— Смотри — не смотри, а я сказал, то, что сказал.
— Вел бы ты себя по скромнее, это тебе не Третий рейх, парень, — немецкий Бориса не безупречен, но вполне понятен.
— Но это и не Коминтерн, — парировал Клоп, — и КГБ тебе здесь не поможет.
О, господи, подумал Борис, КГБ уже лет шестьдесят как благополучно загнулся, а им до сих пор пугают маленьких детей. Возле стойки повисла напряженная тишина. Борису показалось, что воздух вокруг наэлектризован. Во всяком случае, в баре обращают на них внимание. Роджер даже оставил двух девиц у стойки, которые уже десять минут с ним заигрывали, и, подойдя поближе к очагу напряженности, застыл, как гончая в предвкушении травли. Фридрих с деланным безразличием смотрел на эту парочку, но Бориса это не обманывало. Он знал, что кроется за таким вот взглядом: больше евреев Фридрих Изаксон не любил всяких адольфов-фрицев-гансов. Он был готов принять участие. Даже бравый капрал дядюшки Сэма, отвлекшись от водопоя, встал между Борисом и Клопом.
— Take it easy, boys — прогудел он. Гуманоид потянулся к заднему карману джинсов. Кастет или нож, подумал Борис, если не какая-нибудь миниатюрная стрелялка. Зрачки у него расширились, нехороший признак: жди или выстрела, или ножа в бок.
— Утгард! Сигмунд! — Клоп с Гуманоидом встрепенулись — Как вы себя ведете?
Окрик прозвучал как хлопок хлыста, глаза у Клопа-Утгарда как-то сразу потускнели и, подернувшись какой то прозрачной ряской, снова стали безжизненными и тусклыми.
— Вы много выпили! Идите домой!
Встав из-за одного столика, из глубины зала к ним направлялся какой-то человек: в шикарном дорогом костюме c заурядной внешностью рядового клерка. Подойдя к стойке бара, он сделал какой-то пренебрежительный жест, после которого Утгард и Сигмунд как две побитые немецкие овчарки поплелись к выходу. “Дрек!” — в след им негромко, но внятно пробурчал Изаксон. Тип в шикарном костюме повернулся к Борису.
— Прошу прощения, мистер Ласаль, за этот неприятный инцидент. Я хочу извиниться за моих сотрудников. Они перебрали пива. Да и жара эта выматывает, прямо Африка какая-то. Надеюсь, вы позволите себя угостить. Что вы пьете?
Речь незнакомца была совершенно чистой, хотя улавливался еле заметный акцент. Скорее всего американский, решил Борис, и не ошибся.
— Мы знакомы? — спросил Борис.
— Только односторонне, — ответил господин в костюме. — Я прочел почти все ваши статьи, а ваша книга произвела на меня громадное впечатление. Позвольте представиться: Джон Девилсон.
Борис ответил на его рукопожатие, успев заметить ухоженные, как только после маникюрши, руки, и даже уловил запах модного одеколона.
— Что вы пьете? — поинтересовался Девилсон.
— Коктейль: водку с водкой — ответил Борис. — Взболтать, но не размешивать.
Девилсон заказал водки Борису и двойной бурбон для себя.
— Решили навестить родной город? — спросил он Бориса.
— Что-то в этом роде. А чему Орбинск обязан вашему посещению? Бизнес?
— Вроде того. Я куратор Института от сенатской комиссии США, департамент здравоохранения.
— Да? — Борис демонстративно осмотрел его с ног до головы — Не знал, что ЦРУ теперь называют именно так.
Секунд пять мистер Девилсон непонимающе смотрел на него, а затем, хлопнув ладонью по стойке, разразился совершенно кинематографическим хохотом под стать самому Джеймсу Батьковичу Бонду. Хотя нет: обычно легендарный представитель МИ-6 в исполнении Пирса Проснана лишь сдержанно улыбался, так что, скорее всего, это был смех киношного авантюриста Харисона Форда.
— Хорошая шутка, — сказал американец, немного отдышавшись — В чувстве юмора вам не откажешь. Но вы мне польстили, перед вами обыкновенный кабинетный чиновник от медицины. Но люблю почитывать шпионские детективы на досуге. Кстати, вы давно не были у себя на родине, как вы находите Орбинск после стольких лет отсутствия?
— Затрудняюсь ответить. После десятой рюмки мне кажется, что я нахожусь в Марсельском порту.
— Ха-ха, — опять засмеялся Девилсон, — вы правы, народу здесь немного прибавилось. Но согласитесь, за последние пятнадцать лет жизнь здесь изменилась к лучшему.
