Они недовольно повернулись в его сторону. Да пошел ты…, отчетливо услышал Борис. Тоже мне мать Тереза, мать твою. При этом он ясно увидел, что никто из них не открыл и рта. Но Борис понял, что это исходило от долговязого брюнета. Второй из них, тот, что постарше и пониже, думал, что этот назойливый тип, то бишь Борис, может накатать на них “телегу” и тогда не видать им премиальных.

— Да, — сказал ему Борис. — И тогда премиальных тебе не видать.

Новая способность читать мысли окружающих его людей Бориса ничуть не удивила, чего нельзя было сказать про других. Коренастый медбрат что-то шепнул долговязому напарнику, после чего они залезли в фургон, и, включив сирену, быстро укатили. Надо сказать отцу Варламу, рассеяно подумал Борис, глядя им вслед. Когда он шел назад, то проходя мимо мультяшного сержанта, Борис отчетливо уловил его сбивчивые мысли о протоколе с места происшествия, кружке холодного пива и ворчливой жене, готовой мчаться в Институт сломя голову, лишь бы помолодеть лет на двадцать и утереть нос этой выскочке Луизе из сорок пятой квартиры.

Борис шел по улице и размышлял об открывшихся ему способностях. Эволюционный скачок, неблагоприятная экологическая обстановка, генетические мутации. Мутации… Я — мутант? Вот весело то. Ну, ладно: умение двигать предметы на расстоянии — это может пригодится, но вот чтение чужих мыслей… Я же не шпион. Тоже мне: Борис Штирлицевич Бонд. Борис улавливал обрывки мыслей проходящих мимо людей, которые он спросонья принял за странную головную боль. Вот старик, его гложет беспокойство за сына, от которого уже три года нет никаких известий: ни письма, ни телефонного звонка. Девушка волнуется по поводу задержки месячных. Сорокалетний мужчина на бегу спрягает французские глаголы, готовится заключать какой-то контракт с виноделами Бордо. Если он не сумеет управлять этим неожиданным “даром”, блокировать в своем сознании мысли других людей, то ему лучше жить где-нибудь на необитаемом острове.

Когда Борис зашел в бар, ему показалось, что он попал в переполненный улей. Все мысли присутствующих в баре разом роились у него в голове сливаясь в одно назойливое жужжание. Борис помотал головой из стороны в сторону, стараясь отогнать этот рой, и еще сильнее стиснул зубы. Ничего по большому счету не изменилось, но шум в голове несколько поутих. Когда через какое-то время к нему вернулась способность что-либо соображать, Борис с удивлением понял, что несмотря на присутствие в зале разноязычных посетителей их мысли для него были ясны и понятны, как будто думали они на одном языке. Из-за стойки ему уже семафорил Роджер.

— Привет, Борис. — “Ну и видок у парня. Неужели из-за этой девки? И что он нашел в этой соплячке? Да, безусловна мила, но в сущности она еще ребенок. А ему нужна женщина.”

Борис поморщился.

— Хоть ты не начинай, — бросил он Роджеру.

— А я что? — удивился Роджер. — Я молчу. — “Нервный какой-то. Но вроде трезвый.”

— Да трезвый я, — ответил на его мысли Борис, мало беспокоясь, как на это отреагирует его приятель. — Иначе для чего я сюда пришел. Стакан водки, — потребовал он у Роджера.

Двести пятьдесят граммов “пшеничной” он проглотил как воду и эффект от нее был соответствующий, но в голове немного устаканилось и Борис обрел способность более или менее связанно мыслить. Роджер смотрел на него сочувствующе и явно ничего не понимая. Через пару минут Борис понял, что если не смотреть на кого-то в упор, то постороннее присутствие в его голове как бы стихало, не то чтобы совсем, но мозги уже не так пухли, можно было перевести дух. Борис попросил у Роджера пачку “Фокушор”, местных сигарет без фильтра, термоядерные горлодеры, крепкие как ямайский ром. Выкурив сигарету, Борис почувствовал, что ему немного полегчало. Но он по-прежнему избегал смотреть на Роджера, а тот не мог понять, почему его приятель все время прикрывает глаза рукой или отводит их в сторону как стыдливая девица. Через полчаса Борис почти окончательно пришел в себя, правда, для этого ему пришлось попросить у Роджера добавки, и тут на пороге появился ходячий сборник анекдотов по имени Изаксон. Как обычно, он поспешил их приветствовать в привычной для себя манере:

— Мойша женился на девушке из приличной еврейской семьи. После первой брачной ночи он ползает по супружеской кровати и что-то ищет. Жена его спрашивает:

— Мойша, чито ты ищешь?

