А Жоркины подозрения и страхи можно было объяснить его излишней впечатлительностью и ежедневными стрессами — неизменными спутниками современного бизнесмена.

Большое здание комиссариата оказалось практически пустым. Ни задержанных правонарушителей, ни суровых детективов в мятых гражданских костюмах с выпирающими из-под пиджаков наплечной кобурой. В общем, ничего такого, что обычно показывают в полицейских сериалах. В фойе за стойкой дежурного сидел юнец в полицейской форме и играл сам с собой в шахматы. Глядя на него, можно было предположить, что он пришел сюда вчера прямо из-за школьной парты. Одет он был явно не по уставу. Мятый галстук валялся тут же на столе, а форменная рубашка была расстегнута до середины его юношеской безволосой груди. Взъерошенный чуб обвевал скудный поток теплого воздуха, который гнал старенький жужжащий вентилятор. На черных казенных телефонах лежал легкий трех-четырехдневной слой пыли.

Добрый день, — поздоровался Борис, — Где все? На ограблении века?

Полицейский заворочался на месте, преодолевая земное притяжение и неспеша поднялся навстречу Борису. Стул под ним жалобно заскрипел.

Стефан и Лоран в патруле. Сандуца в отпуске, а у Христофора рожает жена — очень буднично, как своему, объяснил полицейский. Я бы хотел увидеть комиссара, — сказал Борис, несколько удивленный таким демократичным порядкам. — Он у себя? Второй этаж. Там есть табличка. Вы его не предупредите, что я иду? — спросил Борис. Зачем? — на этот раз удивился полицейский. — Можете идти просто так. Шеф не любит официальщины, он у нас демократ.

Борис поднялся наверх. В длинном коридоре лишь на одной двери висела единственная табличка: “Комиссар полиции С. Морару”. Борис постучал. В ответ раздалось неясное ворчание, похожее на разрешение войти, что Борис и сделал.

Кабинет комиссара полиции представлял яркий контраст общему стилю здания, дышавшего патриархальной тишиной. Кондиционер обдувал приятной прохладой. Мебель, ковровое покрытие в духе ультра-модерн, огромный экран домашнего кинотеатра и мягкий свет, льющийся с потолка — все это прекрасно гармонировало с друг другом. Из общего стиля выбивался лишь сам хозяин кабинета и огромное кожаное кресло, в котором он сидел. Вид у шефа местной полиции был такой же затрапезный, как и у его подчиненного, который сидел внизу. В общем, хозяин кабинета принадлежал этому зданию, а сам кабинет — нет. На столе перед комиссаром была расстелена мятая газета, на которой лежала разодранная вобла и стояла початая бутылка пива. Сам шеф местной полиции напоминал швейцара в отставке. Видимо некогда по-гусарски торчащие в стороны усы теперь обвисли, мундир, хоть и был новеньким, имел какой-то засаленный вид.

Господин Ласаль! — шумно приветствовал его комиссар. — Рад вас видеть в моих владениях. Прошу вас присаживайтесь.

Сам хозяин кабинета, обладая комплекцией и грацией бегемота, поспешил встать, чтобы оказать посетителю подобающий прием. Казалось, он весь лучился радушием и дружелюбием.

Не желаете ли пива? — предложил он Борису. — У меня еще имеется отличное вино с карлештских виноградников. Десять лет выдержки. Не рано ли? — с сомнением спросил Борис. Да что вы! — с воодушевлением стал убеждать его полковник. — Это же чистый сок! Нектар!! Напиток богов!!! В небольших дозах это вообще лекарство. Ну, разве что в небольших дозах… — по-прежнему сомневаясь, произнес Борис.

Полковник открыл дверцу стола, откуда достал большой бутыль с вином. Очевидно, в столе находился холодильник, бутыль был запотевшим. Вино действительно оказалось превосходным, и, когда комиссар предложил Борису налить еще тот не отказался.