— Может быть, может быть, — рассеяно ответил Борис. — Я здесь всего неделю и не успел разобраться, что к чему.
Его внимание привлекли ноги хорошенькой девицы, сидевшей за ближайшим к нему столиком. На ней была короткая кожаная юбка, больше напоминающая пояс, и какая то накидка, сшитая, как показалось Борису, из старой рыбацкой сети. В общем-то, в такую жару впору ходить в одном нижнем белье или вообще без него. Обычно такие девушки были не в его вкусе, но Борис решил, что он достаточно пьян, чтобы это служило смягчающим обстоятельством. Как-никак, он неделю вел жизнь холостого затворника, если не считать его вылазки в этот бар. Девице было не больше двадцати. Борису показалась, что она строит ему глазки. Девилсон все так же жужжал над ухом, что-то спрашивал, Борис односложно отвечал, облизывая взглядом ноги и грудь девушки. Она томно потягивала что-то из своего бокала, встряхивала свои отливающие вороньим крылом волосы и после каждого глотка проводила язычком по пухлым губам. Проститутка, решил Борис, но видимо из начинающих. Во всяком случае, с расстояния трех метров она выглядит свежо и обольстительно. А может, и не проститутка. Может быть, увидела где-то фотографию известного журналиста и решила познакомиться. А почему нет? — спросил Борис сам себя — Даже если не увидела: почему нет? Физически я еще в форме, не Делон конечно, но это и не обязательно. Тряхнуть стариной что ли? Вот хлопну еще стопку и… Лорне это, конечно, не понравится, но она сама виновата: укатила на свою конференцию вместо того, что бы быть со мной и оберегать меня от юных раскрепощенных брюнеток. Поток красноречия мистера Девилсона продолжал литься и мешал Борису сосредоточиться на приготовлениях к непринужденной импровизации, которыми он обычно предварял все подобные знакомства.
— Джон, вы женаты?
Девилсон осекся, удивленно посмотрев на Бориса.
— Нет, не женат, но обручен. А почему вы собственно…?
Ох, уж мне эти осторожные американцы, подумал Борис, и иже с ними западноевропейцы: англичане, немцы и прочие. Ему уже, наверное, перевалило за сорок, а он все в женихах ходит. Обдумывает, просчитывает все на сто ходов вперед. Вот, наверное, за такого “девилсона” моя Алиска и выскочила замуж. Скучно, но надежно.
— Обручен — это на половину женат, — сказал Борис назидательным тоном, который появляется только у сильно выпивших людей — а я даже не обручен. Посему позвольте мне откланяться и исполнить свой долг: заняться поисками своей половины, дабы древний род Ласалей на мне не прервался.
Очевидно, это был не его вечер. Обернувшись, Борис увидел, что его место занято, а рядом с брюнеткой уже сидит полугениальный журналист Изаксон и ведет осаду по всем правилам военного искусства. Предложенная выпивка и непринужденный разговор делали свое дело. Брюнетка за столиком смеялась каким-то шуткам, демонстрировала безупречные белые зубы, грудь и другие достопримечательности, и уже совсем не обращала на Бориса внимания.
Раздосадованный Борис встал из-за стойки, кивнул Роджеру, запиши на мой счет, затем всем корпусом преувеличенно церемонно повернулся к Девилсону и — “ честь имею”, щелкнув воображаемыми каблуками, нетвердой походкой вышел из бара.
“Веселый Роджер” находился в новой части города. И эта часть была разительно непохожа на ту, в которой Борис родился и вырос. Тридцать лет назад после развала Империи небольшая южная республика гордо, на весь мир объявила себя независимой. Естественно, не обошлось без национальных лозунгов, иногда откровенно переходящих в националистические. Как обычно, первыми встревожились Розенфельды, Гехтманы, Рабиновичи и прочие потомки колена Израилева. Ожил прятавшийся тысячелетиями в их генах страх перед погромами и начался массовый исход евреев. Уезжали хорошие стоматологи, хирурги, гинекологи, ювелиры, портные и адвокаты. Вскоре за ними стали уезжать и другие, те, кто не мог причислить себя к “чистокровным арийцам”. Но многие остались. Гражданская война, вспыхнувшая как сухое сено от случайной искры, длилась недолго, всего два года, но для такой маленькой республики, как эта, она имела катастрофические последствия. Вмешательство ООН и Совета Европы остановило войну, но не принесло благоденствия. Три последующих президента больше заботились о собственном обогащении, нежели о судьбе своих сограждан. Последний из них бежал из страны в женском платье, подтверждая тем самым, что все в истории повторяется. Хотя, может быть, это была всего лишь “утка”, выпущенная его политическими противниками.