— Мама таки сказала, чито должны быть красные пятнышки…, - договорить Изаксон не успел.

— Скажи своей маме, что у меня белокровие, — закончил за него Борис. Окончание анекдота он знал еще до того, как Фридрих открыл рот.

Но журналиста это не смутило.

— Ценю вашу эрудицию. Вот вам за это эксклюзив:

— Нашел Абрам пачку денег…

— А там не хватает, — закончил Борис.

Изаксон подозрительно посмотрел на Бориса.

— Я вижу, Боря, чито вы сегодня не в духе. Что-то случилось?

— Это ты верно заметил, — сказал Роджер. — Он сегодня сам не свой.

— Я-таки думаю, чито это из-за жары, — авторитетно предположил Изаксон. — Сто десять градусов, господа. Почти как у меня в Араде. И не у таких молодых, здоровых людей башню сносит. Чито ви знаете: сегодня в Орбинске уже шесть инфарктов. Все старые, пожилые люди. Это наше солнце, я вам скажу, совсем сошло с ума, читоб я был здоров. Собаки эти от жары совсем взбесились, бросаются на людей.

— Какие собаки? — спросил Роджер.

— Большие, черные псины. Бегают здесь по округе. Пугают людей. Ви их видели?

— Нет, не видел, — сказал Борис. — А вы? Вы их видели?

— Тоже — да: в смысле нет, я их тоже не видел, — сказал Изаксон. — Но здешние пастухи их видели, и теперь отказываются выгонять овец на пастбища — боятся. Я бы тоже боялся. Так вот одна из этих страшных псин покусала человека.

— Кого покусала? — спросил Роджер. — Уж не тебя ли?

— Старика Христопродатиса. Ну, этого городского сумасшедшего, — пояснил Борис. — Ты видел его здесь, в баре.

— Какой старик? — недоуменно сказал Изаксон. — Причем здесь старик? Не знаю я никаких стариков. Я говорю о девушке. Ненормальная собака покусала девушку.

Во рту у Бориса внезапно все пересохло.

— Какую девушку?! Где?! — он вскинулся на Изаксона. И прежде чем тот ему ответил, он уже знал ответ.

— Девушку из лагеря битников, там за городом, — Изаксон пожал плечами. — Чито творится, мама дорогая. Почти центр Европы, двадцать первый век, а тут бегают дикие собаки и кусают добропорядочных граждан. Девочке — восемнадцать лет. Говорят на ней живого места нет.

— И куда смотрит полиция? — нарочито демонстративно возмутился Роджер. — Переводит старушек через дорогу к колумбарию, чтобы, не дай бог, их машина не задавила? Ты говорил, что комиссар твой друг детства, — обратился он к Борису.

— Да нет, — вяло ответил Борис. — Никакой он мне не друг, просто жили по соседству.

— Ну, все равно, лицо, облаченное властью. Вот бы пошел бы к нему и все выяснил, вместо того, чтобы здесь надираться. Вид у тебя, фратер, какой-то пришибленный, — дожимал Роджер. — тебе необходима встряска, гражданская жизнь действует на тебя разлагающе. Иди и займись делом.

Борис молча потягивал джин с тоником и в этом момент испытал жгучее желание запустить свой стакан физиономию приятеля. “Ну, чего вы все ко мне привязались?!” — хотелось ему крикнуть, но он сдержался и, молча, допив свой стакан, просто вышел из бара.

Паренек-полицейский в участке встретил его как старого знакомого.

— А комиссара нет, — приветствовал он Бориса. — И сегодня его не будет.

Перед ним, как и в прошлый раз, лежала шахматная доска. Борис бросил на нее взгляд: белые явно проигрывали. На этот раз парень не потрудился даже встать. Чувствовал он себя с Борисом панибратски и, похоже, он один во всем городе не признавал в нем известного журналиста. Борис посмотрел на полицейского в упор и уловил только какие-то вялые обрывки приземленных и обыденных мыслей: о вожделенной соседке Аурике с бюстом четвертого размера, о старом байке, который уже второй год ремонтировался у него в гараже, о мамалыге с фриптурой и молодым вином. Все это было замешано на ничем не обоснованных мечтах о внезапном богатстве, шахматных гамбитах и прочей совсем мало понятной и неудобочитаемой ерунде. Похоже, что жара в Орбинске поголовно размягчила всем мозги.