Как вам город? Столько изменений… Несомненно в лучшую сторону. Вы не находите? — спросил комиссар. Борис в ответ промычал что-то нечленораздельное. Комиссар принял это мычание за согласие и поэтому решил благодушно предаться воспоминаниям. Но и в тех временах были свои плюсы. Вы помните то время, когда вы еще не были знаменитым журналистом, я не был комиссаром, а мы были просто мальчишками, живущими на одной улице. Да-да, господин Ласаль, кто теперь знает, что известный журналист и комиссар полиции Серафим Морару, жили по соседству, играли в одни и те же игры, и даже порой дрались между собой. Вы…?Да-да, кто, теперь глядя на меня, вспомнит, что раньше Серафим Морару был просто Фимой и как все мальчишки играл в расшибалочку, стрелял из воздушки голубей и подглядывал за девчонками в общественной бане. Да, признаться, я вас не узнал, — сказал Борис. Немудрено, — снисходительно улыбнулся комиссар. — Кем был Фима, и кем теперь стал Серафим Морару. Помнится мне, я иногда побивал вас, за это вы меня дразнили гогошаром. А вы меня называли “Абрам — в рожу дам” — вспомнил Борис. — Почему-то все считали, что Ласаль — это обязательно еврейская фамилия. Был грех, — согласился комиссар, — но мы ведь, в сущности, были детьми. Много воды утекло с тех пор. Многих наших земляков разбросало по всему свету, а сами мы почти растворились в толпе иностранцев. К сожалению, вместе с переменами мы теряем свою национальную самобытность. Ну, в основном то все переменилось к лучшему. Вот вы, например — дослужились до комиссара. Это да. Для этого пришлось много работать. И вот результат: уровень преступности в городе упал до самой низкой отметки за всю историю города. Конечно, иногда еще бывают драки на почве пьянства, семейные ссоры. В прошлом году даже было два случая воровства, но оба они были совершены приезжими. А таких преступлений, как убийство или торговля наркотиками, у нас вообще не бывает. Кстати, о преступности: я поэтому к вам и зашел. Вчера на меня было совершенно нападение.

Взгляд комиссара стал более серьезным.

— Вас пытались ограбить?

— Не думаю. По-моему, меня пытались просто избить, — сказал Борис.

— Вы сможете опознать нападавших? — спросил комиссар.

— Вряд ли. Они были в масках, да и было уже довольно темно.

Ну, ничего, я думаю, мы найдем мерзавцев. У нас есть свои осведомители среди населения. В какой части города это произошло? Вообще-то это произошло за городом, возле Института, — сказал Борис.

С лица комиссара медленно сошло выражение благодушия.

— Прошу прощения, господин Ласаль, но ничем помочь я вам не могу. Это не моя юрисдикция.

— Но это же ваш округ? — спросил Борис.

Округ мой. Но Институт и прилегающая к нему площадь в радиусе одного километра находится под юрисдикцией ООН. За все, что происходит на этой территории, отвечает специальная служба безопасности. Вам лучше обратиться к ним. Других жалоб нет? — спросил комиссар. Нет, — ответил Борис. Тогда еще раз прошу меня простить, но у меня еще много дел, — сказал комиссар. — Рад буду с вами встретиться в менее официальной обстановке.

Это была вежливая просьба удалиться.

Тогда позвольте откланяться, — произнес Борис. — Был рад нашему вторичному знакомству. И спасибо за отличное вино.

Когда Борис взялся за ручку двери, комиссар его остановил.

Позвольте вам дать дружеский совет, господин Ласаль. В Институте у меня есть хороший знакомый. Американец. Лучше всего, если вы обратитесь по поводу этого инцидента к нему. Его зовут Девилсон. Джон Девилсон.

Дежурный внизу по-прежнему корпел над шахматной доской.

— Ну, и какой счет? — спросил Борис. Подождав пока фраза дойдет до адресата и отпечатается на не обремененном морщинами лбу полицейского, он махнул на прощание рукой и вышел из здания. Если внутри него температура была как в слабо прогретой духовке, то снаружи под обжигающим солнцем Борис почувствовал себя куском говядины на раскаленной сковородке. Электронные часы-градусник на фасаде комиссариата показывали сто пять градусов по Фаренгейту. Неподалеку на скамейке под стендом “Разыскиваются полицией” сидел очень странного вида старик. Несмотря на жару, на нем была надета теплая армейская шинель, из-под которой виднелась фрачная жилетка поверх пестрой гавайской рубашки. Очки-велосипед на его носу придавали ему весьма архаичный вид, а аккуратно расчесанная, седая борода делала его похожим на хипующего Иоулупукки или основательно выпившего деда Мороза. На его голове красовалась бейсболка с эмблемой “Chicago bulls”, а на ногах под штиблетами неопределенного цвета вместо носков были какие-то обмотки, напоминающие постолы.